Река прокладывает русло - Сергей Снегов

Лесков считал, что дело не в плохом характере Селикова, а в отсутствии ясного представления, где искать причину неполадок. Успех сплачивает людей, неудачи разобщают: каждому кажется, что только он один нашел настоящий выход, а остальные заблуждаются. Меньше нервничать, больше наблюдать — ничего другого он рекомендовать не собирается.

И Лесков сам искал. Он часами сидел над диаграммами шума и сравнивал их. Закатов убеждал его не ломать голову попусту. Ну, и пусть при том же шуме производительность меняется! В ответ на это они будут каждый день менять задание: сегодня регулятор держит процесс на одном шуме, завтра на другом, что особенного? Подкрутить стрелку вверх или вниз — пустяки! С этим самый неквалифицированный рабочий справится.

— Не выход это, — говорил Лесков задумчиво. — Нет, так не пойдет. Автоматизация останется пустым словом, если держать штат людей, чтобы каждый регулятор настраивать на особый режим, а потом еще поминутно следить, выполняется ли он.

Лесков решил посоветоваться с Алексеем. В час ночи он отправился на фабрику. Едва Лесков начал говорить, Алексей прервал его:

— Врет регулятор, — сказал он уверенно. — Голову даю — по-старому гремит мельница.

Они вместе прошли к приборам. Закатов с Селиковым десяток раз за это время проверяли и самописцы, и измерительные линии, и регулирующее устройство. Оставалось непроверенным только само электроухо, смонтированное под мельницей. Если запись шума была неверна, врало электроухо, все остальное после тщательных проверок исключалось.

— Давай вниз, Алексей, — предложил Лесков.

Они спустились под мельницу. Здесь на кронштейне, вделанном в опору, размещался главный элемент всей схемы, то, что называлось электроухом, — обыкновенный динамик, почти вплотную приставленный раструбом к вращающейся стенке. Именно тут, внутри мельницы, рушились на ее броню взметаемые вращением стальные шары, грохот здесь был самый сильный. Лесков с Закатовым уже много раз приходили сюда и издали рассматривали динамик: на нем не было никаких внешних повреждений. Приблизиться вплотную было невозможно: между динамиком и мельницей оставалось только несколько сантиметров пространства, огромная, ощеренная головками болтов стенка бешено вращалась — малейшая неосторожность, ошибка на сантиметр грозили несчастьем.

— Только здесь неполадки, — убежденно указал Алексей, когда они выбрались наверх. — Неправильно эта штука слышит шум.

Лесков раздумывал. Для осмотра динамика нужно было останавливать мельницу. Трудности это не представляло, мельницу часто останавливали на мелкие ремонты и подтяжку болтов. Лесков предложил сейчас же, ночью, заняться этим. Алексей засмеялся над такой торопливостью.

— Днем надо, — сказал он рассудительно. — При начальстве. А то найдем чего — не поверят. Я сам приду часам к трем — интересно мне.

Лесков уступил. Они условились, что к концу дневной смены произведут ревизию динамика. Первую половину следующего дня Лесков провел в лаборатории, на фабрику пришел только в третьем часу. Он сделал это сознательно, чтобы зря не раздражаться в ожидании. Алексей уже был на месте; он весело слушал хмурого Николая, тот ругался. Лесков подошел к самописцу — сегодняшняя кривая шума точно ложилась на вчерашнюю, регулятор без отклонений держал предписанный ему процесс. Но производительность мельницы снова упала, она была уже ниже среднего цехового режима.

Лесков позвонил из диспетчерской Лубянскому.

— Прошу вас прийти, — попросил Лесков. — Думаю на полчаса остановить мельницу.

— Сейчас занят, приду попозже, — торопливо ответил Лубянский. — Распорядитесь сами.

Лесков вышел в цех и приказал Сухову: — Остановите, пожалуйста, мельницу, будем ревизовать динамик.

— И не думаю, — сказал Сухов грубо. — Сдам смену, тогда хоть танцуй на мельнице для пользы науки. С такой наукой, как ваша, последние штаны растеряешь.

Лесков пригрозил:

— Пожалуюсь на тебя Лубянскому, все равно придется останавливать.

Измельчитель ответил, удаляясь:

— Хоть митрополиту Новгородскому! Я свои права знаю.

Он, точно, знал свои права: никто не мог останавливать без него агрегат. Лесков вбежал в диспетчерскую взбешенный и снова потребовал Лубянского. Лубянского в кабинете не оказалось. Удивленная Катя спросила, что случилось. Она тут же позвонила начальнику смены. Сделав запись в оперативном журнале, Катя вызвала Николая.

— Распишись!. — сказала она строго. — Письменный приказ начальника смены. И не волынь, Николай, я этого не люблю. Немедленно останавливай!

Николай дерзил самому Савчуку, не всегда считался с Лубянским, начальники смен побаивались своенравного мастера. А сам Николай терялся перед решительной девушкой-диспетчером, хотя она и не имела над ним формальной власти. Сердито расписавшись в журнале, он бросил Лескову:

— Пошли останавливать!

Лесков поблагодарил Катю кивком головы; она лукаво подмигнула на разозленного Николая.

Через две минуты мельница была остановлена. Селиков первый протиснулся под нее и ухватился за динамик. Когда он вытащил его наружу, все ахнули. Внутренняя поверхность динамика была густо залеплена засохшей пульпой. И тут Лесков впервые за все время пребывания в Черном Бору «сорвался с точки». Разъяренный, он метнулся с кулаками к измельчителю. Испуганный Закатов отскочил назад — он побаивался драк, — а Селиков с Алексеем схватили Лескова за плечи.

— Охота вам пачкать руки, Александр Яковлевич! — сказал Селиков презрительно. — Кулаком его не прошибить, а срок вполне заработаете.

Лесков кричал:

— Нет, какие мерзавцы! Мы старались научно объяснить загадочное явление, а всей его загадочности — грязи потихоньку день за днем подливали в динамик.

Ничуть не струсивший Сухов дерзко ответил Лескову:

— За руку ты меня не поймал, чем докажешь, что я подливал? Три смены у нас; в ночной сделать это способнее, чем днем. — Он метнул злой взгляд на взволнованного, но по-прежнему улыбающегося Алексея. — Рожа моя не понравилась, поэтому под статью подводишь? Ладно, не подведешь!

Закатов старался успокоить Лескова:

— Возможно, пульпа сама по стенке мельницы натекла.

Злость еще бушевала в Лескове.

— У начальства встретимся, — пригрозил он, — там по-другому поговорим.

— Встретимся, встретимся! — бесстрашно ответил измельчитель. — Не ты меня вызовешь, а я тебя к ответу потяну. Ты не князь я не холоп — орать не позволю. Тут свидетели слышали, как ты меня честил.

Селиков потащил динамик наверх — отмывать. Мрачный Лесков отошел от мельницы.

— По-твоему вышло, — сказал он Алексею. — Динамик врал. Ни минуты не сомневаюсь — лысого работа.

— Брось это, Александр Яковлевич, — посоветовал Алексей. — Я Николая давно знаю, — хоть лысый, но отчаянный. А что он, не докажешь, может, и вправду по стенке грязь натекла.

Он улыбнулся самой доброй из своих улыбок. Лесков, понимая, что молодой рабочий говорит искренне, спросил:

— А ты не боишься, что Николай на тебя подумает, что это твоя подсказка — динамик ревизовать?

Алексей рассмеялся.

— Он сразу заподозрил плохое, как я не в смену пришел. Ничего — сколько раз ругались, столько и мирились!

Через полчаса промытый, высушенный и проверенный динамик был установлен на место, и Сухов запустил мельницу. Диаграммное перо на самописце сразу прыгнуло вверх. Мельница гремела полным звуком, и прибор записывал полный звук. Закатов поспешно изменил задание, и перо возвратилось к тому месту на диаграмме, где находилось раньше, до появления ненормальностей, — регулятор снова повел мельницу на режиме максимальной производительности. Загадки кончились.

К Лескову подошел курьер и попросил немедленно идти к Лубянскому. Алексей помогал Маше относить ведра и сита в лабораторию. На помост к Сухову поднялся дядя Федя. Во время ссоры дядя Федя стоял в стороне, у приборов, показания которых он записывал. Сухов повернул к нему хмурое лицо. Дядя Федя сказал внушительно:

— Я тебе не враг, Николай. А только дело это нечистое.

Измельчитель засопел, потом сказал горько:

— Сейчас, конечно, оно удобнее — все валить на маленького человека. А между прочим, мы за себя постоим и правду докажем.

— Дура ты! — сказал дядя Федя сердито. — Не понимаешь, где настоящая правда. Думаешь, Лесков ради своих интересов бьется? Ему помогать надо, вот что.

— Эту песню мы слышали. — Измельчитель презрительно покривился. — И ты сам пел ее, дядя Федя. И труда тебе облегчение, и зарплаты прибавка, и отдыху невпроворот. А кончилось чем? Тебя за шкирку да на улицу, остальных — с производства на строительство. Теперь и к нам подбираются, думаешь, не видим? Мы им поможем, а они нам коленкой под зад. Согласия моего, к примеру, на это нету; я не Алексей, чтобы пятки лизать.