Помочь можно живым - Геннадий Прашкевич

— Люди — тоже ошибка?

— Возможно, с них и начинала природа, но их разум оказался слишком недолговечным.

— Но, значит, он все-таки был?!

— Боже! Ты и меня запутал, — рассердился думающий робот и стал говорить еще вдумчивее. — Люди — это ступень, ведущая к существованию разумной жизни. Лишь ступень, и не более!

— Не знаю, — отвечал выдумывающий робот. — Все, что имеем, мы взяли от людей… В них же есть что-то недоступное нам. Не знаю… Я верю, и ничего не могу с этим сделать. И не хочу. С этой верой и жить интереснее! Я верю, что люди жили, делали открытия, писали стихи… Любили! Значит, они жили плодотворнее нас. Они были совершенно особенными, непохожими на весь остальной мир.

— Ты выдумщик, нет-нет, это не так уж плохо. Ты сам мог бы писать книги; попробуй, и подпишись именем человека. Может, и твою фантазию кто-нибудь примет за чистую воду.

— Значит, ты не хочешь даже предположить, что..

— Не хочу, не допускаю, и тебе не позволю! Если они были такими — твои люди, — что же привело их в один строй, что заставляет бессмысленно шагать вперед, заботясь только о пище и одежде. Да какая там забота: прожевать да проглотить! Ведь все необходимое готовим для них мы — роботы, не давая вымереть последним колоннам. Потому что мы — роботы — ответственны за каждый вид жизни на земле, даже за самый бесполезный.

И столько неприязни было в его взгляде, обращенном вослед людской колонне, которой он раньше упорно не хотел замечать, что выдумывающий робот сник.

— Может, это лишь первая ступень их развития? — только и спросил он.

— Нет, похоже, последняя.

— Неужели все кончится? Ведь люди создали роботов.

— А почему не наоборот? — невесело рассмеялся думающий робот. — Почему бы тогда не роботы создали людей?

— Давай просто предположим, — почти умоляюще посмотрел на него выдумывающий. — Ведь если даже на секунду предположить это, тогда мы обязаны им помочь. Обязаны! Ты вглядывался в лица их детей?

— Еще чего!

— Ты видел, какие у них глаза? Они будто помнят что-то неизвестное нам, чего их язык выразить не в силах. Они живые, настоящие!..

— Может быть, разумные?

— Да, да, да! Прислушайся к их разговорам — откуда они? Почему у взрослых пропадает дар речи? Знаю, знаю, что ты скажешь: пропадает желание подражать роботам! А их игры? Как похожи они на то, что пишут в книгах. Почему у них пропадает желание играть именно тогда, когда детей берут в общий строй?

Думающий робот пожал плечами. Беседа начала терять для него интерес.

— Тебе свойственно искать проблемы там, где все просто. Ты начитался красивых книг.

— Подожди, послушай, что я подумал! Они же люди! Они не могут, как мы, жить по заданной программе. Отсутствие мысли убивает разум. Нельзя, чтобы все было четко и ясно, чтобы с раннего детства все решали за них, разжевывали, обязывая принимать на веру чужие мысли и идеи. Невозможно идти всегда одним путем, не задумываясь, куда идешь. Если зрячему закрыть глаза и дать поводыря, он разучится видеть. Если мыслящего заставить верить всему, он разучится думать. Пусть бы они ошибались, спотыкались, останавливались, уходили в сторону и сами искали себе дорогу. Но оставались бы людьми. Господи, неужели все так просто? Нужен кто-то, кто споткнется и разрушит идеальный порядок. Пусть найдется такой чудак. Я читал — их называли чудаками. Пусть другие удивятся, рассердятся, пусть не поймут. Такие люди всегда были: незаметные, никому не известные. И выходит, незаменимые. Кто-то просто должен выйти из строя. Первым!

— Мда… — размышлял думающий робот. — Любопытно… Знаешь, по-моему, ты завыдумывался. Тебе не мешает основательно подтянуть гайки. Я поговорю о тебе в коми тете нравственного ремонта…

Уже давно исчезли из виду те, кто возглавляв колонну, а люди все шли. Шествие это было так же привычно и никем не замечаемо, как люди в свое время не замечали закованную в бетон реку, мелеющую среди шумного города…

— Когда я буду взрослым, — сказал мальчик, — я не стану ходить в строю.

— Станешь, — не поверила девочка, — так не бывает куда же ты тогда денешься?

И она крепче прижала к себе куклу-дочку.

А мальчик еще долго смотрел вслед бесконечно колонне.

Ольга Новикевич

ДИРЕКТОР ЗООПАРКА

Никогда не замечал, чтобы на этой станции кто-нибудь сходил. Сколько раз, проезжая здесь, я видел абсолютно пустой перрон, аккуратный свежевыкрашенный вокзал, дома, утопающие в зелени, и никакого намека на жителей. И, главное, никто этому не удивлялся. Я тоже. Поезд открывал на пару минут двери, затем, коротко свистнув, трогался. И опять ни одного любопытствующего — почему даже в летний зной никто не удостаивает вниманием этот провинциальный городок?

С самого утра начав делать все наоборот, я и тут, неожиданно для себя, подхватил багаж и выскочил в уже закрывающиеся двери. Мне показалось или на самом деле в вагоне раздался дружный удивленный возглас.

Маленький чистый городок встречал чрезвычайно приветливо. Словно именно меня ждал в гости и теперь демонстрировал аккуратную зелень вдоль вымытых дождем дорожек, уютные скамейки-диванчики и витрины, выложенные сушеными сахарными дынями, жареными каштанами и всевозможными джемами. Вот уж город-сладкоежка.

Я вошел в первое попавшееся кафе и оказался единственным посетителем. Хозяин (наконец-то первый человек!) радушно улыбнулся и в мгновенье ока заставил мой маленький столик разной снедью. Улыбаясь, довольный произведенным впечатлением, уселся поодаль.

— Вы смеетесь? — спросил я, когда поел и увидел счет на мизерную сумму.

— Ничуть, — хозяин улыбнулся.

Я расплатился. Вроде бы надо уходить, но мной овладела какая-то сытая дремота.

— Ваш город такой милый, провинциальный, — попытался я завязать разговор.

— Ну отчего же? — медленно возразил хозяин кафе. — Не такая уж провинция… У нас нет ни театра, ни библиотеки, даже банального клуба любителей кошек или кактусов там… Но есть зоопарк!

— А гостиница у вас найдется?

Его улыбка сменилась задумчивым взглядом. Он, казалось, рассматривал на мне каждую пору, но с какой целью — я понять не мог.

— К сожалению, гостиницу сейчас ремонтируют.

На улице появились редкие прохожие, — кто с кошкою на руках, кто с белкою, сусликом, иные шествовали с собаками на поводках.

— Но вы можете снять превосходную комнату у директора зоопарка.

— В этом городе есть зоопарк?

Я подумал, что какой-нибудь местный житель завел зверинец и теперь на потеху публике именует себя директором зоопарка.

— К сожалению, есть, — тихо и грустно почему-то сказал хозяин. — Пройдете до конца этой улицы, свернете на следующую и там, около озера, увидите дом директора.

Высокий человек неопределенного возраста косил газон. На нем были мятые парусиновые брюки, широкая рубаха навыпуск. Солнечные очки то и дело съезжали на нос. Он снял их, как только я обратился к нему, и молча, с непонятым мне выражением, посмотрел на меня. Оказалось, что передо мною — сам директор.

— Могу я снять у вас комнату на несколько дней?

— Да, конечно, — охотно ответил директор, вытер потные руки о штанины и повел меня к дому. — Наверху три комнаты, здесь — две. Есть еще холл, библиотека и веранда. Пожалуйста, решите, где вам будет уютнее — наверху или внизу.

На мой вопрос о цене директор назвал такую цифру что даже из самой захудалой каморки меня бы выставили вон, предложи я такую плату.

— За такие деньги портье присматривает за собачкой, пока хозяин ее принимает ванну, — попытался я шуткой вернуть этого человека к реальности, но он, ничего но ответив, вышел в сад с явным намерением продолжать косить.

Выбрав самую маленькую комнату на втором этаже, я открыл окно. Перед домом с обратной стороны расстилался парк. Сквозь густую листву доносились крики животных и я удивился, почему не услышал их раньше.

— Я так и думал, что вы выберете эту, — приветливо сказал директор, внося в комнату мои чемоданы. Не обращая внимания на неловкость, с которой я попытался перехватить свои вещи, он тут же предложил: — Если вы не устали, могу показать вам своих питомцев.

Директор открыл невысокую калитку, и мы вышли к аллее. Среди деревьев стояли клетки, причем весьма странные. Многие состояли всего из двух стенок.

Горный козел раздумывал — перепрыгнуть ему через невысокую ограду или обойти ее.

Сквозь ячейки кроличьих клеток мог пролезть не только кролик, но и зверь в четыре раза больше этого кроткого животного, и я просто удивлялся — что они забыли на своих обглоданных пятачках, когда совсем рядом росла сочная трава и нужно было только к ней выйти?

Но апогеем всего был барс, сидящий на деревянном заборе, предназначенном ограничивать сферу деятельности этой дикой кошки. Признаюсь, на всякий случай я перешел на другую сторону аллеи и как можно спокойнее попытался спросить: