Юные годы медбрата Паровозова - Алексей Моторов

Я стоял, прикуривал новую, чувствуя явное и мощное притяжение. Больница не забыла меня, она ждала. А еще ждал Минотавр. Этот уж точно никуда не делся, и терпения у него на десятерых.

Вода в Москве-реке прогрелась уже к концу мая. Я облюбовал себе место на деревянном кругу, бывшей сцене для демонстрации народных танцев. Наследие фольклорной программы, что проходила в Коломенском в рамках Фестиваля молодежи и студентов.

Я приходил сюда очень рано, мне нравилась та тишина, что была здесь сразу после рассвета. Часам к девяти народ начинал подгребать, а ближе к одиннадцати яблоку было некуда упасть. Такое впечатление, что никто не учился и не работал. Хотя что тут удивительного – на дворе лето, пора каникул и отпусков. Я валялся под солнцем, читал, курил, дремал, думал о всякой ерунде и глазел на девиц в купальниках. Попадалось много симпатичных.

Принято считать, что медики необычайно развратные, причем все поголовно. Как и в любом огульном утверждении, тут много преувеличений. В ответ я всегда предлагал взять и установить суточный режим работы в любом пристойном заведении, например в консерватории. Понаставить туда кроватей, склянок со спиртом, а вместо старых грымз билетерш и гардеробщиц нанять молоденьких девушек в халатиках. И понаблюдать, что там будет через месяц.

В выходные народу становилось уже неприлично много. Стоял такой гомон, что и читать было трудно. Больше всего шума, как обычно, производили маленькие дети и их мамаши. Дети, залезая в реку, визжали от страха и восторга, а мамаши истошно голосили, призывая своих чад к порядку.

Но меня бесили не они, а другие, которые, приходя на пляж с совсем еще малышами, самозабвенно загорали, нисколько не волнуясь за карапузов, возившихся у кромки воды. Видимо, пребывали в полной уверенности, что в такой чудесный солнечный день ничего плохого не может случиться – просто потому, что не может, и все! А скорее всего, вообще не думали ни о чем.

Сережа

Она выла на одной ноте, ползая на коленях по грязному полу гаража, хватая нас за полы халатов и обнимая поочередно за ноги. Опухшее от слез лицо, всклокоченные волосы, безумные глаза.

– Что рот раскрыли, а ну-ка поднимите ее! – прикрикнула на водителя “скорой” Суходольская, вырвав крохотное мертвое тельце у фельдшерицы. И, на ходу сдирая рубашечку, не оборачиваясь, бросила:

– Держать крепче, сюда не пускать!

Так, быстро, вот детский набор для интубации. Слава богу, на клинке лампочка горит. Суходольская протягивает, не глядя, руку, в которую я тут же вкладываю ларингоскоп. Следом даю маленькую трубку, которая через секунду уже в трахее. Теперь уменьшить до предела дыхательный объем на аппарате, подсоединить шланг к канюле трубки, вытряхнуть и собрать пятикубовый шприц, ампула адреналина сама в руку прыгает. Черт, какие здесь дозы, в год с небольшим?

– Леша, одну десятую кубика адреналина! – вовремя подсказала заведующая, закрепляя трубку. – И кубик хлористого на разведении!

Сбиваю носики ампул металлическим кончиком шприца. Спасибо Царьковой, показала в свое время.

Тогда, на первом совместном дежурстве, она посмотрела, как я неловко ковыряюсь с пилочкой, и усмехнулась:

– А когда реанимация будет идти, ты что, такой же суходрочкой займешься? Здесь тебе не процедурный кабинет. Тут каждая секунда значение имеет. Ладно, смотри, Леша, и учись!

Взяла в руку две ампулы, коротко шприцом чиркнула и оба носика ровненько в лоток сбила, как срезала. Во дает!

В течение часа я тщетно пытался повторить подобное. Весь до крови изрезался, забрызгал не только столик, но и шкаф с лекарствами, стекло битых ампул противно хрустело под ногами.

– Да, заставь дурака Богу молиться! – оглядев поле битвы, с явным удовольствием произнесла Царькова. – Смотри не вздумай никому сказать, у кого подсмотрел. Сам не позорься и меня не впутывай!

Но теперь сбивать носики получается у меня не хуже, чем у самой Тамарки. И драгоценные мгновения на спиливание я не транжирю.

Насаживаю на шприц не сердечную, а обычную внутримышечную иглу. Да и та мне кажется уж больно здоровой. Пока Суходольская колет, я подсоединяю его к монитору. Этого картиночного, щекастого карапуза с остановившимся сердцем.

На мониторе асистолия, сокращений нет. Хотя это и без приборов видно. Суходольская качает, а я набираю второй шприц. Не успеваю насадить иглу, как Лидия Васильевна выдыхает:

– Есть!

Пошло сердце. Бьется часто, как бы в фибрилляцию не сорвалось. На всякий случай подкатываю мыском ноги дефибриллятор. Но почти сразу ритм выравнивается до ста сорока ударов в минуту. Для такого возраста – практически норма. У меня самого сейчас точно не меньше.

Теперь в наборе для подключички нужно срочно поменять катетер на детский, он тоненький, непривычный. Иглу вытряхиваю тоже не стандартную, а самую маленькую “дюфошку”. Но и она выглядит огромной по сравнению с узенькими плечиками и тоненькой шейкой. Пока Суходольская пунктирует, я хоть и помогаю, но ловлю себя на том, что малодушно прикрываю глаза. Нельзя маленьких ребят такими страшными иголками колоть.

Заведующая смотрит на монитор, регулирует капельницу, а я начинаю мыть желудок. Суходольская сама завела зонд, мне не доверила. Я по красным пятнам на лице и другим признакам вижу, насколько она сейчас напряжена. Пока мы колдуем у койки, глазастая девушка – фельдшер “скорой”, – нервно ломая пальцы, докладывает.

Мальчика зовут Сережа. Ему год и четыре. Его мама сегодня приехала в Орехово, навестить свою сестру. Та немного приболела, вот они купили авоську апельсинов и отправились в гости. Сестра обрадовалась, потискала племянника, потетешкала, пощипала за пухлые розовые щечки, пощекотала, посмеялась вместе с ним.

Потом посадила малыша на тахту, дала в руки красивую книжку с картинками и отправилась с его мамой на кухню, попить чайку и поболтать. Сережку можно было спокойно оставлять одного, он рос покладистым мужичком.

И действительно, пока они чаевничали, болтали и ели привезенные апельсины, из комнаты не долетало ни звука.

– Какой же у тебя парень молодец! – похвалила сестра. – Других на секунду бросить нельзя, сразу в крик, а твой уже полчаса книжку изучает.

– Это точно! – согласившись, кивнула мама. – Ты помнишь, Сережка и совсем грудным плакал мало, а теперь и подавно, даже когда полные штаны надует.

Они посмеялись, еще выпили по чашечке, а потом отправились щупать Сережкины штаны.

Сережа лежал на тахте и спал, уткнувшись лицом в раскрытую книжку. Спал уж очень крепко. Да и ручка как-то странно вывернута. И щечка почему-то бледная. В кулачке он сжимал какую-то стеклянную трубочку.

– Сережа! – понимая, что случилось что-то совсем нехорошее, позвала мама, у которой моментально пересохло во рту. – Сережа, ты чего?

Она подхватила его, приподняла, встряхнула. Голова бессильно мотнулась. Черные, страшные, закатившиеся глаза на белом, как бумага, лице.

Трубочка выпала из ручки. Не трубочка, а стеклянный пенал от лекарства. Пустой. Надпись на желтой бумажке: “Гедеон Рихтер. Беллоид. Драже, 50 штук. Сделано в Венгрии”.

– Когда мать с ним на улицу выбежала и нас остановила, он еще дышал! – взволнованно продолжала девушка со “скорой”. – У меня ведь антидотов никаких, даже капельницы и то нет. Мы на подстанцию возвращались.

Молодая, наверное – моя ровесница. Обычно таких на линию одних не ставят, вот и ей доверяют только перевозить больных из одного стационара в другой.

– Он минут за пять до больницы остановился, – заморгала та, – я и качала и дышала! Все правильно старалась делать! Все как вы научили! Я же осенью у вас в отделении на курсах была! Но он никак не заводился!

Она вдруг заплакала.

– Молодец! – серьезно произнесла Суходольская, продолжая смотреть на монитор. – Молодец, не плачь. Без тебя у нас ничего бы не получилось. В любом случае только массировать – уже хорошо. А ты еще и дышала.

Никаких целых таблеток я так и не отмыл, растворились, подлюки. Все пятьдесят штук и двух грамм не весят. Драже беллоида крошечные, с булавочное ушко, глазурью покрыты, сладкие. Вот Сережа их все моментально и слопал, как конфеты. Смышленый какой парень, сумел пробочку открыть.

Маленькие “конфетки”, да удаленькие. Три яда вместе. Красавка, спорынья и барбитурат. Одной упаковкой запросто можно трех взрослых на тот свет спровадить. Не стоит оставлять такое в изголовье кровати, особенно когда ждешь в гости маленького племянника.

Пришла Светка-лаборантка кровь брать. Куда колоть – не знает. Такие пальчики крохотные, что любой растеряется. Да и вообще по сравнению с ним наша стандартная койка каким-то бескрайним полем кажется.

Сережа на глазах стабилизировался, порозовел, давление держит, жилка на шейке бьется, монитор синхронно пищит, ручки-ножки теплые. Правда, зрачки широченные, черные, но это конечно же действие красавки, хотя все равно страшно: а вдруг мозг полетел?