Измена. Мой непрощённый (СИ) - Соль Мари

Но что, если я ошибаюсь? И Виктор пытается чем-то помочь. Из головы не выходит его гневный тон:

— Не говори о ней, — кажется, так он сказал этой суке?

Может быть, это не то, что я думаю? Может быть, он — Робин Гуд, помогающий тем, кто обижен. Я видел синяк у неё на лице. Даже очки не сумели его заслонить.

— Это его рук дело? — спросил её Виктор.

Я видел кольцо у неё на руке. Она замужем. Муж её бьёт. И она обратилась к тому, кто поможет. Всё логично! Вот если бы Настя ко мне обратилась, я бы не стал равнодушно смотреть, как над ней издевается новый супруг. Я бы всыпал ему! Объяснил, как вести себя с женщиной. А как поведёт себя Виктор? Узнаем потом.

Я по-любому пробуду в Торжке пару дней и вернусь. Ставить штампик мы будем в столице. А до тех пор всё может сто раз поменяться. Кто знает? Вдруг Настя расстанется с ним?

Время к привалу. И Джек приоткрыл один глаз. По дороге купил шаурмы. Взял чаёк в нержавеющем термосе. Скоро опять перейду на Снежанкины кашки. А Джексон и вовсе лишится всего! Так что не грех кайфануть напоследок.

Выбираю местечко. Съезжаю с дороги там, где жмутся друг к другу кусты. Джек покорно сидит. Ждёт, когда выпущу.

— Ваше святейшество, — открываю я дверцу машины. Выходит и вертит башкой.

Мы оба справляем нужду. Джек — задрав лапу на куст. Я — помечаю ствол дерева. Затем достаю шаурму. Он, облизнувшись, сидит в предвкушении радости. По уже заведённой традиции, оставляю ему одну треть. Всё же я больше, чем он. Да к тому же — водитель!

Но Джексон и этому рад. Запиваю чайком. А ему предлагаю водицу. И вот мы, довольные, сытые, снова готовы к дороге.

Тут в кармане звонит телефон. Я вытираю жирные пальцы. Достаю его. Вижу — «Геннадий, ГАИ». Это приятель, тот самый гаишник, который не раз выручал. Однажды меня уберёг от лишения прав! За что я ему благодарен. Правда, теперь он уже не гаишник. Давно не стоит на обочине с жезлом в руках. Теперь у него кабинет и куча больших полномочий.

— Приветствую, Ген! Чем обязан?

На том конце провода слышится чья-то беседа. Он, очевидно, даёт поручения, прикрывая динамик рукой.

— Илья, здравствуй! Как жизнь? — говорит.

— Да, ничё, всё своим чередом, — отвечаю, — А ты как?

— Жив, здоров, и то слава Богу, — философствует Генка, — Слушай, — бросает поспешно, — Ты помнишь, просил разузнать про хозяина Хонды?

Он называет мне номер машины. И я застываю:

— Ну-ну!

— Так вот. Не знаю, кем он тебе приходится. Но очень надеюсь, не родственник? — тянет Генка.

Я напряжённо цепляюсь за каждое слово:

— Почти.

Он вздыхает:

— Тогда соболезную.

— В смысле?

— Да тут ДТП со смертельным исходом.

В глазах моментально двоится… И я ощущаю во рту горечь едкой слюны. Сквозь сердцебиение слышу подробности. Ненужные, в принципе. Вдруг! Как разрядом в 2000 вольт, меня пробивает насквозь удушающий приступ бессилия. Настя…

— Он один был в машине? — вторгаюсь в его монолог.

Генка обрывисто фыркает:

— Что?

— В машине! Он! Был! Один? — я буквально кричу эти фразы в динамик.

И почти не дышу. Не живу. Эти несколько долгих секунд…

— Нет… В смысле, он был не в машине, — наконец отзывается Генка, — Он дорогу переходил в неположенном месте.

Даже когда разговор обрывается, я продолжаю стоять. Страх отпускает, но медленно. Когда достаю сигарету, то вижу, что руки дрожат. Но, уже докурив, я отчётливо знаю, что делать.

— Джек! — отрываю я дверцу машины.

Он, запрыгнув, глядит на меня. Обхожу. Опускаюсь за руль.

— Извини, — объясняю покорному другу, — Но хозяйку свою ты увидишь не скоро.

Глава 56. Настя

Только что я готова была отказаться от нас, от тебя. А теперь…

Я бы жизнь отдала, чтобы снова услышать твой голос. Чтобы знать, что ты есть!

Я смотрю на твой гроб и не верю. Мне сказали, ты мёртв. Это так? Ты не можешь быть мёртв, ведь частица тебя в моём сердце. В моём животе. Я сохранила его, слышишь? А может… её.

Кто-то трогает за руку.

— Мам, — Давид тоже здесь, и в глазах его слёзы. Он, кажется, тоже тебя полюбил.

— Да, идём, — отвечаю я тихо. И прижимаюсь к мужскому плечу.

Мы ступаем по гравию. В «кладбищенском царстве» сегодня прибавка. Появился ещё один новый жилец. Но это лишь тело. Душа ведь бессмертна! Знаешь ли ты, что я здесь? Слышишь ли мысли мои в этот самый момент?

Все ушли, остались лишь самые близкие. Я, тётя, Давид и друзья. Кто-то из тётиных старых подруг обозвал меня Аней. Но я не в обиде! Знаешь, а мне наплевать, что было там, до меня. Главное — что было после. Я не видела жизни с тобой. Потому захотела расстаться! И судьба наказала меня. Наказала жестоко! Она отобрала тебя навсегда. Вот только у смерти не вышло «подчистить концы». Мы обманули её. Слышишь, милый? У нас будет сын. Или дочь. Кого бы ты больше хотел?

Дениска ведёт меня за руку. Диану с собой не брала. Рано ей видеть такое! Кого жальче всех, так это тёть Таню. Я не видела в жизни ещё человека, который бы так безутешно страдал. Но она не одна! С нею много подружек. Все они утешают её. Вот что значит, реальная женская дружба.

Ты знаешь, когда она крикнула громко… Вдогонку тебе! В тот момент, когда тело твоё придавали земле:

— На кого же ты бросил меня? Я ж одна на всём белом свете!

Мне так захотелось сказать:

— Не одна.

Но я постеснялась. Не здесь! Не сейчас. В присутствии множества глаз и ушей. Ты знаешь, ведь я никому не сказала. Ни маме, ни Машке. Ни даже… тебе.

Я кладу свою руку на плоский живот. И мне кажется, ты где-то рядом…

Мы сидим на поминках, где много людей. И все говорят о тебе. Я молчу. Никто не решается сунуть мне рюмку. А я вместо водки пью сок, мотивируя тем, что «сижу на таблетках». Как мы с тобой умудрились зачать? Может, я просчиталась? А ты просто кончил в меня. Случайно ли, Вить? Или это был твой хитрый план? Как бы там ни было, я благодарна тебе и судьбе. За этот столь поздний подарок.

Мы уходим, когда начинаются песни. И кто-то из множества баб грустно тянет сквозь слёзы:

— И никтооо неее узнаааеееет, где могииилкааа мооояяаа…

Я знаю, где ты похоронен. Я буду к тебе приходить. Я приведу к тебе сына. А может быть дочь. Я буду рассказывать ей, каким был её папа. Красивым и сильным! И как он любил её мать. Она будет знать о тебе. Вот только совместное фото не сможет поставить в буфет, под стекло…

Дома ждёт Машка. Она побросала дела. Оставила младших детей и собак под присмотром у старших. Чтобы быть рядом со мной. Войдя, слышу запах куриного супа. Подруга выходит из кухни. В моём фартуке и с дуршлагом:

— Вы вовремя! Мы как раз сели кушать.

Я улыбаюсь измученно:

— Мы же поели, Манюнь.

Машка машет:

— Да что вы там ели? То ли дело у нас! Да, Динок?

Динка стоит позади и глядит так взволнованно.

— Дочь, ты покушала?

Вместо неё отвечает подруга:

— Да! Навернула тарелку за милую душу. Со мной за компанию.

Я отправляю Дениса на кухню. Сама поднимаюсь наверх.

— Мам, ты куда? — беспокоится Деня.

— Прилягу, — отвечаю устало.

Машка кивает:

— Поспи.

Когда дети уходят, я склоняюсь к ней ближе, целую в висок:

— Спасибо тебе.

Машка шмыгает носом:

— Да что ты, Настюх! Я ж сама третий день на успокоительном.

— На коньяке, что ли? — бросаю я, с еле заметной улыбкой.

— Вот! Шутишь. Это уже хорошо, — оживляется Машка, и с трудом отпускает меня.

— Если что нужно, я здесь! — слышу я снизу. И вместо ответа машу ей рукой.

В спальне снимаю с себя это мерзкое чёрное платье. Бросаю бельё на полу. И забираюсь под плед. Там, в тёплом коконе, словно в утробе у матери, я неподвижно лежу. Мама хотела приехать. Но я не позволила ей! Лучше сама к ней наведаюсь после. И обо всём расскажу. Знаешь, любимый, я очень жалею, что не успела представить тебя. Думаю, ты бы ей очень понравился.