Бронепароходы - Алексей Викторович Иванов

то ли «Милютин» ещё сражался с канонеркой, то ли в Казани стреляли. Длинная тентовая палуба в темноте выглядела островом, бесшумно парящим над рекой, и на этот остров выбирались люди в пробковых нагрудниках. Матросы вынесли тела погибших и вывели раненых. Появились банковские охранники и ошеломлённый кассир. Старпом, хромая, ходил и всех пересчитывал, однако боцман до сих пор пропадал где-то внизу — рыскал по каютам. С края палубы Роман увидел, что белый обнос правого борта окунулся в чёрную воду.

Внезапно люди на палубе загомонили:

— «Милютин»! «Милютин»!..

В полуверсте от «Боярыни» из темноты вылепился буксир Федосьева.

Словно убедившись, что команду спасут, «Боярыня» прекратила борьбу. Громада парохода задрожала в судорогах агонии; справа и слева вдоль бортов шумно забурлили груды пузырей — это вода выдавливала воздух из трюмов. «Боярыня» начала медленно и неудержимо погружаться. Огромное движение всей массы парохода пугало, будто оползень, когда земля вдруг жутко едет из-под ног. Люди на тентовой палубе засуетились, хватаясь за леера: никто не знал, какая здесь глубина, утонет ли «Боярыня» полностью. Пароход осел в воду до прогулочных галерей, затем до больших окон второй палубы, затем ещё немного, а потом мягко ударился брюхом о речное дно. Широким кругом раскатился последний выплеск, и всё застыло в окончательности гибели.

15

— Это моя ошибка, товарищ нарком, — признал Раскольников. — Напрасно я поставил пятую канлодку во главе ордера. Маркин слишком увлекается.

Подняв очки на лоб, Троцкий разглядывал берег в бинокль. На левом траверзе миноносца «Прочный» уже виднелись пристани Казани. С пароходов белогвардейской флотилии, пришвартованных к дебаркадерам, до миноносца долетал звон корабельных рынд. Белые объявили тревогу: их переполошила пальба, которую устроил Маркин. Рейд оказался рассекречен.

— Пока что не всё потеряно, — упрямо возразил Троцкий.

Раскольников вежливо улыбнулся:

— Если мы последуем за Маркиным, то противник атакует нас с тыла.

— Наши пароходы лучше вооружены и бронированы.

— Да, но судов у белых больше. Их флотилия и охрана каравана возьмут нас под перекрёстный огонь. А на обратном пути нас встретят батареи.

Ляля знала, что Раскольников считал рейд опасной авантюрой. Поскольку идея рейда принадлежала Троцкому, Фёдор Фёдорович решил не спорить — он никогда не спорил с командованием. Но сделал так, чтобы рейд провалился ещё до того, как пароходы попадут в ловушку. Холодное иезуитство мужа у Ляли вызывало отторжение — и в то же время восхищало красотой замысла и пониманием людей. Ляля полагала, что Троцкий и Раскольников — прекрасные чудовища, только один — из пламени, а другой — из льда.

Ляля была рада приезду мужа, командира флотилии, тем более что Фёдор её почти не стеснял. Раскольников умел появляться там, где начиналось какое-то движение, причём оно непостижимым образом поднимало Раскольникова на новые высоты — а вместе с ним и Лялю. При Фёдоре Ляле было интересно, а при Ляле Фёдор непременно привлекал к себе особое внимание — как же, супруг знаменитой большевистской красавицы!.. Но Ляля быстро поняла, что любви между ними не получилось.

На мостике «Прочного» они стояли вчетвером: Троцкий, Раскольников, Ляля и мичман Георгиади — молодой капитан миноносца. Мостик был круглой площадкой с броневыми бортами; площадка крепилась поверх приземистой башенки визирной рубки. Позади рубки дымили четыре невысоких трубы, а впереди, на баке, располагалась длинноствольная пушка системы Канэ.

— Что ж, — мрачно сказал Троцкий, — тогда хотя бы обстреляем пристани.

Георгиади спустился с мостика и пошагал к комендорам.

От выстрелов мощных орудий миноносец закачало с бока на бок. Ляля видела, как вдали на пароходах друг за другом вспыхивали яркие разрывы, на мгновения беспорядочно высвечивая надстройки, трубы, мачты, косые линии тросов, хищные силуэты пушек и закругления колёсных кожухов. В хаосе огня и дыма мелькали тёмные фигурки людей. Миноносец шёл мимо пристаней и молотил снарядами по неподвижным целям. Троцкий замер возле фальшборта, жадно рассматривая в бинокль разрушения на судах белогвардейцев.

Снаряд миноносца попал в нефтебаржу, и у берега взметнулся огромный факел. Грохот был такой яростный, будто пространство от боли разломилось на куски, и сквозистая темнота вокруг факела обугленно почернела. Троцкий отпрянул от борта. Оторопелая река покрылась алыми бликами отражений. Пожарище озарило — словно поймало — миноносец на фарватере, отбросивший на слепящие волны веер длинных теней от своих четырёх труб.

— Извержение Везувия! — удовлетворённо пробормотал Троцкий.

Он оглянулся. Ляля в безмолвном восторге похлопала в ладоши, точно в театре, а Раскольников, как обычно, сохранял невозмутимость.

— Мы возвращаемся! — решительно заявил Троцкий. — К чёрту золото! Зачем оно революции? Мы устремились не к золоту!

— А к чему? — весело спросила Ляля, ожидая какого-то парадокса.

— Вот к этому, и только! — Троцкий вытянул руку и указал на факел. — Мы дикари, которым нужен костёр! Мы не боимся опустошить весь мир, он должен запылать до небес! Мы лишены морали! Борьба для нас важнее победы, нам плевать на победу, значит, мы и победим!

Раскольников, высокий и светловолосый, молчал с еле заметной улыбкой. Он всегда понимал больше, чем говорил. И знал, ради чего прилагает усилия.

Троцкий, конечно, всё уловил.

— Не уверен, Раскольников, что вам доступны такие мысли, — свысока обронил он. — Но вы, Лялечка, из нужного матерьяла. Вы же античная богиня!

Раскольников поспешно отступил с дороги, и Троцкий ссыпался по трапу с мостика — энергично, словно у него были какие-то дела на корабле.

— Античная богиня? — негромко повторил Раскольников, словно пробуя на вкус, и с лукавым укором посмотрел на Лялю. — Не заигрывайся, дорогая моя. Лев Давидович — не Коля Маркин. Он может быть очень опасен.

— Что за намёки, Раскольников? — Ляля покраснела и рассердилась.

— Не увлекайся его романтикой, — мягко посоветовал Раскольников. — Не забывай о себе. Например, сейчас Лев Давидович покинул мостик вовсе не от избытка чувств. Просто он заметил, что нас обстреливают, а ты не заметила.

Ляля бросила взгляд на берег. От пристаней — с палуб пришвартованных пароходов — по миноносцу озлобленно били несколько полевых пушек, а где-то даже трещал пулемёт. Багряные столбы разрывов терялись в рассыпанном сверкании реки, и быстрые чёрные полосы их теней ещё ни разу не коснулись миноносца; звуки береговой канонады гасли в царственном грохоте орудий «Прочного». Ляля только сейчас обратила внимание, что от всего их отряда осталась одна лишь канлодка «Лев» — она шла в кильватере миноносца позади на полверсты. Нижний край неба в створе дрожал бледными всполохами.

— Похоже, батарея Услона связала боем «Ташкент» и «Кабестан», или даже утопила кого-то из них, — спокойно пояснил Раскольников. — Так что у нас теперь отнюдь не пять судов. Возвращаться — правильное