Благословенный (СИ) - Сербинова Марина

— Мне думается, папа будет жить вечно. Я не могу представить его мертвым, потому мне всегда казалось, что, умерев, я окажусь рядом с Мэттом.

— А-а, ну тогда ладно. Я тоже не представляю, чтобы папа когда-нибудь умер. Мэтт еще говорит, что папа все равно его не победил, потому что ты, мам, так и не отказалась от него, Мэтта, как бы папа не старался заставить тебя его забыть. Ну, все, хватит. Вы меня загрузили уже своей бывшей любовью. Иногда Мэтт меня ужасно раздражает. Как сейчас, когда ведет себя так, будто ты принадлежишь ему.

— Спасибо, сынок, что ты помог нам поговорить.

— Значит, ты все-таки поверила?

— Наверное. Трудно не поверить… после всего.

— Тогда пришло время тебе сказать. Теперь, когда Дженни спасена и под твоим покровительством, Мэтт не тревожится о ней и может уйти. Ты понимаешь, о чем я?

— Значит, это Дженни держала его здесь?

— Дженни и ты. В основном, ты. Ты не отпускаешь его. Все эти годы ты не хотела его отпустить.

— А я думала, что он здесь, потому что проклят.

— Даже проклятым отведено свое место после смерти. Там будем и мы с тобой, мам. Так что ты была права, когда говорила, что после смерти будешь рядом с Мэттом, а не с папой. Мэтт хочет уйти. Особенно теперь, когда ты знаешь о его присутствии. Он не хочет мешать тебе жить. Но для этого ты должна его отпустить.

— Хорошо, я его отпускаю.

— И простить.

— Я простила его. Я всегда знала, что то, что тогда произошло… не по его вине. Он был болен и не понимал, что хочет расправиться со мной…

— Нет, не это ты должна ему простить. Прости то, что не могла простить все эти годы.

— Я не понимаю…

— То, что он убил себя. Ведь ты не можешь ему этого простить. Так?

Кэрол почувствовала, как в груди поднялась горечь.

— Я прощаю тебя Мэтт. И отпускаю. И я позабочусь о твоей дочери, обещаю.

Патрик вздохнул.

— Нет, мам. О прощении и о том, что отпускаешь — это только слова. Слов мало. Ты должна отпустить его на самом деле, сердцем. Понимаешь? А ты не хочешь. И простить не можешь. Ты хочешь, чтобы он был с тобой, особенно теперь, когда знаешь, что он рядом. Ты должна постараться, мам. Мы должны отпускать умерших, как бы сильно их не любили.

— Я понимаю. Но как мне сделать это? Мне кажется, что я прощаю и отпускаю, а вы говорите, что нет.

— Потому что тебе это на самом деле только кажется. Ты говоришь, что отпускаешь, а сама цепляешься за него всем сердцем. И не смиряешься с тем, что он оставил тебя, что отнял у себя жизнь, за которую ты так боролась. Считаешь, что, убив себя, он предал тебя и вашу любовь. Это его слова, я только пересказываю.

— Тогда пусть он поможет мне, скажет, как мне сделать то, что он хочет. Как простить, как отпустить.

— Только ты можешь управлять своими чувствами и подсознанием. И только тебе теперь решать, жить с Мэттом дальше или нет. Ну, все, ты подумай над этим, а пока поехали по магазинам выбирать Дженни обновки.

Магазины немного отвлекли Кэрол от мыслей о Мэтте. Патрик, который терпеть не мог делать покупки, теперь отдавался этому занятию со странными удовольствием и радостью. Кэрол хотела, чтобы, когда Дженни пришла в свой новый дом, у нее уже было все необходимое. Она купила для девочки туалетные принадлежности и кое-что из одежды и, нагрузив Патрика пакетами, хотела отправить в машину, чтобы он подождал ее там, пока она наведается в отдел нижнего белья. Но не тут-то было. Cвоенравный мальчишка увязался за ней. Видя в нем всего лишь ребенка, Кэрол вздохнула и позволила пойти вместе с ней. Но вскоре усомнилась в правильности своего поступка, заметив, какими горящими глазами разглядывает он витрины. Кэрол чувствовала себя сконфуженно, выбирая для Дженни белье. Еще большую неловкость она ощутила, когда Патрик захотел принять участие в выборе деликатных вещиц.

— Мам, купи вот это! Смотри, какие трусики! О, и вон ту ночную рубашку!

Кэрол ошеломленно смотрела на него. Ее мальчика привлекало только сексуальное женское белье, и он с яростью отшвыривал в сторону вещи поскромнее, которые выбирала Кэрол.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Сынок, эти вещи для взрослых девушек и женщин. Дженни ни к чему такое откровенное белье, она еще девочка, — серьезно сказала она мальчику.

— Какая она девочка? Она девушка, мам! А девушки, тем более такие красивые, как она, должны носить только такое белье! Оно же такое… красивое, — Кэрол, внимательно наблюдающей за ним, показалось, что по телу его прошла крупная дрожь. И если бы перед ней был не мальчик, она бы приняла это за самое, что ни есть, настоящее сладострастие. С раздражением она вырвала из рук сына великолепную шелковую ночную рубашку.

— Позволь эту часть гардероба для Дженни мне выбрать самой. Я в этом разбираюсь получше тебя!

Патрик побагровел от обиды и возмущения.

— Думаешь? Что ж, выбирай! Только здесь ты ошиблась размером, — он швырнул ей бюстгальтер, который она отложила для девочки. — У Дженни сиськи побольше, чем ты думаешь!

— Ты откуда знаешь? — задохнулась Кэрол.

— Потому что, в отличие от тебя, я обратил на это внимание.

— Ты разглядывал ее грудь?

— Я видел, а не разглядывал. Подглядел, когда ей делали перевязку, — дерзко заявил мальчишка. — Что здесь такого? Подумаешь!

— Это некрасиво! Пообещай мне, что никогда больше не будешь подглядывать за Дженни, иначе я не возьму ее к нам!

Ее слова мгновенно присмирили юного хулигана. Вздохнув так, словно его придавило тяжелой плитой, он раздраженно кивнул.

— Обещаю. Я не хотел ничего плохого, просто не вовремя заглянул в палату и случайно увидел.

— Ты ездил в больницу без меня?

— Только один раз!

— Я спрошу у Дженни, — сердито сказала Кэрол, не поверив. — А теперь иди в машину и жди меня там.

Зло поджав губы, Патрик подчинился. А Кэрол проводила его взглядом, озадаченная и удивленная.

Все-таки она выбрала для Дженни белье для взрослых девушек, красивое и элегантное, но не такое сексуальное, как хотел Патрик. Она понимала, что любой юной девушке придется по душе то, что она купила для Дженни. Весьма довольная покупками, Кэрол покинула магазин.

Ночью Кэрол не сомкнула глаз. Мысли ее занимал Мэтт. Покопавшись в своих чувствах, она поняла, что Патрик был прав. Она действительно не хотела отпускать Мэтта, особенно теперь, будучи такой одинокой. И она не знала, как заставить себя это сделать. Она знала, что должна, но не знала, как ослабить хватку, которой цеплялась за свою звездочку с самого детства. Она шептала в темноте «Уходи, я отпускаю тебя», но все ее существо упрямо кричало, не желая ничего признавать «Не покидай меня! Если ты рядом, хоть ты меня не покидай! Я мечтала о тебе с детства, ты не имел права оставить меня, когда я так к тебе привязалась, когда добилась того, чтобы ты стал моим! И я не хочу смириться с тем, что тебя нет! Ты должен быть в этом мире, со мной, потому что ты нужен мне, всегда был нужен! Потому что я так тебя любила!».

Всю ночь она мучилась душевными терзаниями. Утром поднялась измученная и подавленная тем, что не может найти в себе сил для того, о чем просил ее Мэтт.

— Прости меня… Ты слишком глубоко в моем сердце, и я не могу простить тебя… Ты мог бы жить, ты должен был жить. Ты лишил себя шанса… нас лишил. Мы могли бы побороться. Ты заслуживал счастья, любви, после всех твоих страданий смерть была высшей несправедливостью. Поэтому мне тяжело ее принять, смириться с ней. Я поняла — поэтому я не могу. Я считаю, что ты был не прав, что сделал ужасную ошибку. Как я не стараюсь, но я не могу заставить себя думать иначе. Прости, Мэтт, но это, очевидно, выше моих сил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вечером, вернувшись с работы, Кэрол сняла трубку звонившего телефона, не ожидая, что ее ждет новое потрясение.

— Кэрол! Кэрол… Ты знаешь его! Ты должна мне помочь! — услышала она задыхающийся, переполненный ужасом голос Кевина.

— Что случилось? — она нахмурилась, крепче прижав трубку к уху, встревоженная откровенным страхом, если не сказать, истерикой Кевина. Но отсутствие злобы и неприязни в его голосе взволновали ее сильнее, чем его страх. Он говорил с ней, как со старым другом, словно забыл обо всем плохом, что между ними произошло. И для этого должна была быть очень веская причина, если вспомнить о его ярости во время последней их встречи.