Волшебный корабль - Робин Хобб

— Значит, — сказала Альтия тихо, — у меня нет вообще ничего.

— Альтия, твоя сестра никогда не допустит, чтобы ты нуждалась… — начала было Роника, но Альтия вконец потрясла ее, заявив:

— Правду сказать, мне вообще-то все равно, что она там допустит или не допустит. Верно, я очень мечтала, чтобы Проказница стала моей. Потому что она и так моя, мама… как бы тебе это объяснить? Ну, вроде того, как упряжные лошади Седдона Диба тянут телегу, подчиняясь его вожжам, но все знают, что на самом деле их сердца навеки отданы мальчишке-конюху. А мне принадлежит сердце Проказницы. И я сама принадлежу ей. Свадьба!.. Да не надо мне никакой свадьбы. И деньги, которые принесет наш корабль, пускай идут в семейный кошелек, и пусть все говорят, что хозяйка корабля — Кефрия. Мне бы только ходить в море на нашем корабле. Это все, о чем я прошу, мама… Кефрия. Только ходить в море на ней, и я никогда и ничем вас не побеспокою. И ничего больше для себя не потребую. — Ее взгляд, полный отчаянной мольбы, обратился на мать, потом на Кефрию, наконец-то поднявшую залитое слезами лицо. — Пожалуйста, — выдохнула она. — Пожалуйста…

— Нет! — отрезал Кайл. — Нет. Я уже приказал, чтобы тебя вообще на борт не пускали, и своего приказа я не отменю. Ну что? Убедились? — Кайл повернулся к теще и жене. — Теперь видите, что у нее ни одной дельной мысли в голове нет? Она одно знает — только бы на своем настоять… что ей, впрочем, неплохо до сих пор удавалось. Хочет так навсегда и остаться избалованной папиной дочкой. Жить-поживать себе на корабле, играться в игрушки, и чтобы ответственности — никакой. А потом возвращаться домой и гулять по магазинам, выбирая себе что только душенька пожелает. Папочка все оплатит… Вот только счет-то теперь не папочкин, а Кефрии, а стало быть, и мой тоже. Нет, Альтия. Кончилось детство. Папочки больше нет. И тебе пора начинать вести себя так, как положено дочери этой семьи!

— А я вообще не с тобой разговариваю! — вспыхнула Альтия. — Ты вообще и близко не понимаешь, о чем я толкую! Для тебя Проказница просто корабль, хотя бы она и разговаривала. А для меня — член семьи! Да мне она ближе сестры! Ей необходимо, чтобы я была на борту. И мне нужно ходить на ней в море. Для меня она постарается так, как никогда не постарается для тебя! Она собственным сердцем паруса наполнит, если я буду с ней!

— Детская придурь, — презрительно фыркнул Кайл. — Девчоночьи сопли. Вспомни-ка лучше, как ты ничтоже сумняшеся бросила ее вчера, как раз когда она пробудилась. Ты ушла, оставив ее на всю ночь на попечение Уинтроу. И после этого я должен развесив уши выслушивать твои заверения, что ты-де любишь корабль? И тем более что будто бы она не сможет без тебя обойтись? Обойдется прекрасно. Ей понравился Уинтроу, да и он уж как-нибудь составит ей общество… или как там это должно называться. И уж мой сын выучится быть истинным моряком. Вместо того чтобы попеременно пускать сопли: «Ах, мой кораблик!» — и до бесчувствия напиваться в каждом порту. Нет уж, Альтия. На «Проказнице» тебе не найдется подходящего места. И уж тем более я не потерплю, чтобы ты сеяла раздор среди моряков… Или оспаривала у Уинтроу благосклонность моего судна!

Альтия в отчаянии повернулась к матери:

— Мама?…

У Роники был расстроенный вид.

— Я бы, — сказала она, — пожалуй, заступилась за тебя перед Кайлом… Если бы вчера не видела тебя своими глазами — пьяную и растерзанную. Если бы не это, я бы, может, и поверила, что он был с тобой… грубоват. — Она тяжело вздохнула. — Но я не могу делать вид, будто ничего не видела и не слышала. Я знаю, Альтия, ты по-своему привязалась к «Проказнице». И если бы твой отец прожил подольше… впрочем, что толку загадывать, если бы да кабы. Я думаю, пришло тебе время стать взрослой и по-доброму с нею попрощаться. Я вижу в Уинтроу задатки очень даже стоящего мужчины и моряка. Он будет хорошо обращаться с кораблем. Вот и пускай он этим занимается. А тебе давно уже пора занять в Удачном подобающее положение…

Альтия выговорила еле слышно:

— Мое место — с Проказницей…

— Нет! — отрезал Кайл. И мать присоединилась к нему, покачав головой.

— Тогда, — сказала Альтия, — мне больше нет места ни в Удачном… ни в этой семье.

Произнося эти слова, она сама с некоторым изумлением слушала собственный голос. Она произносила нечто окончательное, такое, что нельзя отменить или переиграть. Так камешек падает в неподвижную бездонную воду. По поверхности разбегутся круги… и все успокоится. Но все будет уже не таким, как раньше. Все изменится, и изменится необратимо. Все отношения, все узы, связывавшие ее с кем-либо…

И сама ее жизнь будет уже не такой, какой могла быть всего несколько мгновений назад.

Как больно перехватило дыхание…

— Альтия?… Альтия! Вернись сейчас же!

Голос матери громко отдался у нее за спиной, но девушка не остановилась. Она вышла из комнаты в широкий коридор, и родной дом вдруг показался ей чужим и малознакомым. Да и был ли он ей по-настоящему родным?… Сколько лет уже она приезжала сюда от случая к случаю — и редко задерживалась более чем на месяц? Когда повесили здесь вот эту шпалеру, когда треснула вон та половица?… Она не имела понятия. На самом деле — давно уже не имела. Приезжая, она радовалась этому дому, но почти не принимала участия в его жизни…

Да. А теперь у нее не будет и этого. И все ее имущество составляла вот эта одежда, которую она натянула, проснувшись.

Она перешагнула порог и вышла из дому. В широкий мир, где ее, в общем-то, никто с распростертыми объятиями не ждал.

— Если она опять явится домой пьяная, — ей же ей, запру ее в комнате на недельку. Так что лучше объясни ей заранее — мы не будем спокойно смотреть, как она поливает грязью и свое собственное имя, и доброе имя семейства! Иначе на весь Удачный позора можно дождаться!

Кайл сидел на скамье подле Кефрии. И обнимал ее за плечи, словно собираясь от кого-то оборонять.

— Заткнулся бы ты, Кайл, — негромко, но очень раздельно выговорила Роника Вестрит. Все разваливалось на части. Ее семья, ее дом, ее планы на будущее… все! Роника знала, что слова Альтии не были пустым девическим капризом. Ее дочь в самом деле имела в виду то, что сказала. В то мгновение ее голос был голосом Ефрона. Так что сегодня вечером она не постучится в родительскую дверь. Ни пьяная, ни трезвая. Она УШЛА — и все тут. А это недоумок, за которого угораздило выскочить Кефрию, только и способен был воображать себя Царем Горы. Знай себе проверял, насколько далеко простирается его новая власть… Роника тяжело вздохнула. Было похоже, что только с этой проблемой она и могла кое-как сейчас справиться. Но другой стороны, быть может, потянешь за ниточку — и постепенно размотаешь целый клубок?… — Вот что, Кайл, — сказала она. — Мне не хотелось этого говорить при Альтии, ей ведь и так немного нужно, чтобы восстать… но все нынешнее утро ты вел себя как последний осел. Я в самом деле не должна особо вмешиваться в твои отношения с сыном… как ты, помнится, весьма тактично заметил. Так вот, моя дочь Альтия — это тебе не Уинтроу. Я распоряжаюсь ею, а вовсе не ты. И я нахожу твои усилия по ее «обузданию» полностью неприемлемыми!

Она ожидала, что вид у него сделается по крайней мере виноватый… и просчиталась. Физиономия Кайла отражала только упрямство. И Роника поневоле спросила себя, причем не в первый уже раз, — а правильно ли она поступила, отдав все семейное наследство одной старшей дочке. Может ли быть, что в своем уповании на здравый смысл ее мужа она полностью просчиталась?…

И то, что сказал Кайл, подтвердило ее худшие опасения:

— Я теперь глава этой семьи. С какой же стати Альтия не должна мне подчиняться?

— Она моя дочь, а не твоя. Она сестра твоей жены, а не твоя.

— Но она носит ту же фамилию, что и вы обе. И то, что она творит, влияет на то, как эту фамилию воспринимают люди. А потому, ежели вы с Кефрией окажетесь неспособны ее урезонить, придется заняться ее воспитанием уже мне, и я буду действовать не уговорами. У нас, знаете ли, на сюсюканье просто времени нет. И Уинтроу, и Альтию надо заставить признать свои обязанности и начать их исполнять. Причем исполнять хорошо!

— Что касается Альтии, ее права и обязанности определять не тебе. Это мое дело!

В голосе Роники Вестрит звучала та железная решимость, что столь часто выручала ее при заключении сделок.

— Ну, это ты так видишь положение дел. Мне все представляется иначе. Мне, в частности, передано управление ее денежным содержанием. И я собираюсь сам решать, сколько ей выделять. Надеюсь, это заставит ее пересмотреть свое поведение и сделать его более приемлемым…

Его тон оставался рассудочным и спокойным. Но смысл сказанного поразил Ронику в самое сердце.

— Ты поносишь мою дочь за ее поведение, но тем самым ты бросаешь тень и на то воспитание, которое дали ей ее родители — я и покойный Ефрон. Ты имеешь право не одобрять то, как мы ее растили, но высказываться на сей счет никто тебя не просил. И я доверила Кефрии ее денежное содержание вовсе не как средство принуждать Альтию к чему-либо — просто затем, чтобы Кефрия определяла, что мы в этом смысле можем себе позволить, а что нет. Сестра не должна принуждать сестру, это нехорошо! И уж подавно не дело этим заниматься зятю! Кстати, я совершенно не собиралась выдворять Альтию с «Проказницы» силой. Я собиралась лишь побудить ее попробовать найти себя в чем-то другом — когда она сама убедится, что корабль в хороших руках… — Роника опустилась на скамью у стола, скорбно качая головой. Каким продуманным и мудрым казалось ей решение о наследстве — и вот теперь все трещало по швам. Как легко оказалось пустить все наперекосяк… — В том, что касается Альтии, — продолжала она, — мой покойный муж был прав от начала до конца. Ее можно только побуждать, но ни в коем случае не принуждать. Только лаской — а таской ничего не получится. Криком и колотушками от нее ничего не добиться, хотя бы это и пытались сделать для ее же собственной пользы. Вчера она была не в себе от горя, неужели это так трудно понять? И… что бы ты ни думал о Брэшене, я-то знаю, какого высокого мнения был о нем Ефрон. Отчего не предположить, что он и в самом деле собирался просто довести ее до дому? Самое естественное дело для порядочного человека, заметившего, что дама опечалена и в беде…