Корабль судьбы (Том I) - Робин Хобб

Зато теперь Брэшен вполне убедился, что Лавой не просто сколачивал себе верную шайку для бунта. Он еще и корабль себе в союзники пытался завербовать. Янтарь была права от первого до последнего слова… жаль только, что она выговорила эти самые слова вслух. Да, Лавой определенно постарался, чтобы все пленники умерли. И зачем ему это понадобилось, Брэшен понимал еще не до конца.

Сколько забот на одну капитанскую голову! А ничего не поделаешь, надобно разбираться. И тащить этот воз. И ни в коем случае не показывать — ни словом, ни взглядом! — как тебе тяжело.

Брэшен стал капитаном. И в очередной раз убедился, что за все следовало платить.

Лавою он бы с радостью голову оторвал. А Альтию — схватил в охапку и уволок утешать. А из Совершенного вытряс бы доподлинную правду о том, что в действительности произошло.

Вместо этого он должен был расправить плечи и стоять как памятник себе самому. Он — капитан. Он должен достоинство соблюдать. Не показывая никаких чувств. Ради корабля и команды. Ни словом, ни взглядом…

Он стоял на баке и смотрел, как повинуются люди. Лавой ушел, недовольно оглядываясь. Альтия, кажется, спотыкалась, она выглядела сломленной. Оставалось надеяться, что у Йек и Янтарь хватит ума дать ей побыть некоторое время одной. Янтарь ушла с бака самой последней. Она прошла рядом с Брэшеном, и ему показалось, что она хотела обратиться к нему. Брэшен перехватил ее взгляд и молча, едва заметно покачал головой. Еще не хватало Совершенному вообразить, будто кто-то воспротивился наказанию, наложенному на него капитаном! Нет уж. Пусть осуждение его поступка хотя бы внешне будет всеобщим и единогласным.

Брэшен дождался, пока Янтарь спустится с бака, и тоже ушел, так и не сказав ничего кораблю на прощание.

Интересно, обратил ли Совершенный на это внимание?

Оставшись один, Совершенный еще раз тайком вытер о форштевень ладони. Кровь. Ну до чего липкая штука. Липкая… И невообразимо насыщенная воспоминаниями. Совершенный сопротивлялся до последнего, не желая принимать в себя убитого им человека, но кровь одержала над ним верх. Она впиталась в диводрево его рук. Липкая, ярко-красная, напитанная чувствами и переживаниями. Среди этих последних мощно преобладали ужас и боль. Ладно, а что он себе думал, этот парень, когда снаряжался пиратствовать? Какой смертью предполагал в итоге почить? Тихой и безболезненной? Сам, короче, нарвался. Совершенному себя винить было не за что. Лавой предлагал парню по-хорошему все рассказать. Тот не послушал, а следовало бы. Тогда Лавой убил бы его аккуратно. Не то чтобы совсем тихо и безболезненно, но все же.

Ко всему прочему пират еще и наврал. Он сказал, будто Кеннит полюбил Проказницу, что Кеннит якобы хотел обзавестись собственным живым кораблем. Что гораздо хуже, он утверждал, будто Проказница породнилась с Кеннитом. Что между ними обозначилась связь. Нет! Невозможно! Она Кенниту не семья!

В общем, вранье голимое. И за него парень умер. И поделом ему.

А Брэшен так рассердился… Зря он это. И пускай ему будет хуже, если он такую простую вещь не может понять: кто врет, того надо убить. Чтобы дальше не врал.

Совершенный чем дальше, тем больше убеждался: Брэшен, оказывается, очень многого не понимал. Совсем другое дело — Лавой! Лавой часто к нему приходил, и они подолгу беседовали. Лавой ему рассказывал всякие моряцкие байки. Лавой называл его «паренек» и говорил, что он свой в доску. И он понимал, он все правильно понимал! Он знал, что Совершенному приходится быть таким, какой он есть. Он знал: все, что Совершенный когда-либо сделал, было сделано из необходимости. Лавой говорил, что ему нечего стыдиться и не о чем сожалеть. Это люди толкали Совершенного на все его дурные дела, с них и спрос.

Брэшен, Альтия и Янтарь без конца добивались, чтобы он стал как они. Чтобы он притворился, будто у него не было прошлого, никаких прошлых жизней. Чтобы он стал таким, каким они хотели видеть его, а не то они его не станут любить. А он не мог.

В нем таилась тьма-тьмущая переживаний, которые — это он точно знал — не вызвали бы у них большого сочувствия. Но как запретить себе чувствовать? Как заглушить сотни назойливых голосов, которые без конца твердят ему о его прошлом, невнятно всхлипывая откуда-то из мутных кровавых глубин? Что с ними прикажете делать? Эти голоса… назойливые, неумолчные…

Он давно приучил себя не обращать на них внимания, но заглушить не мог. Да и не они были его самой большой бедой. Некоторые части его личности казались существенно хуже.

Совершенный еще раз провел руками по корпусу, вытирая ладони. Итак, теперь ни одна живая душа не должна была с ним говорить. Ну и хрен с ними со всеми. Обойдется он и без их болтовни. Обходился же он годами не только без разговоров, но и почти без движения.

К тому же он весьма сомневался, что Лавой станет выполнять дурацкий приказ. Совершенный прислушался к топоту босых ног матросов и к голосу Лавоя, распоряжавшегося работой. И дал волю той, другой своей половине. Действительно, они что себе вообразили? Что будут его наказывать, а он все равно послушно и с ветерком понесет их в Делипай? Не дождутся!

Совершенный скрестил руки на груди и застыл в неподвижности. Незрячий корабль бороздил море…

ГЛАВА 10

ПРОТИВ КОГО ДРУЖИМ?

По стеклам в спальне Роники уныло барабанил осенний дождь. Проснувшись, пожилая женщина еще полежала в постели, прислушиваясь в равномерному стуку капель. Огонь, разведенный с вечера, давно прогорел, комната успела выстудиться, лишь под одеялами удерживалось приятное тепло. Роника не торопилась вставать. Лежа в тепле, в чистых простынях, под мягким уютным одеялом, так легко было вернуться памятью в прошлое. Вообразить, будто ничего еще не случилось, и «Проказница» со дня на день объявится в гавани, и она увидит, как на причал по трапу сходит Ефрон… Как всегда вспыхивали его темные глаза, когда он замечал ее, спешащую навстречу! Каким сокрушительно нежным бывало его первое объятие после разлуки! Ее капитан подхватывал ее, прижимая к груди, и, казалось, никогда больше не собирался вновь ставить наземь.

Никогда больше…

Вот именно.

В такие минуты Ронике требовалась вся ее воля, чтобы справляться с отчаянием. Да, она сумела пережить свое горе. Да, с тех пор минуло время. Вот только раз за разом оказывалось, что прошлое не ушло навсегда, что оно таилось в засаде, в любой момент готовое нанести ошеломляющий по силе удар. Такой, что душу захлестывало отчаяние, нисколько не утратившее остроты. Роника справлялась, хотя и не без труда. Она загоняла минувшее обратно в потемки, напоминая себе: я это пережила.

Так произошло и сегодня. Вот только сладкий полусон неудержимо развеялся. Роника окончательно вернулась к настоящему и широко раскрыла глаза. Час между тем был еще совсем ранний, рассвет едва-едва пробивался в темноте за окном.

Что же разбудило ее?

Уж не перестук ли конских копыт на подъездной дорожке, не звук ли резко раскрывшейся, а потом захлопнувшейся двери? Быть может, к Серилле прибыл гонец? Скорее всего: навряд ли кто другой стал бы так шуметь в доме в такую рань. Роника поднялась и стала поспешно одеваться, стараясь не потревожить Рэйч. Потом тихо выскользнула в коридор и прокралась вниз по ступеням.

Она поймала себя на том, что невесело улыбается. Малта, их маленькая домашняя соглядатайка, сейчас поистине гордилась бы бабкой! Действительно, за последнее время Роника в полной мере освоила науку бесшумно одолевать самые скрипучие лестницы (весь фокус оказался в том, чтобы правильно ставить ногу на доску — ближе к торцу). Научилась она и абсолютно неподвижно стоять в тени, оставаясь невидимой для спешащих мимо домочадцев. Несколько раз ей случалось якобы дремать в кресле где-нибудь в гостиной (что взять со старушки!), пока в шаге от нее беззаботно сплетничали служанки. Она даже облюбовала себе в саду уютный уголок, где так хорошо было устроиться с рукоделием… прямо под окошком кабинета Сериллы. Жаль, участившиеся осенние непогоды вынудили ее отказаться от этого наблюдательного пункта.

Спустившись в прихожую, Роника по-прежнему бесшумно миновала коридор и остановилась перед дверьми того самого кабинета. Двери оказались плотно закрыты, но не заперты. Роника прижалась ухом к щелке и различила мужской голос, доносившийся изнутри. Роэд Керн? Скорее всего. Они с госпожой Подругой последнее время очень плотно дружили, редкий день проходил без того, чтобы Серилла не уединилась с Роэдом. По-первости Роника связывала их встречи с тем обстоятельством, что Роэд был непосредственно замешан в убийстве Давада. Но это дело с некоторых пор считалось закрытым. Что же, в таком случае, привело сюда Роэда сегодня, да в подобный час, да в такой спешке?

Разбирательство, учиненное Советом торговцев Удачного, действительно завершилось. Серилла от имени сатрапа во всеуслышание объявила смерть Давада Рестара трагической случайностью, в которой не было правых и виноватых. Верховные власти, по ее словам, не усматривали достаточных доказательств его измены джамелийскому престолу. Таким образом, его имя было очищено от изменнического клейма, а Давадова племянница объявлялась законной наследницей. Тем не менее освобождать дом Рестаров госпожа Серилла не собиралась. Естественно, племяннице Давада будет в полной мере возмещен понесенный убыток. Ее должным образом отблагодарят за, так сказать, продолжительное гостеприимство… как только нынешние беспокойные времена вновь сменятся миром и процветанием.