Железные франки - Иария Шенбрунн-Амор

Добравшись до бледной, постаревшей на десять лет королевы Мелисенды, потерянный от горя Уильям долго подыскивал слова утешения. Наконец, поправляя скособочившуюся митру, промямлил: «Рыба тухнет с головы». Крохотная, худенькая сестра Мелисенды, монахиня Иовета, в белом апостольнике и огромном черном клобуке, взглянула на Уильяма с упреком. Пастырь поспешно поправился: «Куда иголка, туда и нитка». Сыновья Мелисенды – светловолосый, широколицый, горбоносый Бодуэн и его младший брат Амори – начали оттеснять косноязычного клирика от матери. Убитый горем иерей все же просунулся меж их плеч, пробормотал поспешно: «Плохому началу – плохой конец» – и, не обращая внимания на возмущенный взгляд вдовы, с осознанием исправно выполненного долга козлиным голосом подхватил «De profundis».

Все отпевание святой отец метался перед королевской семьей, оттаптывая ноги скорбящих, как большой, неуклюжий, осиротевший пес, который мчится впереди хозяев, стараясь предугадать их желания, от усердия сметая все вокруг. Но Уильям Малинский был пес Господень: ради королевства патриарх опустошил бы свои бездонные сокровищницы, поднял бы в бой военные силы всех епархий Утремера, и пока он принимал несуразные решения и вносил в их исполнение суматоху и губительную поспешность, франки могли быть уверены, что на королевстве почиет милость Божия.

Горевал весь Утремер, и даже Раймонд приуныл. С Фульком случались трения и взаимонепонимания. Иерусалим постоянно указывал и далеко не всегда приходил на помощь. Помазанник, носящий торжественный титул Per dei gratiam in sancta civitate Jerusalem Latinorum Rex, то есть Милостью Божией Латинский король в святом городе Иерусалиме, при жизни часто оказывался лучшим королем для Иерусалима, нежели верховным сюзереном для франкской Сирии. Где, например, был Фульк, когда наместник Имадеддина Лаях жег и грабил Антиохию, или ставленник Кровавого Савар прошелся по княжеству, как плуг по пашне?! И кто, как не король Иерусалимский, в самый тяжкий час Антиохии уступил грекам все права на город, завоеванный крестоносцами с невероятными муками? Но тем не менее прямой, честный, бесстрашный граф Анжуйский был таким же благословенным плодом на лозе французского рыцарства, как и граф де Пуатье. Именно он призвал Раймонда в Левант. Богатый, могущественный Анжу, тесть английского короля, один из знатнейших принцев Европы, покинул все свои огромные европейские владения ради защиты Утремера. Подобный венценосец связывал Францию с Иерусалимским королевством, и Европа ощущала причастность к происходящему на далекой восточной границе между миром христианским и миром ислама.

А для латинян монарх являлся объединяющим символом, той осью, вокруг которой крутились непокорные франкские бароны. Еще вчера казалось, что сражения, стычки, осады, сдачи крепостей, потери территорий – это незначительные, временные перипетии военной удачи, не способные изменить общее положение, сложившееся за полвека незыблемого существования латинских государств на Святой земле. Но во главе рыцарей больше не скакал невысокий, плотный, кряжистый всадник с выбивающимися из-под шлема рыже-седыми вихрами, и все достижения франков, обретенные ценой невероятных жертв и подвигов, показались выстроенными на зыбком песке упований и преходящих случайных везений. Христианское владычество над Утремером внезапно показалось хрупким и ненадежным, способным рухнуть от любого потрясения. План захвата Аскалона был заброшен.

Раймонда бессмысленная гибель сюзерена потрясла сильнее, чем остальных, отныне его плечи – единственная защита Утремера от всех опасностей, надвигающихся с севера.

В рождественский день 1143 года над Иерусалимом стоял непрекращающийся колокольный звон.

Площадь перед храмом Гроба Господня была заполнена жителями столицы – подвыпившими ратниками, франкскими горожанами со своими женами в их лучших одеяниях, паломниками, босыми даже в этот декабрьский стылый день, тамплиерами в белых плащах с алыми крестами и держащимися от них поодаль госпитальерами в черных накидках с белыми крестами. В толпе гладковыбритых франков выделялись гордо выставленные черные бороды армян, явившихся почтить своим присутствием коронацию дочери и внука армянской принцессы Морфии.

Низкое небо сливалось серым цветом с огромным свинцовым куполом новой базилики, но тем ярче и теплее светился песчаный фасад церкви с великолепной мозаикой, изображавшей явление воскресшего Иисуса Марии-Магдалине. «Noli me tangere» – «Не прикасайся ко мне» – вещала красивая латинская надпись, вившаяся по фронтону собора под мозаикой. Подобно царю Соломону, королева Мелисенда годами отстраивала огромное здание, сильно поврежденное временем и руками неверных. Творение ее было почти закончено, лишь колокольня еще щетинилась строительными лесами.

Короли Иерусалима не жалели усилий и денег на возведение достойного храма на месте мук, смерти и воскрешения Спасителя. С Ливанских гор, через весь Утремер, мулы доставляли гигантские кедры для стропил, искуснейшие греческие каменщики вытесывали из золотого иерусалимского камня бесконечные арки, ступени и барельефы, итальянские мастера украшали интерьер дивной резьбой, местные иконописцы гармонично сочетали византийское умение с итальянской чувственностью, на века встали полукружия колоннад из ценнейших, крепчайших пород мрамора. Изнутри усыпальница Христова тоже была сплошь выложена красноватым мрамором, пол и стены украшены византийскими мозаиками, иконы оправлены в тяжелейшие золотые и серебряные оклады.

Под гигантским куполом огромной ротонды Воскресения, перед самой святейшей для каждого христианина кувуклией свершалось отрадное событие: в присутствии всей знати и сановников королевства патриарх Уильям Малинский во главе причта, состоявшего из епископов всех епархий латинского Востока, короновал на царство Мелисенду и ее сына Бодуэна III.

Приглашенные счастливчики толпились в приделах, криптах и часовнях. С того самого места, откуда 1143 года назад взирала на распятие Искупителя рода человеческого Мария-Магдалина, сейчас сквозь слезы радости смотрела двадцатичетырехлетняя аббатисса Иовета, которой царствующая сестра выстроила в Вифании монастырь Святого Лазаря. Вместо Пречистой Девы и святого Иосифа ныне за торжественной церемонией с замиранием сердца следили королевские вассалы. Рыцари теснились на ступенях Голгофы, скользких от бесчисленных паломничьих колен, придел Адама заполняли лучшие его потомки – виконты и констебли королевства, бароны и дамы толпились на месте воскрешения Лазаря, сеньоры латинского Востока опирались о колонну, у которой бичевали Иисуса. Там, где когда-то Спаситель показался Марии-Магдалине, ныне красовались франкская знать и важные заморские гости; там, где римские солдаты разыграли в кости одежду Спасителя, щеголяли пышными нарядами франкские дамы. Неосторожный рыцарский сапог то и дело топтал Камень помазания.