Кладбище домашних животных - Стивен Кинг

По просьбе Рэчел директор похоронного бюро, распоряжавшийся церемонией, прочитал отрывок из Евангелия от Матфея, начинающийся со слов: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко мне». Луис стоял на краю могилы, смотря на своего тестя.

В какой-то момент Голдмэн оглянулся на него, но быстро отвел глаза. Сегодня между ними не происходило ссор. Под глазами Ирвина были мешки, и редкие седые волосы, торчащие из-под его черной шапочки, трепал ветер. Из-за седой щетины, покрывшей его щеки, он казался еще старше. Луису казалось, что старик просто не соображал, где он находится. Он пытался наскрести в своем сердце жалость, но ее не находилось.

Белый гробик Гэджа с починенными замками, стоял над прокладкой на двух хромированных подставках. Края могилы были выложены дерном, таким ярко-зеленым, что он резал Луису глаза. На поверхности этого фальшивого луга стояло несколько корзин с цветами. Луис оглядывал кладбище через плечо директора. Это был низкий холм, сплошь покрытый могилами и фамильными склепами, среди которых выделялся псевдоримский памятник с выгравированной на нем фамилией «Фиппс». За его пологой крышей блестело что-то желтое, и Луис долго смотрел туда, когда директор провозгласил: «Склоним головы в знак скорби». Это заняло несколько минут, но Луис понял, что это такое. Это грузовик. Грузовик, спрятанный за памятником, где его никто не видит. А когда все кончится, Оз раздавит сигарету кончиком своей ужасной туфли, (на кладбище могильщики обычно тушили сигареты — курить считалось нехорошо: слишком многие клиенты умирали от рака легких), погрузит гроб в контейнер, прыгнет в грузовик, нажмет на газ и увезет его сына далеко-далеко навсегда… или до дня Воскресения.

«Воскресение… что за слово».

(Оно просто въелось тебе в мозги, и ты это знаешь!)

Когда директор сказал «Аминь», Луис взял Рэчел за руку и увел ее прочь. Рэчел пыталась протестовать — Луис, я должна побыть там, — но Луис был тверд. Они подошли к машинам и увидели, как директор забирает у участников казенные черные зонтики с заботливо написанным на ручке названием бюро. Помощник ставил их в специальную стойку, выглядевшую крайне сюрреалистически. Он держал Рэчел за правую руку, а левой сжимал руку Элли в белой перчатке. Элли была одета в то же платье, что было на ней в день похорон Нормы Крэндалл.

Джуд подошел, когда Луис усаживал своих дам в машину. Он тоже выглядел измученным после прошлой ночи.

— Как ты, Луис?

Луис только кивнул.

Джуд перевел взгляд внутрь машины.

— Как вы, Рэчел?

— Все нормально, Джуд, — прошептала она.

Джуд осторожно коснулся ее плеча и повернулся к Элли.

— А ты, дорогая?

— Нормально, — отозвалась Элли, изобразив на лице чудовищно широкую улыбку, чтобы показать, что все нормально.

— Что это у тебя за фото?

Луис решил, что она не даст карточку, не захочет показывать ему, но она после мучительных колебаний все же подала ее Джуду. Он держал ее в своих больших мозолистых руках, которые на своем веку много копались и механизмах громадных дорожных машин, но эти же руки извлекли пчелиное жало из шеи Гэджа с искусством волшебника… или хирурга.

— Да, хорошее фото, — сказал Джуд. — Ты посадила его на санки. Как, ему это нравилось?

Элли кивнула, начиная уже плакать.

Рэчел хотела что-то сказать, но Луис остановил ее: «Не волнуйся».

— Я посадила его, — говорила Элли, плача, — а он все смеялся. А потом мы пошли домой, и мама налила нам какао и сказала: «Снимайте башмаки», и Гэдж стянул их и закричал: «Башмаки! Башмаки!», так громко, что ушам было больно. Помнишь, мама?

Рэчел кивнула.

— Да, это было хорошее время, — сказал Джуд, отдавая ей фото. — И теперь, Элли, когда он умер, у тебя осталась память.

— Я всегда буду помнить его, — сказала она сквозь слезы. — Я так любила Гэджа, мистер Крэндалл.

— Я знаю, дорогая моя, — он наклонился и поцеловал ее, и выпрямившись, испытывающе оглядел Луиса и Рэчел. Рэчел встретила его взгляд удивленно и немного испуганно, не понимая причины, но Луис понял. «Что ты сделаешь для нее? — спрашивали глаза Джуда. — Твой сын умер, но дочь жива. Что ты сделаешь для нее?»

Луис отвернулся. Он ничего не мог сейчас сделать. Она осталась со своим горем один на один. Луис думал только о сыне.

42

Вечером налетели новые тучи, и подул сильный ветер с запада. Луис надел светлую куртку, застегнул молнию и отыскал на полке ключи от «сивика» — Куда ты, Луис? — спросила Рэчел без особого интереса. После ужина она опять плакала, и, хотя рыдания были негромкими, остановить их казалось невозможно. Луис был вынужден дать ей успокоительное. Теперь она сидела с журналом, бесцельно перелистывая страницы. В другой комнате сидела Элли, смотря по телевизору «Домик в прериях» с фотографией Гэджа в руке.

— Я схожу за пиццей.

— Ты не наелся днем?

— Тогда мне не хотелось, — сказал он правду, и добавил ложь. — Я скоро.

В тот день, между тремя и шестью, в их доме в Ладлоу состоялась заключительная часть похорон Гэджа. Это была церемония, связанная с едой.

Стив Мастертон с женой принесли кастрюлю с гамбургерами. Потом явилась Чарлтон с квичем. «Его можно хранить сколько угодно, — объяснила Рэчел, — и легко разогреть». Денникеры с дальнего конца дороги принесли консервированную ветчину. Появились и Голдмэны — они не разговаривали с Луисом и даже не подходили к нему близко, чему он был рад, — с холодным мясом и сыром. Джуд тоже принес сыр — целый круг своего любимого «Мистера Рэта». Мисси Дэнбридж испекла сладкий пирог. Сурендра Харду пришел с пакетом яблок. Характер принесенной пищи отражал религиозные различия.

Это были поминки, и они не так уж сильно отличались от обычной вечеринки. Выпивки, конечно, было меньше, но она была. После нескольких кружек пива (только накануне он заклялся пить его, но в этот холодный долгий день прошедшая ночь казалась очень далекой) Луис подумал было рассказать несколько коротких случаев из практики могильщиков, услышанных им от дяди Карла — что на Сицилии во время похорон незамужние женщины иногда отрывают кусок от савана и кладут его под подушку, веря, что это принесет им удачу в любви; или что ирландцы связывают ноги покойникам, так как с древних пор они считают, что без этого их дух может блуждать по ночам. Дядя Карл говорил, что этот обычай распространился и в Нью-Йорке, где почти все могильщики были ирландцами и блюли это древнее суеверие. Но, взглянув на их лица, он решил, что не стоит рассказывать такие истории.

Рэчел скоро сломалась, и мать поспешила утешить ее. Рэчел прижалась к Дори Голдмэн и положила голову ей на плечо — ей, а не мужу, может быть, из-за того, что в глубине души, в подсознании все же считала его ответственным за смерть Гэджа, а может, из-за того, что он, погрузившись в собственные горести и фантазии, оказался неспособным облегчить ее горе. Как бы то ни было, она обратилась за утешением к матери, и Дори была тут как тут, утирая слезы дочери. Ирвин Голдмэн стоял сзади них, положив руку на плечо Рэчел и глядя на Луиса из другого конца комнаты с тайным триумфом.