Шесть подозреваемых - Викас Сваруп

Стерлинг-роуд оказалась весьма оживленным местом, полным коммерческих заведений, банков и офисов, среди которых попадались жилые дома. Авторикша высадил пассажиров прямо у резиденции Раджгопала, представлявшей собой элегантную виллу, покрашенную в зеленый и желтый цвета. По обе стороны от высоких железных ворот (те были невесть почему открыты) дежурили двое охранников в униформах.

— Вы пришли на молитвенное собрание? — спросил один из них.

Чиновник молча кивнул.

— Пожалуйста, проходите. Это в главной гостиной.

— Жди здесь, — велел Ашок своему спутнику, а сам поспешил войти.

Между аккуратно подстриженными газонами тянулась изогнутая подъездная дорожка. Массивная тиковая дверь была отперта, и чиновник ступил сразу в гостиную, откуда недавно вынесли мебель. Пол устилали белые простыни, на которых расположились примерно полсотни человек в светлых одеждах. Мужчины сидели с одной стороны, женщины — с другой. В дальнем углу стояла фотография молодого человека с короткой стрижкой «ежиком» и густыми усами, украшенная гирляндой из алых роз. Перед ней, испуская тонкие дымные завитки, курились палочки благовоний. Рядом сидела красивая, чуть полноватая дама немногим старше тридцати, облаченная в сари из белого хлопка, без узоров и украшений, судя по всему — скорбящая вдова.

Ашок перешел на мужскую сторону, занял место в последнем ряду и напустил на себя строгий, подобающий случаю вид. Осторожно расспросив своих соседей, Ашок понемногу выведал, что попал на поминальную встречу в честь усопшего промышленника Селвама Папани Раджагопала, или просто СП, как звали его друзья, скончавшегося два дня назад от сердечного приступа, вызванного внезапной и необъяснимой потерей личного бизнеса.

Мероприятие длилось два часа. Ашок досидел до конца, а когда разошлись последние из скорбящих, он приблизился к вдове и приветственно сложил ладони.

— Меня зовут Амит Арора. Больно слышать, что нашего СП больше нет. Это такое горе, бхабхи-джи, такое горе, — пробормотал он. — Просто в голове не укладывается, чтобы мужчина тридцати пяти лет от роду — и вдруг стал жертвой сердечного приступа. А ведь мы с ним встречались в Калькутте каких-то десять дней назад.

— Да. У моего мужа там было много дел, — отвечала она слегка придушенным и от этого почему-то возбуждающим желание голосом. — А вы знакомый Раджи?

— Мы вместе заканчивали ИИТ в Мадрасе.[157]

— Ах вот оно что. Странно, Раджа ни разу не упоминал вашего имени.

— После института мы, можно сказать, потеряли связь. Знаете, как это бывает… — И он умолк, разведя руками.

Где-то в доме засвистела скороварка.

— Значит, вы тоже из Ченная? — спросила госпожа Раджгопал. — Здесь не так много людей из Северной Индии.

— Нет. Сейчас я живу в Калькутте. Уехал из Ченная, как только доучился.

Служанка принесла ему чай в чашке из просвечивающего фарфора.

— Если позволите, бхабхи-джи, я бы хотел вас кое о чем попросить, — начал Ашок елейным голосом человека, собираюшегося затронуть весьма щекотливую тему.

— Да? — насторожилась вдова.

— СП рассказывал, что привез из Калькутты старинный шивлинг. Можно взглянуть?

— Ах вы об этом. У меня его нет. Шивлинг теперь у Гуру-Джи.

— Гуру-джи? А кто это?

— Свами Харидас. Последние шесть лет Раджа был его учеником. Гуру-джи был вчера на похоронах, увидел эту вещицу и попросил у меня на память. Я отдала. Зачем она мне, когда муж мертв?

— Скажите, а где живет Гуру-джи? Где-нибудь рядом?

— В Матхуре.

— В Матхуре? То есть в штате Уттар-Прадеш?

— Ну да. Там у него свой ашрам.[158] А филиалы — уже по всей Индии.

Плечи Ашока поникли.

— Теперь, значит, мне придется тащиться до самого Уттар-Прадеша!

— Зачем? Что особенного в этом шивлинге?

— Долго объяснять… А вы не могли бы дать мне телефон Свами-джи в Матхуре?

— Вообще-то Гуру-джи сейчас не там.

— А где же?

— У него началось мировое турне. Он только вчера отправился из Мадраса в Сингапур. Потом полетит в Америку, а оттуда — в Европу.

— И когда он вернется в Матхуру?

— Не раньше чем через два-три месяца.

— Два-три месяца?

— Да. Вам лучше поискать его на следующий год, в январе, во время Maгx-Мела в Аллахабаде. Гуру-джи говорил, что выступает на фестивале с проповедями.

— Благодарю вас, бхабхи-джи. Крепитесь. Я еще непременно с вами свяжусь, — отчеканил Ашок, силясь не показать своего разочарования, и удалился.

Экети ждал его на тротуаре у ворот.

— Почему так долго? — полюбопытствовал он.

— Камень из моря снова не дался нам в руки, — мрачно сообщил чиновник. — И вернется он только через два-три месяца. Так что придется тебя отправить обратно на остров.

— Как — обратно? — Туземец подскочил от испуга. — Вы обещали, что мы вернемся вместе, когда раздобудем ангетьяй.

— Знаю. Ну, и куда тебя девать на три месяца? Не хватало мне еще неприятностей на службе.

— Но Экети не желает возвращаться на остров.

Ашок полоснул его взглядом. — Ты что, рехнулся? С какой, интересно, стати?

— А что там делать?! — воскликнул онге. — Экети был как в ловушке, Экети задыхался на этом острове! В школе у нас были учебники с картинками из индийской жизни. Я смотрел на них и мечтал. Когда большие корабли уходили в море, я воображал незнакомые берега, к которым они однажды причалят. А когда иностранцы с камерами являлись на нас поглазеть, я чуть с ума не сходил — так хотелось запрыгнуть к ним в лодку и уплыть хоть куда-нибудь. Куда глаза глядят. И вот я здесь, на свободе. Экети ни за что не желает обратно.

— Вот почему ты вызвался поехать за камнем?

— Да. Экети хотел остаться в Индии.

— И тебе наплевать, что будет с твоим народом, если не вернуть ангетьяй?

— Я помогу раздобыть ангетьяй. Потом вы его отвезете, а Экети останется в этой чудесной стране.

— Хитро придумано, ничего не скажешь. Ты хоть подумал, чем будешь здесь заниматься?

— Экети женится. Там, дома, старики расхватали себе всех молоденьких девушек. Надеяться было не на что. А здесь у меня начнется новая жизнь. И жена появится.

— Вот нахал! — издевательски усмехнулся чиновник. — По-твоему, в Индии любой ничтожный придурок может рассчитывать завести семью? Ты себя в зеркале видел? Кому нужна твоя черная образина?

— Оставим это на волю Пулуги! — огрызнулся Экети.

Внезапно Ашок переменил настроение:

— Слушай, урод. Ты здесь не на экскурсии, ты должен был достать ангетьяй. Ничего не вышло. Значит, пришла пора возвращаться. Теплоход «Нанкаури»[159] отплывает завтра в Порт-Блэр, и мы оба сядем на борт. Хватит нести чепуху. Идем, нам еще нужно сыскать гостиницу на ночь.

Чиновник подозвал авторикшу, но Экети заупрямился.

— Не поеду, — твердо заявил он.

— Не зли меня, черномазый. — Ашок замахнулся.

— Хотите — ударьте, все равно не поеду.

— Тогда, может, вызвать полицию? Ты в курсе, что если аборигена поймают за пределами резервации, его немедленно сажают в тюрьму?

В глазах туземца промелькнул страх.

— Быстро залезай, придурок, — процедил чиновник сквозь зубы, толкая Экети на сиденье. А потом обратился к водителю: — Нам нужно в Эгмор.[160]

Глядя на проносящиеся мимо потоки вечернего движения, онге сидел как на иголках, напрягшись, точно спринтер у стартовой черты. Приближался оживленный перекресток. Сердце Экети учащенно забилось. Стоило авторикше притормозить у светофора, как он метнулся в сторону вместе с черным парусиновым мешком. Ошеломленному Ашоку оставалось только беспомощно смотреть ему вслед, удирающему сквозь толчею машин, автобусов, мотороллеров и рикшей. Секунда-другая, и туземец исчез из виду.

Экети бежал и бежал — уворачиваясь от автомобилей и коров, пролетая стрелой безлюдные спортивные площадки, проталкиваясь через кинозалы, набитые до отказа. Наконец он остановился перевести дух перед мастерской по ремонту велосипедов, опустился на корточки, сделал глубокий вдох, а потом огляделся по сторонам. Мастерская располагалась посередине шумного рынка. Вдали виднелся дорожный островок безопасности с большой статуей. Туземец долго стоял на краю тротуара и вдыхал ядовитый дым от проезжающих грузовиков и машин, прислушиваясь к рокочущему гулу перекрестка, все более ощущая себя заблудившимся мальчишкой в толпе чужаков. К тому же его понемногу начинал мучить голод. Тут Экети обратил внимание на высокого мужчину по другую сторону дороги, одетого в белую льняную рубашку свободного покроя, серые брюки и модные солнечные очки. Тот ожидал автобуса, небрежно облокотившись на металлические перила и куря сигарету. Онге привлекла даже не знакомая прическа, но прежде всего черный как смоль оттенок его кожи.