Внук Персея. Сын хромого Алкея - Генри Олди

– О Гермий! Внемли, Душеводитель! Однажды ты одолжил моему деду свои крылатые сандалии… Я, Амфитрион, твой смертный родич, умоляю…

– О Афина! Смилуйся, защитница! Ты покровительствовала Персею, Убийце Горгоны, лик Медузы у тебя на щите… Не оставь милостью и меня, Персеева внука! Даруй мне победу над Тевмесской лисицей, и Фивы воздвигнут тебе…

– О Зевс! Прадед, услышь!

– О Аполлон! Феб, разящий без промаха! Оглянись…

Тщетно.

Боги молчали.

В Тевмесской пещере прибавлялось костей.

– Герой? Задница я, а не герой…

– Перестань. Спи…

– Фиванцы ненавидят меня. Каждый новый ребенок, отведенный к пещере – убит мной. Я согласился, дал клятву, и что? Бегаю по лесам, валяюсь в храмах… Это мог бы сделать кто угодно. Я ловлю ветер, они бросают жребий. Скоро они побьют меня камнями…

– Фиванцы боготворят тебя. Они покорствуют, ты сопротивляешься.

– Фивы могли бы охотиться на лису и без меня! Молить богов без меня! Зачем я им нужен?

– Могли бы. Но не делали. Значит, ты им нужен.

– Я должен убить Птерелая. Я клялся твоему отцу. Сейчас я чист. Я созрел для выполнения этой клятвы. И что же? Вторая клятва не дает мне сдвинуться с места. Вяжет по рукам и ногам. Должно быть, я все‑таки проклятый…

– Проклятый или нет, ты мой муж. Спи, тебе завтра рано вставать…

Сын пастуха.

Сын мясника.

Сын начальника дворцовой стражи.

Племянник басилея.

…пришла зима. Под проливным дождем, оскальзываясь на склонах, без надежды, без сил, на одном упрямстве, чистом, как снега Олимпа, сын Алкея гонялся за Тевмесской лисицей. Он готов был возлечь с неуловимой бассаридой, как с женой, если бы это позволило свернуть ей шею. Он оставался на ночь в пещере людоедки. Устраивал у входа праздники‑дионисии. Пил вино, не пьянея; плясал, размахивая самодельным тирсом. Бессмысленная, дурацкая затея. Алепо ни разу не откликнулась на его страстные призывы. Лишь рыжая накидка мелькала в чаще. Он приходил вместе с ребенком, назначенным в жертву. Ждал появления бассариды. Напрасно! В его присутствии Алепо не интересовалась детьми. Она начинала жечь лодки рыбаков, оставленные на берегу Дирки и Исмена – рек, поивших город водой. Если Амфитрион оставался у пещеры с ребенком, наступал черед селений. Пожар за пожаром, пока он, сдавшись, не возвращался в Фивы.

Ночами ему снились дети, провожающие его взглядом.

– Эй, Тритон! А ведь она – родня тебе…

– Кто?

Тритон злится. Тритон не понимает.

– Лиса. Ваши матери – родные сестры.

– Сестры, да?

Тритон показывает руками, что сделал бы с такой сестрой. Вот так, и вот так. И еще так. Если бы догнал. Если бы, вздыхает Амфитрион. Тогда и я бы сделал.

Ловушки. Силки. Сети. Ямы.

Приманки.

Яд.

Отрава, которой заранее накормили жертву.

Бесполезно.

Геликон – гора близ Фив.

Здесь обитают музы, которые равнодушны к неудачливым охотникам. Здесь струится Гиппокренский источник, выбитый копытом Пегаса, крылатого коня. Говорят, вода источника вселяет в людей поэтическое вдохновение. Ложь! Много дней провел Амфитрион у хрустальных струй Гиппокрены, поджидая Пегаса. Воды выпил – озеро! Ни вдохновения, ни коня. А ведь как мечталось: укротить Пегаса, обгоняющего ветер, сына Медузы Горгоны от Посейдона Черногривого – и верхом на птице‑скакуне, за Тевмесской лисицей…

Гонец от отца нашел его по возвращении с Геликона.

В Беотии весна затянулась, не спеша уступать права знойному лету. Природа безумствовала, щедро одаривая леса и рощи пышными одеждами всех оттенков зелени. Луговое разнотравье пестрело цветами. Бурлили ручьи, птичий гомон несся к облакам. От буйства жизни Амфитриона тошнило. Ликующий гимн отдавался в его сердце погребальным эхом и воплями пожираемых заживо детей. Нет, он ни разу не видел кровавой лисьей трапезы. Не слышал наяву криков ее жертв.

Имело ли это значение?

Арголида встретила его опаляющим дыханием зноя. Пыль на придорожных камнях, на траве, стремительно выгорающей под солнцем, на вездесущих колючках, на потных лицах – пылью был пропитан сам воздух. Скалы плавились от ярости Гелиоса. Над дорогой стояло зыбкое марево, текло раскаленной, фальшивой влагой – плевок Мома‑Насмешника, бога злословия, искажал предметы и расстояния.

Вновь близился таргелион, месяц жатвы. Больше года сын Алкея преследовал Тевмесскую лисицу. И каков результат? Четырнадцать жертв, исправно принесенных фиванцами. А пятнадцатой осталось жить меньше недели. Впервые Амфитрион порадовался, что у них с Алкменой нет детей. Мигом позже он едва не отвесил себе оплеуху за подобную мысль.

«Отец зовет тебя в Тиринф,» – сказал гонец.

Он не хотел ехать.

«Твой отец плох. Боюсь…» – гонец умолк, не закончив фразы.

«Поезжай, – сказал басилей Креонт. – Это твой отец.»

«Я должен продолжать охоту.»

«Ты должен быть рядом с отцом. Я буду молить богов, чтобы ты застал его живым.»

«Я поклялся убить эту тварь.»

«Я не предлагаю тебе уехать насовсем. Сколько времени займет путь в Тиринф и обратно? Два месяца? Три? Ты уверен, что за это время изловишь Алепо?»

«Два‑три месяца – это две‑три жертвы.»

«Лиса подождет. А вот твой отец может не дождаться сына. Я дам тебе пару колесниц и отряд воинов для охраны. Пусть Тиринф видит, как тебя ценят в Фивах. Ты больше не изгнанник. И не спорь! Отбиваться от разбойников – не твоя забота. Ты нужен Фивам для другого.»

Разумеется, Тритон тоже отправился с ним. Куда ж без тирренца?

«Дед убил бы эту тварь при первой же встрече, – мрачно думал Амфитрион, придерживая лошадей на крутом спуске. – Зарезал бы без лишних разговоров. Можно ее догнать, нельзя – дед бы… И я ведь тоже мог! Когда она навалилась на меня. Вместо того, чтобы отшвырнуть – всадить меч в брюхо…»

– Тиринф! Видишь, да?

Холм венчала знакомая крепость. А город‑то вырос, расползся вокруг холма. Выплеснулось из котла чудо‑варево, растеклось по окрестностям, застыло пузырями строений с подгоревшей коркой крыш.

– Скоро дома будем!

Тритон погладил бурчащий живот, предвкушая ужин – и едва не свалился с колесницы на повороте. Амфитрион же мысленно раздвоился, оправдывая свое имя. Каждый закоулок Тиринфа, каждая тропа в округе были знакомы ему с детства. Здесь даже воздух пах по‑другому. Дедов дворец, галерея на стене, откуда он сто раз наблюдал за победным шествием ночи по Арголиде; друзья, соратники в походе на телебоев; отец, мама…