Любви все роботы покорны (сборник) - Ринат Мусин

Их двое: Сережа и еще один, незнакомый мне мужчина. В руках у Сережи пистолет. Ствол направлен на меня. Ствол дрожит.

Сережка не ожидал меня здесь увидеть.

Я смотрю в его глаза, а он – в мои.

В подвале слишком пыльно и не видно, отражаюсь ли я в его зрачках.

В подвале слишком пыльно и не видно, отражается ли он в моих зрачках.

Напарник Сережи говорит:

– Что ты ждешь? Кончай тварь, Серый!

А я говорю:

– Я пошла за тобой, Сережа.

Ствол дрожит.

Сереже очень идет военная форма. Сереже очень идет лихо задвинутая на затылок фуражка. Я любуюсь своим милым. Я так мечтала, чтобы он надел на мой безымянный палец тоненькое изящное колечко.

Сережа говорит:

– Заткнись.

Я хочу только его. Мне нужен только он в этом мире.

Напарник спрашивает:

– Ты что, ее знаешь?

Я говорю:

– Я хочу, чтобы ты стал моим мужем, Сережа.

Напарник спрашивает:

– Ты ее знаешь?

Ствол дрожит.

Сережа говорит:

– Заткнись!

Напарник кричит:

– Ты – ублюдочный предатель!

Ствол дрожит.

Потом ствол дергается, и запах пороха смешивается с запахом пыли. Напарник Сережи падает на пол. Он падает на пол, и соленый запах крови смешивается с запахом пыли.

Он падает на пол с дыркой во лбу.

Сережа смотрит на меня, а потом говорит:

– Даже в Библии говорится…

Он приставляет ствол к виску и говорит:

– Женщина – источник греха…

Еще он говорит:

– Я согрешил. – И стреляет.

За стеной топот. За стеной грубые мужские выкрики – скоро сюда придут. А пока мы одни – я и Сережа.

Мой навеки Сережа. Моя судьба.

Я опускаюсь на колени перед телом любимого, трогаю его ладонь. Ладошка еще теплая. Я заглядываю в его глаза.

В них все еще отражается мое лицо.

Рядом с телом Сережки валяется книжка знаменитого автора. «Теория моногамии».

Библия нашего поколения.

Я глажу ладонь любимого правой рукой – безымянным пальцем – а левой вытягиваю у него из руки пистолет.

И стреляю в книгу.

Я кричу.

Я кричу так громко, чтобы меня услышал весь мир.

Я стреляю.

Отдача бьет по руке.

Глаза застилают слезы.

Я кричу.

Снаружи орут мужчины.

Я стреляю.

Вы уже представляете, что случилось дальше?

У меня закончились патроны.

Пистолет щелкал, а от книжки остался кусочек обложки с надписью «моногамии».

Вы уже представляете, что случилось дальше?

Я лежала рядом с Сережкой и смотрела ему в глаза.

Я понимала, что больше никогда никого не смогу полюбить.

И я не представляла, что случится дальше.

И я не представляла, ради чего мне теперь стоит жить.

Марина Маковецкая

Мороженое с вишневым джемом

…А ты знаешь, что 753 умножить на 312 будет 234 936?

Окно моей комнаты заперто на замок, а ключа у меня нет. Все окна в нашем с тобой доме запираются ключом: быть может, это и странно, но только не для нас.

Я сижу на подоконнике и смотрю на деревья за окном. Заскрипело стекло – это я с силой провела по нему пальцем. Дотрагиваюсь до замка – он холодный.

Нет, нет, мне совсем не грустно, мне очень весело! Я вижу в мыслях, как летаю между этими деревьями и легко-легко качаюсь на ветках – туда-сюда, словно на качелях. Это пустяки, что мне не всегда можно наружу. Не так уж важно, летаешь в мыслях или наяву.

Я очень люблю летать между деревьями.

А еще я люблю мороженое с вишневым джемом. Когда оно пару минут постояло в тепле и уже не совсем твердое. Белое с красными полосками, в пластиковом стаканчике, с восхитительной подтаявшей сладостью у стенок. Я зачерпываю эту сладость прежде, чем твердую серединку: она так вкусно растекается во рту…

И люблю, когда ты подхватываешь меня на руки – больше всего это люблю! – и двигаешь вверх-вниз, невесомую, раз за разом насаживая меня на себя, взрезая собой мое тело… Мои волосы взметываются и опускаются, длинные-длинные – я вижу это в зеркале, вижу там себя, маленькую и тонкую, вижу, как я изгибаюсь, немею от сладости, когда ты с силой пронзаешь меня насквозь… я летаю! Летать с тобой – это даже лучше, чем без тебя…

И я очень люблю себя – свое тело, оно такое розовое, мягкое и упругое. Люблю раздеваться перед зеркалом и оглядывать себя со всех сторон, гладить тело и осторожно щупать соски – но, конечно, куда больше люблю, когда это делаешь ты…

И я люблю читать книги по физике и астрономии целыми днями напролет, учить формулы наизусть… люблю решать уравнения или, когда отдыхаю, какую-нибудь мелочовку делать в уме – вроде умножения трехзначных чисел. Люблю читать и стихи, особенно Пушкина и Рильке, люблю читать все подряд, что попадается под руку, и, если ты спрашиваешь, запомнила ли наизусть, я отвечаю: да.

И я люблю слушать Моцарта и музыку из французского кино, люблю цветы и шоколадные конфеты – много, много чего люблю!

Это так просто, думать о всякой ерунде, когда не хочется думать о том, что произойдет через каких-нибудь десять минут. Когда волей-неволей прислушиваюсь к разговору в гостиной… и знаю: вот-вот щелкнет замок – это ты вышел из дома проводить своего приятеля, а значит, вернешься через несколько минут, и я услышу твои шаги, все ближе, ближе, а потом ты войдешь в комнату… Я боюсь? Неужели до сих пор боюсь – после того как ты наказывал меня много раз?

Не думать об этом, иначе будет еще страшнее.

И я опять думаю о деревьях за окном и представляю себя летящей. Так погружаюсь в эти мысли, что даже не слышу ничего вокруг, пока не щелкает замок, но вместо тишины – шаги раздаются в прихожей. Что, значит, ты уже проводил Андрея? Я проспала, как в первый раз хлопнула дверь?

Я сжимаюсь в комочек, я – голубь, я – маленький шарик из мяса и перьев, сидящий на подоконнике.

Хотя нет у меня, конечно же, никаких перьев.

Эта простая, даже дурацкая мысль отрезвляет меня, и я сижу неподвижно, слушая, как приближаются шаги в коридоре, и считаю в уме: 2 478 913 плюс 3 358 602.

А потом входишь ты.

Ты входишь, прямой и спокойный, и глаза твои холодны. Ты останавливаешься рядом со мной, а я съеживаюсь, пряча между колен руки, как будто это они сделали что-то плохое.

– Так, девочка, – сказал ты медленно. Я подняла глаза. – Помнится, еще недавно я объяснял тебе, как нужно вести себя в обществе, тем более с друзьями мужа… Было или нет?

Машинальный кивок.

– И что, зря объяснял?

Я не ответила. Очень хотелось опустить глаза, но я знала, что хорошо умею умолять глазами.

Ты сел на стул.

– Пойми, малыш… – Твой взгляд чуть смягчился. – Ничего страшного не произошло. Андрей не обиделся. Для него это было скорее… забавно, что ли. Но я просто хочу понять: почему ты сказала ему «дурак»?