Добро Наказуемо - Анатолий Отян

— Пусть лучше останется, чем не хватит, — сказал Резник, и вся комиссия грохнула от хохота.

Этот остроумный ответ пошёл гулять по ведомству и даже стал крылатой фразой, которой пользовались при случае.

Марина вспомнила, что шеф говорил ей об отце, и что она почему-то не спросила при каких обстоятельствах и где они виделись, хотя в тот день ей не запрещалось задавать вопросы. Она задумалась, отложила интересную книжку, села за компьютер и отпечатала письмо.

*"Здравствуйте, уважаемый Владимир Сергеевич!* *Много раз собиралась вам написать письмо, но меня всё что-то удерживало. Простите меня, что я доставила Вам некоторое беспокойство в морально-этическом плане, но так сложилась наша жизнь, что приходится спрашивать себя за ошибки допущенные нами вольно или невольно. Не подумайте, что я Вас в чём-то упрекаю, нет, мне не в чем Вас упрекать, я благодарна Богу и Вам, что Вы даровали мне самое высокое, чем может наделить природа — жизнь.* * Та девушка Анна, с которой Вы познакомились на пляже в Лузановке, и ставшая моей матерью, недавно умерла. Умерла с Вашим именем на губах и с любовью к Вам в своём сердце. Пусть земля ей будет пухом.* * Не буду описывать мою с мамой жизнь, если нам суждено увидеться, то расскажу обо всём при встрече. Скажу только о себе, что университет я не закончила, но в совершенстве выучила раньше английский и французский, а сейчас уже и немецкий. Была замужем, но муж, работник милиции погиб, как у нас говорили, на боевом посту и оставил мне прекрасную дочь, чью фотография я Вам посылаю. Посылаю и свою фотографию годичной давности. Это меня фотографировала Светочка на прогулке в парке. Я работаю в детском реабилитационном санатории переводчицей. Мы материально всем обеспечены и живём по меркам Запада благополучно.* * Вот, кажется и всё, о чём я хотела Вам написать. Извините за сумбурное письмо. Всего Вам самого наилучшего, до свидания, с уважением — Ваша дочь Марина.* ***P**.**S**. Звонить мне лучше вечером после 18-ти, а если надумаете приехать, я могу Вас встретить. О жилье не беспокойтесь, будете устроены так, как Вам будет удобно".*

Марина написала свой телефон и адрес, запечатала письмо и подумала о том, что если сейчас его не отправит, то не отправит никогда. Она вышла из дому, пошла к главному корпусу санатория, в автомате купила почтовую марку и опустила конверт в почтовый ящик.

На душе стало легко, как будто рухнула преграда, разделявшая её много лет с отцом.

Войдя в зал суда, Сёмён увидел адвоката Бамберга, сидящего за отдельным столом и молодую женщину, видимо, секретаря суда. Бамберг позвал Семёна и усадил рядом с собой, а из боковой двери вышел прокурор и сел в противоположной стороне от адвоката. В зале, рассчитанного человек на пятьдесят, сидело человек пятнадцать В первом ряду сидели двое мужчин, лицо одного из них Семёну показалось знакомым и он понял, что это тот самый полицейский, который направил на него пистолет, второго он не узнал и не мог узнать, так как фактически его лица не видел. Семён нагнулся к уху Бамберга и спросил:

— А где другие полицейские?

— Это потерпевшие, а остальные будут свидетелями.

Посреди зала компактно уселась вся бригада, а Вера сидела одна в третьем ряду. В последнем ряду Семён увидел Галку-давалку и удивился, как она узнала дату и время назначения суда. Просто он сейчас думал о другом, иначе бы вспомнил, как один из членов его бригады рассказывал коллегам, скабрезную историю:

— Летал я на этой Галке, как на самолёте, — и все смеялись, а когда подошёл Семён, рассказчик умолк.

В зале сидели ещё два человека, и когда Семён спросил о них у адвоката, тот сказал, что, наверное корреспонденты. Вдруг секретарь суда встала и громко, торжественно, как будто шёл Нюренбергский процесс, провозгласила:

— Aufzustehen, das Gericht geht! (Встать, суд идёт!)

В зал вошёл, сильно хромая, пожилой мужчина в судейской мантии и шапочке. Семён подумал: "Этот Фриц явно пострадал на Восточном фронте во время Второй мировой." Он был недалёк от истины: судья Клямер летал в ту войну на истребителе F-190, имел на своём счету 16 сбитых советских самолётов, 4 английских, и сам в 1943 году был сбит и ранен в ногу американским истребителем, сопровождающим армаду летающих крепостей. Уже много позже Клямера узнали по обе стороны океана после того, как в газетах опубликовали, что бывший американский пилот Грахольски, сбивший самолёт Клямера, и Клямер нашли друг друга, подружились и ежегодно встречались, отмечая тот злополучный день. Работал Клямер последний год и для своих семидесяти выглядел очень неплохо.

— Нам повезло, — шепнул Бамберг Котику, — это лучший судья в городе и очень справедливый.

Лучший судья ударил молотком по специальной наковальне из твёрдого дерева и объявил, что суд по претензиям со стороны полиции к гражданину Украины Котику и со стороны Котика к полиции объединён в одно дело, объявил состав суда, присутствие пострадавших и ответчиков, и начались прения сторон.

Первым выступал прокурор, который начал издалека и понёс рассказывать, что Германия за свою историю переживала очень много нападений: на неё нападали и средневековые варвары и… Его перебил судья:

— Господин прокурор, вы перепутали зал суда с восьмым классом средней школы, а суд с уроком истории. Прошу Вас, пожалуйста ближе к делу.

Прокурор стал говорить о том, что полиция зафиксировала возможное вымогательство денег со стороны Котика у покойного гражданина Соколова и сделала засаду из четырёх человек, чего оказалось мало, и Семён увидел, что судья улыбнулся, а двое предполагаемых корреспондентов, что-то отметили в своих блокнотах. Прокурор начал говорить о русской мафии, переполнившей немецкие горда и Клямер опять прервал его:

— Господин Бирлац, вам, как государственному обвинителю следует знать, что мафия — это когда преступный мир срастается с властью, а у вас есть доказательства, что в данном случае такое произошло? Если да — продолжайте, если нет — говорите о сути дела.

— Господин судья, русская мафия в данном случае, просто метафора, — и судья опять улыбнулся, а газетчики взялись за блокноты.

Прокурор продолжал рассказывать о том, как владеющий приёмами восточных единоборств, бывший советский десантник разбрасывал франкфуртскую полицию, чем серьёзно нарушил закон, и нанёс значительные травмы двум полицейским, и поэтому заслуживает наказания лишением свободы, сроком четыре с половиной года. Что касается претензии Котика к полиции, то её необходимо отменить.

Затем выступил с речью адвокат Котика Бамберг. Он также начал с того, что правительство его страны, приняло решение компенсировать еврейскому народу жертвы, понесенные им во время Холокоста тем, что принимает на своей территории евреев. И Бамберга перебил судья:

— Господин Бамберг, нет таких мер, которые могли бы компенсировать евреям жертвы понесённые ими ради бредовых идей дикарей ХХ-го века, а Германия может только, признавая свою вину, дать возможность выжившим в огне инквизиции и их потомкам, жить там, где им хочется. Продолжайте, пожалуйста.

Бамберг почувствовал, что судья хорошо относится к его доводам, начал рассказывать, что его подзащитный не стал сидеть на шее у немецкого налогоплательщика, организовал фирму, работает сам и даёт работу другим и даже нашёл возможным одолжить Соколову деньги, и требуя их возврата ни в коей мере не хотел применять силу, а просто поговорить с ним, но полиция накинулась на него, избила и нанесла травмы, справка о которых есть в деле.

Судья начал опрос потерпевших. Первым выступил полицейский, угрожавший пистолетом. Он говорил, что поступил точно по инструкции, предъявив одновременно удостоверение и пистолет, но Котик выбил пистолет и применил против него приём, при котором он вылетел в коридор, разбив ногами фонарь в прихожей. Клемер опять не смог сдержать улыбку и он спросил Котика, почему тот не обратил внимание на удостоверение, а начал борьбу с полицией.

— Я не видел, показал он мне удостоверение или нет.

— Но он сказал Вам, что он полицейский.

— Не знаю, может и сказал, но я уже отбивался от второго.

Судья понимал, что не должен улыбаться, слишком серьёзными были обвинения и слишком серьёзно нарушен закон, но ему нравился этот русский парень, не испугавшийся пистолета у своего лица и оказавший сопротивление группе захвата, которых бы хватило на целую банду.

На вопрос Бамберга, почему полицейские переоделись в гражданскую одежду, и тем самым спровоцировали Котика на агрессивные действия, полицейский ответил, что они не нарушили инструкцию, разрешающую это делать, а они не хотели привлечь к себе интерес проживающего здесь населения.

Но по настоящему на всех произвели эффект показания свидетеля, знающего русский язык полицейского, заявившего, что он не стрелял из пистолета только потому, что боялся, что пули поразят людей, находившихся в коридоре. Все сидящие в зале представили себе, какой трагедией могла окончиться простая история, когда один человек одолжил другому деньги, а тот оказался подлецом и не хотел их возвращать.