Железные франки - Иария Шенбрунн-Амор

Князья Антиохии приветствовали подданных со ступеней замка, преподносили ценные дары различным церквям и монастырям Святой земли. Констанция вознаграждала бы дорогие ей приходы еще чаще и щедрее, потому что постоянно ощущала милость и любовь Иисуса, но деньги требовались на неотложные оборонительные надобности. Приходилось радеть о нуждах насущных: нападения на земли латинян мусульмане, особенно арабы, все чаще именовали звучным словом «джихад». Множились апокалиптические предсказания, что «армии Рима» потерпят в Северной Сирии страшное поражение и что якобы окончательное торжество магометан свершится перед концом мира в Иерусалиме. Войне с христианами стали приписывать чуть ли не священное значение и все смелее призывали к «освобождению» Иерусалима.

Констанция с благоговением отстояла в стылой часовне замка мессу пастухов. Все рождественские события произошли тут, совсем рядом, на этой самой Святой земле, рубежи которой ныне защищает ее княжество, и оба младенца – ее крошка и Агнец – слились в единый обожаемый образ. Поэтому и песнопения, и праздничная литургия, и евангельский рассказ в этом году особенно волновали. В небольшой нише часовни соорудили завезенное из Европы новшество – искусно сработанные из дерева малюсенькие вифлеемские ясли с прелестной глиняной куколкой божественного Агнца, над которым склонились крашеные статуэтки Девы Марии, Иосифа, ангела и пришедших на поклонение пастухов и волхвов. Рядом красовались игрушечные привычные домашние животные – бык и осел. Этой благословенной ночью душа переполнялась радостью, любовью к Спасителю, к супругу и сыну, благодарностью за дарованное небесами счастье. Одно только – Иисус сладчайший, Пресвятая Дева, помогите Раймонду! Ноша его все тяжелее, и князь все мрачнее.

Последние дни слуги убирали, чистили и украшали княжеские покои. Дровосеки непрестанно подвозили и рубили на поленья стволы дубов и кедров, челядь сгружала обозы с припасами, на кухнях повара не отходили от печей. Кипели в гигантских котлах варева, на очагах размерами в церковный придел крутились вертела с целыми тушами.

В канун Рождества, в сочельник, на стол подавали одни постные блюда – сушеную и копченую рыбу, лобстеров, крабов, устриц, осьминогов, форель, осетров, угрей, но после появления в холодном зимнем небе первой звезды в церквях начались торжественные литургии, а по их окончании в большой зале ждала праздничная трапеза.

Стол украшали жареные павлины, вновь обряженные в собственные перья, и медвежья голова с лапами. Дикого зверя в горах Ливана убил сам Раймонд, и большую часть остальной дичи – косуль, гусей, молодых лебедей, куропаток, фазанов, журавлей, цапель, перепелок, зайцев, уток – тоже добыл князь со своими егерями и сокольничими. Туши зверей и птиц были зажарены до хрустящей корочки и щедро политы густыми, острыми соусами с гвоздикой, перцем, мускатным орехом и с бесценным шафраном. Пиршественное изобилие обещало благополучие в наступающем году, и стол, как и полагалось, ломился от еды, но и едоков было бесчисленно – в замке собрались друзья, вассалы, военачальники, приоры монастырей, знатные паломники и прочие дорогие гости.

Музыканты играли родные рождественские мелодии, пылающие факелы в этот день горели не на стенах, а в воздетых руках самых рослых конюхов и егерей, вереницы пажей вносили, держа над головами, бесконечную череду блюд, опытный виночерпий смешивал драгоценные родосские и кипрские красные вина с корицей, сахаром, кардамоном и гвоздикой и затем разогревал в правильной мере, кравчие разливали веселящие напитки в стеклянные и серебряные кубки пирующих, специально обученные валеты расчленяли мясные туши по всем правилам искусства. Со всех сторон слышались беззаботный смех, веселые разговоры и пение гимнов.

Красивее всех, конечно, пела Изабо. Новорожденный крошка бедняжки не прожил и года: шаловливый, непоседливый малыш убился, упав с каменной лестницы. С тех пор Констанцию, с собственным пышущим здоровьем сыном, в присутствии подруги почему-то мучила неловкость. Впрочем, не напрасно она постоянно молилась за несчастную – Изабо вновь была в тягости, и сегодня даже она беззаботно веселилась. Паршивец Юмбер де Брассон давно усаживался от нее подальше, но место рядом с Изабо никогда не пустовало, и нынешний ее сосед слева, Томас Грамон, упорно нашаривал что-то под общей скамьей, заставляя толстушку ерзать и пыхтеть, а ее супруга грубо пихать жену в пышный бок справа.

Княгиня преподнесла возлюбленному супругу легкий и гибкий меч непревзойденной дамасской ковки с инкрустированной рубинами и гранатами рукоятью. Ножны меча были сделаны из прочной, вываренной в воске кожи, с выдавленными на ней геральдическими лилиями. Князь покрыл плечи жены переливающейся малиновой мантией, подбитой царским мехом горностая. Богатые дары были отосланы в Иерусалим и получены из столицы.

Все ели и пили, пели и танцевали, от всей души веселились и разошлись уже под самое утро, когда за столом не осталось никого достаточно трезвого, чтобы внятно произнести здравицу за Спасителя рода человеческого. Пиршественными остатками до отвала насытились егеря, охранники, челядь и собаки. Хлеб вынесли нищим.

Обитатели замка крепко спали счастливым пьяным сном, когда в Антиохию на загнанном коне примчался эдесский барон Симон де Мельфа. Симон хромал, по грязному, исхудавшему лицу и седой бороде текли пот и слезы. Рыцарь скакал всю ночь и привез жуткие вести. Имадеддин, уже месяц осаждавший Эдессу, в эту ночь город взял. Все горожане – мужчины и женщины, дети и старики, даже монахи – доблестно защищали укрепления, но сельджуки умудрились подкопаться под крепостную башню и обрушить ее. За рухнувшей кладкой обнаружилась новая, спешно возведенная горожанами, и тюрки сначала разразились воплями разочарования, но тут же увидели, что новая преграда еще не достроена, и ринулись в пролом, как вода в щель корабельной обшивки. Эдессцы мужественно сопротивлялись, однако тюрки порубили их великое множество и ворвались в город по груде тел.

Раймонд слушал Симона сидя, уставившись в землю, опершись локтями на расставленные колени, сцепив на затылке побелевшие в костяшках пальцы. Констанция не решалась дотронуться до сгорбившихся под льняной рубахой широченных плеч. В памяти, подобно гадюке под камнем, шевельнулось воспоминание о том, как она утаила от Пуатье помощь Жослена в изгнании василевса из Антиохии. Она непременно исповедуется и смиренно примет любую епитимью. В тот раз Раймонд поссорился с Жосленом, но та ссора оказалась далеко не последней. Жослен постоянно громогласно обвинял Раймонда, что тот совершает ошибку, нападая на армян и противясь Византии. Сам Куртене без стеснения искал себе опору отовсюду, помимо Антиохии, а рисковать княжеством ради неверного, непокорного вассала противоречило всем представлениям Пуатье о справедливости и правильном устройстве мира.