Звезда для Наполеона - Жюльетта Бенцони

– Я охотно потружусь, если это необходимо. И буду петь, раз вы говорите, что я способна это делать.

– Способны ли вы петь? Дитя мое, да это просто преступление не дать вам такой возможности! Ваш голос откроет вам мир необыкновенной радости, и я буду счастлив помочь этому. Я готов заниматься с вами ежедневно.

Собеседники забыли обо всем, погрузившись в мечты о грядущей славе, когда внезапно восторженный голос м-м де Талейран прервал их грезы. Ее пурпурное кашемировое платье показалось у рояля в свете свечей. Она аплодировала с пылом, сменившим недавнюю нерешительность.

– Это восхитительно, – восклицала она, – попросту восхитительно! Я пошлю благодарность м-м де Сент-Круа за то, что она прислала нам такое сокровище. Это дорогое дитя будет иметь здесь все возможности проявить свой талант. Князь обожает музыку, и мы сможем порадовать наших гостей прекрасным голосом.

– Я понимаю вашу точку зрения, мадам, – возразил Госсек. – Но подобный голос слишком велик для тесного салона и модных романсов. Он достоин собора! Она может, она должна петь в опере.

– Хорошо! Она будет там петь! Приходите каждый день и учите ее всему, что вы сочтете нужным, мой дорогой друг. В конце концов она сможет петь в нашем маленьком театре и Валенсейской капелле! Это будет чудесно, ибо она гораздо красивее толстухи Грассини, за которой, кстати, волочился Император.

Явное непонимание со стороны княгини вывело Госсека из себя. Бесцветное лицо музыканта стало принимать кирпично-красную окраску.

– Ваше светлейшее сиятельство! – закричал он. – Это будет беспрецедентным преступлением!..

Но «светлейшее сиятельство» была непоколебима в своем решении.

– Нет, нет. Вы увидите, мы сделаем чудеса! Мы сможем поставить испанский спектакль, чтобы развлечь бедных детей, которые изнывают у нас от скуки! Мы еще поговорим об этом. А теперь пойдемте, дорогой маэстро, я хочу вам показать чудесные цветочные композиции, которые я заказала на этот вечер. Вы будете в восхищении.

– Мадам, – раздраженно сказал Госсек, – я музыкант, а не садовник.

Улыбка княгини сделалась чарующей. Взяв его нежно под руку, она с неотразимой властностью увлекла его к двери.

– Я знаю, я знаю!.. Но у вас такой превосходный, такой тонкий вкус! Идите с нами, Шарлотта, и вы тоже, г-н Феркок. Малютка, приведите в порядок всю эту музыку, а потом поднимитесь к себе, чтобы приготовиться к вечеру. Я улажу вопрос об уроках с г-ном Госсеком.

Последняя часть этой стремительной речи, очевидно, касалась Марианны, внезапно низвергнутой с вершин музыки к ее роли простой прислуги. Это причинило ей невольную боль. Маленькая Шарлотта, выйдя из тени, где она благоразумно скрывалась, потянулась было к ней, словно хотела заговорить, однако тут же покорно и робко, молча последовала за матерью. Чопорная фигура воспитателя замыкала шествие. Марианна оказалась одна в большом зале, немного ошеломленная происшедшим. Было ли это ответом судьбы на ее боязливые вопросы?

Слуги задернули занавески из узорчатой дамастской ткани. Несмотря на большие размеры, салон создавал впечатление покоя и уюта. Большая позолоченная арфа над одним из окон, украшенный инкрустацией пюпитр, золото рояля сверкали, как драгоценности в ларце. Все в этой комнате носило оттенок волшебства, какой-то нереальности. Оставаясь еще под впечатлением недавнего события, Марианна обратилась мыслями к человеку, вложившему душу в это великолепие. Княгиня была только очаровательной дурочкой, доброй и щедрой, но с ограниченным кругозором. Она обожала украшения, блеск, но, без сомнения, не была способна оценить прелесть стоявшей в темной нише статуи, искусством творца целомудренно укрытой полупрозрачной вуалью. Во всем убранстве, великолепном, но строгом, чувствовалась властная рука знатока, с которым Марианне вдруг захотелось познакомиться. Может быть, ему также понравится ее голос, и он сможет найти ему достойное применение. Медленно, желая продлить эту минуту тишины и одиночества, Марианна подошла к роялю и погладила полированное, гладкое, как атлас, дерево. У нее в Селтон-Холле было пианино, правда, не такое красивое, на котором она очень любила играть. Она обязана ему подлинной радостью… Внезапная боль пронзила ее сердце. Она представила себя за пианино, поющей Франсису его любимую ирландскую балладу. Она специально выучила ее для него. Как же она звучала?

Присев у инструмента, Марианна машинально перебирала клавиши, тщетно пытаясь вызвать из памяти желанную мелодию. Боль в глубине сердца стала неожиданно острой. В тот момент она любила Франсиса и стремилась всем своим естеством завоевать его любовь. Охваченная воспоминаниями, она закрыла глаза, и сейчас же перед ее мысленным взором с такой четкостью появилось лицо Франсиса, что ее охватила дрожь. Она так хотела изгнать его из памяти, как изгнала из сердца! Она надеялась, что его образ сам по себе станет ей враждебным. Но нет: она вспоминала о нем слишком часто, чтобы рана стала нечувствительной.

Вновь перед ней были серые глаза с их вечной скукой, красиво очерченный рот, таящий столько очарования, густые светлые волосы, безукоризненные черты лица. Изображение стало таким реальным, что Марианне захотелось оттолкнуть его… Она открыла глаза, но слезы затуманили их, и ей показалось, что он еще перед нею в рассеянном свете свечей, ей даже послышался его смех, которым он ответил тогда на ее вызов. Однако Марианна не испытывала угрызений совести из-за убийства. Она бы снова поступила так, ибо никогда не смогла бы перенести оскорбление, нанесенное им; но она любила его доверчивой любовью, и память отказывалась забыть…

– Не надо плакать, – неожиданно раздался медлительный холодный голос. – Здесь вам никто не сделает зла.

Марианна поняла, что лицо, появившееся в пламени свечей, принятое ею за дух Франсиса, было вполне реально. Быстрым движением она осушила глаза и вгляделась в него.

Это был мужчина с недлинными светлыми волосами, приятно обрамлявшими лицо. Очень высокий, с волевым подбородком и презрительно отвисшей губой, придававшей ему высокомерный и дерзкий вид. Выдающиеся скулы, необычно вздернутый нос и чувственный рот усиливали ощущение загадочности в его облике. Бледная кожа и сверкающие, как два сапфира, глаза из-под тяжелых век. Одетый в черный костюм, оттенявший белизну высокого галстука, новоприбывший излучал необычайное чувство спокойствия и силы одновременно.

Спохватившись, Марианна встала так стремительно, что едва не опрокинула канделябр. Мужчина сделал шаг, опираясь на трость с золотым набалдашником. Марианна увидела, что он хромает, и сообразила, кто находится перед нею.