Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение - Вильфрид Штрик-Штрикфельдт

– Рано или поздно ОКВ откажется от вас, тогда как мы здесь всё же достаточно сильны, чтобы противодействовать таким козням.

– О sancta simplicitas! – вмешался Фрейтаг, – неужели вы всё еще не поняли, что Штрик, со всей своей лавочкой, потому только и жив, что у него четыре разных начальника и, следовательно, нет никакого настоящего начальства. Он и тут сидит сейчас с нами лишь потому, что ловко балансирует между этими четырьмя стульями уже в течение ряда лет. Нет, дорогой, оставьте уж его действовать по-своему, пока это возможно, – при этом он крепко пожал мою руку.

Мартин порадовался моему успеху.

А когда я 27 июля позвонил в наш старый «клуб» в ОКХ, я был поражен страшной вестью о произошедшем накануне самоубийстве Фрейтага. Его выступление в защиту нашего дела и меня лично было его последней дружеской услугой.

Глубоко потрясенный, я поспешил к Власову в Далем. У него сидели Малышкин и Жиленков.

– Еще один очень близкий друг мертв: Фрейтаг-Лорингхофен, – сказал я.

– Я не знаю его, – сказал Власов с видом совершенно равнодушным.

– Ну как же, дорогой Андрей Андреевич, тот блестящий полковник Генерального штаба, который так часто бывал у вас…

– Не помню.

Я вышел из комнаты и пошел наверх. Через несколько минут ко мне пришел Власов. Мы были одни.

– Я вам уже однажды говорил, дорогой друг, что нельзя иметь таких мертвых друзей. Я потрясен, как и вы. Барон был для всех нас особенно близким и верным другом. Но я думаю о вас. Если вы и дальше будете так неосторожны, следующий залп будет по вам.

Я возразил, что говорил в присутствии лишь двух генералов, наших ближайших друзей.

– Два лишних свидетеля, – спокойно сказал он. – Я ни минуты не сомневаюсь в их порядочности. Но зачем втягивать их? А если их когда-либо спросят: «Говорил ли капитан Штрик об этих заговорщиках как о своих друзьях? Что тогда? Из легкомыслия вы подвергнетесь смертельной опасности и потянете за собой других. Я знаю методы ЧК и НКВД, ваше Гестапо скоро будет таким же.

Ввиду развития событий после 20 июля, встреча Власова с Гиммлером была отложена на неопределенное время. Бергер, как начальник Главного управления СС, предложил поездку на отдых в Рупольдинг (Бавария), где для Власова могла быть зарезервирована квартира в доме отдыха для выздоравливающих тяжелораненых чинов боевых частей СС – «Штифт Целль». Сопровождать Власова должен был Фрёлих: положение Дабендорфа было столь критическим, что мне не хотелось его покидать. Однако Власов так настаивал, что я, в конце концов, согласился ехать с ним, хотя и знал, что он ни с кем не будет в такой безопасности, как с Фрёлихом.

В Рупольдинге нас сердечно встретила госпожа Биленберг, заведовавшая домом отдыха. Госпожа Биленберг потеряла своего мужа, врача войск СС, павшего на фронте. Всю любовь свою она отдавала теперь своей маленькой дочке Фрауке и выздоравливающим солдатам, многие из которых навсегда стали инвалидами.

Условия пребывания в Рупольдинге с самого начала не походили на интернирование. Казалось, Бергер доверял нам. Мы совершали беспрепятственно дальние прогулки по окрестностям горного курорта, и никто как будто не обращал на нас внимания. Длинными вечерами госпожа Биленберг музицировала. Мы и смеялись, и шутили, но и говорили о многих серьезных проблемах, уйти от которых было невозможно.

Госпожа Биленберг не говорила по-русски, но Власов за это время настолько овладел немецким языком, что возможны были серьезные разговоры. Между ними возникло чувство, приведшее потом к браку. (Власов каким-то образом получил сведения, что его жена арестована и думал облегчить этим ее участь.)

Мирная, спокойная жизнь в небольшом баварском горном селе была полной противоположностью жестокой действительности внешнего мира. Об этом нам иногда напоминали бомбардировщики, пролетавшие над чудесным альпийским ландшафтом. Росло, из-за неопределенности, и наше внутреннее напряжение, порою становясь невыносимым.

Но вот, однажды утром меня позвали к телефону. Мне сообщили, что «рейхсфюрер СС ожидает генерала Власова 16 сентября в своей походной ставке в Восточной Пруссии».

Встреча Власова с Гиммлером

16 сентября мы с Власовым прибыли в главную квартиру Гиммлера под Растенбургом.

Как вновь назначенный (после 20 июля) главнокомандующий войсками резерва, Гиммлер был в состоянии вооружить сильные добровольческие соединения. Так мы думали. В полнейшем неведении об ожидавшем нас обмане, мы строили планы создания русского военного потенциала как фактора силы, обеспечивающего Власову право голоса в политике.

Мы были приняты офицерами СС. С первого взгляда картина едва ли отличалась от обстановки в штабе ОКВ. Когда мы подошли к кабинету Гиммлера, ко мне обратился сопровождавший нас генерал СС и сказал, что до начала общего совещания Гиммлер хочет минут десять поговорить с Власовым наедине. Власов насторожился и заявил, что без меня он не войдет к Гиммлеру, – в таком случае он предпочитает уйти. Я стал уговаривать Власова не возвращаться, не поговорив с Гиммлером. Если они хотят, чтобы он шел один, – не отказываться: он достаточно хорошо знает немецкий язык и может защищать свое дело, а сейчас наступил решающий момент. – Моего немецкого хватает для Рупольдинга, – ответил Власов. Дверь уже открылась, а Власов всё еще колебался. Я вынужден был слегка сдавить его руку и подтолкнуть через порог.

В приемной, где я остался, ко мне подсел полковник СС, и мы молча ждали. Прошли и 10, и 20, и 30 минут. Полковник предложил мне пойти с ним позавтракать, так как «интимный разговор рейхсфюрера, по всем признакам, будет продолжаться еще долго». Он заметил, что он, конечно, не знает, что говорится в кабинете рейхсфюрера, но уверен, что сегодня будет, наконец, заключено «разумное» соглашение с Власовым; оберфюрер СС Крёгер находится у рейхсфюрера, так что Крёгер – «тоже русский» – может быть переводчиком.

Мое беспокойство несколько улеглось, и постепенно наш разговор стал оживленным. Полковник СС сказал, что «давно бы надо было отстранить путающегося Розенберга» и что «рейхсфюрер готов теперь поставить на карту Власова». Он заметил, что нехорошо было забывать обо мне, но, в конце концов, суть в результатах.

– Знаете, Вильфрид Карлович, всё прошло хорошо! – сказал Власов, выйдя от Гиммлера. – И совсем не так, как я себе представлял. Гиммлер – глава немецкой полиции… рейхсфюрер СС… Я думал увидеть кровожадного чекиста вроде Берии, настоящего великого инквизитора, для которого я только «русский унтерменш»… А встретил я, как мне, по крайней мере, показалось, типичного буржуа. Спокойного и даже скромного. Никаких заскоков, как, скажем, у Лея… Напротив, скорее, некоторая неуверенность. Ни слова о сверхлюдях, ни звука о евреях… Да, Гиммлер как бы извинился передо мной, что его довольно долго вводили в заблуждение «теорией об унтерменшах»… Я не думаю, что Гиммлер умен. Он кажется мне, скорее, ограниченным, узким и педантичным. Он из деревни, а значит, как я, крестьянин. Любит животных… Он открыто признал многие ошибки, сделанные до сих пор. И это мне понравилось. Он сказал, что говорил с фюрером и получил его согласие на немедленное проведение мроприятий, обеспечивающих новую политику. Если я его правильно понял, мы сможем сформировать десять дивизий. Русский Освободительный Комитет может сразу же начать действовать как суверенный и независимый орган. Унизительная нашивка «OST» для рабочих будет изъята и наши рабочие и военнопленные приравняются к рабочим и пленным других стран. Его глаза блестели.