Вепсы. Очерки этнической истории и генезиса культуры - Владимир Владимирович Пименов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Довольно прозрачный намек на это содержится уже в житии Кирилла Челмогорского: «Рыболов же той поведа им грех свой: бе бо человек той имея нечисто тело от блудныя страсти, яко же и мнози человецы обычай той имуть злый...». Вряд ли здесь идет речь о тривиальном случае супружеской неверности. Православная церковь всегда относилась к ним достаточно снисходительно. Решительно ополчаться против подобных фактов имело смысл лишь в том случае, если они составляли традиционный, освященный обычаем порядок.
Даже в XVI в. продолжают встречаться намеки, правда не всегда ясные, на сохранение брачных обычаев, которые допустимо истолковывать в указанном смысле. Царская жалованная грамота 1543 г. Георгиевской церкви в Юксовичах предусматривает, например, возможность того, что священник этой церкви зарегистрирует браки между лицами, которые, с точки зрения ортодоксального православного канона, не должны вступать в брак: «А кого тот Егорьевской поп венчает в роде, и в племени, и в кумовстве, и в сватовстве...». Рассуждая «от противного», позволительно думать, что, во-первых, названные категории родственников и свойственников местным вепсским населением таковыми не признавались, а во-вторых, что местный священник, принужденный считаться с обычаями своей «паствы», мог ради сохранения своего влияния и привлечения прихожан в церковь пойти на некоторое нарушение требований канона.
Имеется и еще одно немаловажное соображение, побуждающее считать бытование пережитков группового брака у вепсов в первой половине XVI в. не только возможным, но и весьма вероятным. Посыльная грамота новгородского архиепископа Макария 1534 г. рисует очень яркую и не допускающую никаких сомнений картину таких пережитков, прочно бытующих у целого ряда «чудских» (прибалтийско-финских) народов — Води, Ижоры, Корелы и, вероятно, др. Это было, следовательно, широко распространенное явление, свойственное определенной группе лингвистически и этнически родственных народов, явление, охватывающее огромный край, общий уровень социального и экономического развития которого по отдельным его районам существенно не отличался от того, чего в этом отношении достигли вепсы. Примем также во внимание, что адрес грамоты чрезвычайно широкий: она фактически направлена всем «чудским» народам, населявшим Новгородский край, и, по-видимому, нет особенного риска в том, чтобы в качестве одного из адресатов предполагать и вепсов.
Если наше предположение верно и сведения посыльной грамоты 1534 г. относятся, хотя бы частично, также и к вепсам, то мысль о бытовании у них пережитков группового брака получает новую поддержку. В грамоте говорится: «Многие люди от жон своих живут законопреступно с жонками и с девками, также деи и жены их живут от них с иными людми законопреступно, без венчания и без молитвы; и вы б всех тех наказывали, чтоб жили законно с своими предними женами; а которые не женаты, а живут з девками и з жонками по любви снявся, и те б отроки с девицами венчалися...».
Как бы то ни было, все же при любой оценке вышеприведенных данных их следует рассматривать лишь как пережитки уже исчезнувших или во всяком случае исчезавших семейно-бытовых форм. Основным же типом семейной организации вепсов с относительно раннего времени стала семейная община или большая семья.
Взгляды советских историков, так или иначе затрагивавших в своих исследованиях вопросы истории семьи на Севере, в наиболее существенных пунктах совпадают. Общепризнанно, что большая семья как универсальная форма семейной организации и здесь получила всеобщее распространение, что главнейшей причиной этого явилась необходимость кооперации усилий ее членов для совместной производственной деятельности (обработка подсеки, коллективные способы рыбной ловли и т. п.), что поэтому существование индивидуальной семьи долгое время оставалось невозможным, о чем свидетельствует появление такого своеобразного местного института, так сказать суррогата большой семьи, как складничество.
Все эти соображения в полной мере могут быть отнесены и к развитию вепсской семьи с той только разницей, что у вепсов архаика держалась прочнее. Показательно, что примерная средняя численность населения одного двора, подсчитанная М. В. Витовым по писцовым книгам И. А. и И. Н. Аничковых 1678 г., в вепсских погостах оказывается несколько выше, чем в остальных погостах Заонежской половины Обонежской пятины (7.38 человек против 6.53). Если к тому же принять во внимание, что в северных условиях семейная община в силу ряда причин (оазисное размещение удобных для обработки земель, малодворность деревень и т. п.), как правило, не превышала известной критической величины, по достижении которой происходили семейные разделы, то указанное различие, хотя оно и носит частный характер, станет существенным показателем уровня развития вепсской семьи в исследуемую эпоху.
Разделы крестьянских семей еще не вели к формированию малых индивидуальных семей в качестве самостоятельных единиц. Если это* и происходило, то крайне редко и было не правилом, а исключением. Обычно же выделившиеся малые семьи через некоторое время разрастались снова в большие. Показания писцовых книг на совместное проживание в семьях «детей» (сыновей) едва ли верно толковать в том смысле, что только в таких семьях нужно видеть большие семейные общины. Писцы ведь не имели единого способа записи и вносили в книги, по-видимому, лишь глав семей; если же глава семьи был стар или вообще нетрудоспособен, записывались взрослые сыновья.Большая семья как социальный институт, таким образом, еще не была поколеблена.
Среди исследователей нет единого мнения по вопросу о времени, к которому следует относить начало разложения больших семейных общин. Так, Л. В. Данилова полагает, что патриархальная семья в Обонежье находилась в стадии распада уже в XV в. М. В. Витов относит период распространения, а возможно, и преобладания малых семей к концу XVII столетия. Главный аргумент Л. В. Даниловой, приводимый ею в поддержку своей точки зрения, состоит в привлечении сведений о развитии своеобразной формы частной собственности — долевого землевладения, при котором крестьянин получал право собственности не на тот или иной конкретный участок земли, а лишь на идеальную долю в деревенском или дворовом владении.
Этот довод был бы и в нашем случае вполне убедительным, если бы удалось доказать достаточно широкое распространение у вепсов той поры названной формы частной собственности, чего пока что сделать не удается. В нашем распоряжении имеется лишь четыре документа, свидетельствующих о существовании подобных отношений в Вытегорском и Андомском погостах и Юксовской волости. Ясно, что даже в количественном отношении число свидетельств не идет в сравнение с обилием такого рода документов в Двинском Поморье, где они впервые были открыты и изучены. Все наличные документы,
