Не спасай меня - Ася Лавринович

Приехав домой, я оставила распахнутой дверь квартиры, и Паша некоторое время таскал на мой этаж необходимый реквизит. Двери лифта едва успевали открываться и закрываться за ним. На площадку тут же выглянула заинтересованная Александра Марковна.

– Здравствуйте, – смущенно отозвалась я.

– Этот красивый мальчик к тебе переезжает, Ульянушка? – поинтересовалась соседка.

– Ой нет! Что вы! – замахала я руками. – Это парень моей подруги… Полины.

– А? Кого? Поленьки? – обрадовалась Александра Марковна. – Чернявенькой такой?

– Ага, – растерянно отозвалась я.

Когда двери лифта в очередной раз закрылись за Пашей, Александра Марковна восхищенно покачала головой:

– Каков жеребец!

– Да, наверное, – смущенно закашлялась я и поспешила в квартиру: – Всего хорошего, Александра Марковна. Рада была поболтать!

В то время, пока я разбиралась со службой доставки еды, Паша колдовал в комнате.

– Заказала? – выкрикнул Долгих через какое-то время.

– Да!

– Те, где много-много сливочного сыра?

– Да! – снова заорала я.

Спустя несколько минут довольный Пашка появился на кухне.

– Готово! Иди, посмотри.

Я прошла в комнату, в которой раньше жила тетя Лиля. Сейчас она пустовала без мебели… Паша перетащил в мою спальню одинокий комод и посреди комнаты на полу расположил доску для серфинга. Вдоль стены расставлены деревянные весла…

– Доска у вас вместо стола? А где ты все это, кстати, взял? – удивленно спросила я.

– В этом городе у меня есть связи, – важно произнес Долгих. Я засмеялась. – Как тебе?

– Круто, – честно ответила я. Еще раз внимательно оглядела комнату. Вокруг на полу стояли свечи, рядом раскинут плед. А самое главное – плакат на всю стену, на котором было изображено ночное море…

– Наше первое официальное свидание проходило в домике для инвентаря на пляже, – негромко начал Долгих. – Ну и первая ночь…

Пашка смутился. Я обернулась и широко улыбнулась парню.

– Как думаешь, ей понравится? – спросил Долгих, нервным движением взъерошив темные кудрявые волосы.

Я молча улыбнулась, пытаясь сдержать слезы. После истории с Матвеевым я стала слишком впечатлительной и плаксивой.

– Понравится, – наконец проговорила я.

– А она согласится? – все еще беспокоился Паша.

– Выйти за тебя замуж? Разумеется, согласится. Паша, это так… здорово. Правда!

Долгих снова смущенно улыбнулся и посмотрел на наручные часы.

– Поля скоро придет… Ты не проболталась ей?

– Нет, конечно, – заверила я, – сказала, что жду ее на вечерний покер.

– Это хорошо, – взволнованно проговорил Долгих.

– Не беспокойся, все пройдет отлично. А я сегодня у Натки переночую.

Когда Полина позвонила в дверь, я уже стояла в прихожей, одетая в плащ и туфли.

– Привет, – удивленно проговорила Ковалева, тяжело дыша и стягивая шарф с шеи. – А ты куда это? А свет чего не горит?

– Все потом, – таинственным шепотом пообещала я.

– Что «потом»? – не понимала Поля. – У тебя там лифт не работает. Чуть копыта не откинула, пока поднялась. А Паши еще нет? Опять тарантас его заглох по дороге?

– Какая ты язвительная все-таки, Поля, – покачала я головой, – неисправимая девчонка. Ладно, я побежала.

– Зачем? Куда? – забеспокоилась Ковалева.

Не ответив, я выскочила за дверь и захлопнула ее. Стояла некоторое время, прислушиваясь. Вскоре раздались приглушенные голоса Паши и Полины.

Я подошла к лифту и на всякий случай нажала на кнопку. Действительно, не работает… Как хорошо, что он сломался сейчас, а не когда Долгих таскал тяжелые деревянные весла…

Медленно начала спускаться по лестнице. У почтовых ящиков тускло горел свет. Достала из кармана плаща ключи и открыла свой ящичек. Не люблю, когда в нем хранится рекламный хлам. Тут же прямо в руки выпало письмо. Сердце быстро заколотилось, и даже в глазах потемнело…

Я посмотрела на обратный адрес: письмо пришло из Израиля. Бумажное! Настоящее. В последний раз я получала такое в девять лет от девочки из лагеря… Правда, мы жили с ней на одной улице.

Отправитель – Алексей Матвеев. Но я была готова поклясться, что это Мишин почерк. Неровный, нервный, самый любимый. Я тут же принялась разрывать конверт. Уселась на ступени прямо в светлом плаще. Дрожащими руками достала из белого конверта лист бумаги и быстро заскользила взглядом по строчкам:

Прогнившие листья пинать ногами.

И сердце топтать, как хрупкое блюдце.

Такие, как я, всегда уходят,

Чтоб напоследок лишь усмехнуться.

Уснуть под стук каблуков по брусчатке

И не желать больше проснуться.

Такие, как я, всегда уходят,

Чтоб самому от боли загнуться.

Рвать струны, писать печальные песни

О том, как в глазах твоих смог захлебнуться.

Такие, как я, всегда уходят,

И струны все рвутся…

и рвутся,

и рвутся.

Минута разлуки с тобой – глоток водки.

«Напиться». От горечи этой свихнуться.

Такие, как я, всегда уходят,

Чтобы вернуться.

Не знаю, сколько я просидела неподвижно с письмом в руках. Вскоре за спиной раздался цокот каблучков и удивленное:

– Ульяна?

– А вы куда отправились? – спросила я, не оборачиваясь.

– Мы за вином, – проговорила Поля.

– Разве у вас не было вина? – Я, опустив голову, теребила в руках разорванный конверт…

– Уля, мы там бутылку белого сухого разбили. На радостях. Но все уже убрали!

Цок-цок-цок. Поля подбежала ко мне и, присев рядом на ступеньку выше, крепко обняла сзади. Прикоснулась к моему лицу щекой, мокрой от слез.

– Уля, у меня сейчас слов нет! Ты знаешь, что Паша сделал? Он – сумасшедший! Мой любимый сумасшедший! Я дар речи потеряла, представляешь?..

Ковалева прижалась ко мне, и плечи ее затряслись от рыданий. Несмотря на слова о потере дара речи, говорила она без умолку. За год я успела узнать Полю очень хорошо. Когда она волнуется, всегда много болтает.

Я все-таки обернулась и сквозь слезы посмотрела на Пашу. Парень, засунув руки в карманы брюк, стоял на несколько ступеней выше, прижавшись плечом к стене.

– Я так рада за