Навои - Айбек

Вбежал Хасан Сайях, в лице у него не было ни кровинки:

— Пес-то подыхает! Пнешь его ногой, и то не встает, — сказал он.

Навои с искренним сожалением покачал головой:

— Напрасно погибает собака. Зачем вы это сделали? Вы же знаете, собака — самая верная тварь.

Навои вытер со лба холодный пот. Его глаза, светившиеся всегда чистым огнем мысли, вдохновения и любви, теперь горели негодованием.

— Кто такой Абд-ас-Самад? Слабый, сбившийся с пути раб, существо, лишенное разума, — взволнованно сказал он. — Настоящие палачи, убийцы, гнусные преступники — в Герате. Они занимают высшие должности. Предатели! Они не знают цены нашей быстротечной жизни. Они похожи на холодный осенний ветер, от которого блекнут краски в цветниках. Друзья мои, это самые несчастные создания на свете. Счастье состоит в том, чтобы видеть, как радуются другие.

Они же пытаются достигнуть счастья, топча жизнь своих ближних, не знают они, что в этом корень их несчастья. Увы, судьба народа и родины — в руках этих насильников и злодеев. Мне было бы в тысячу раз легче и приятнее каждый день глотать яд, чем видеть все эти несправедливости.

Шейх Бахлул опустил покрасневшие от слез глаза и хранил молчание. Хайдар, вне себя от волнения, то садился, то снова вскакивал. Не в силах успокоиться, он отправился на поиски Абд-ас-Самада. Вечером, усталый, вернулся он ни с чем — Абд-ас-Самад бесследно исчез. Навои решил, что его спрятали подосланные люди.

Поиски продолжались всю ночь, а под утро обезглавленное, залитое кровью тело Абд-ас-Самада нашли в глубоком овраге.

Глава двадцать шестая

Арсланкул кое-как позавтракал и надел рабочее платье. Когда он собрался уходить на хийябан, где уже две недели работал на постройке здания, раздался стук в ворота.

— Наверное, опять пришли сборщики налогов, — досадливо сказала Дильдор. — Сколько еще динаров осталось? Дайте деньги, избавьтесь от этой беды.

— Душа моя, что я могу дать? Мне еще не заплатили за работу. Маджд-ад-дин каждую неделю выдумывает новые налоги. Ей-богу, я когда-нибудь выкину этих сборщиков за ворота.

— Легче, легче, сынок! «В животе пустота, зато в ушах тишина!»—крикнула ему вслед старуха.

На улице Арсланкул увидел высокого, здорового старика — старосту квартала. Арсланкул, приложив руку к груди, поздоровался. Староста стукнул палкой землю и по обыкновению начал ругаться. Если Арсланкул еще раз пропустит молитву, он скажет мухтасибу, и Арсланкулу перед всем народом всыплют сорок палок. Зная, что с этим стариком, который управлял кварталом, как наездник лошадью, шутки плохи, Арсланкул обещал больше не пропускать молитвы и хотел продолжать путь.

— Не спеши, сынок, — сказал старик, хватам Арсланкула за плечо. — С сегодняшнего дня начинаются празднества по случаю свадьбы царевича Музаффара-мирзы. Мы живем не в каком-нибудь тупике, а на проезжей улице. Нужно украсить все дома и дувалы. Приказ султана. Принимайтесь за дело!

— Я опаздываю на работу! Меня ждут мастера.

— Какая там работа! Сегодня все мастера строят помосты и балаганы, — махнул рукой староста.

Арсланкул, которому приходилось уже быть свидетелем пышных празднеств, не стал возражать старику. Посмотрев вдаль, он увидел, что лавочники заняты украшением лавок, Староста еще раз повторив свои наказ, пошел оповещать тех, кто жил ниже. В это время из домов вышли соседи Арсланкула—ткач, гончар и портной.

— Что вытащили уже атлас, бархат да шелковые ковры? — пошутил Арсланкул.

Тощий, кривобокий ткач, засунув одну руку за туго затянутый поясным платком грязный халат, другой задумчиво скреб затылок.

— Чудеса! — сказал он. — Ведь только недавно справляли обрезание Музаффара-мирзы.

Длинный, худощавый гончар в большой синей, кое-как намотанной чалме с расстановкой ответил:

— Государь все ищет развлечений. Сахиб-Киран эмир Тимур всю жизнь провел в походах, а наш султан только веселится да забавляется. Что ж, его дело… Но ради празднеств опустошают казну, а потом опять начинают выжимать налоги.

— Нужно же платить за то, что вас развлекают, — насмешливо улыбаясь, сказал Арсланкул.

— Если я смогу купить от базара до базара кадак[101] халвы ребятам, их радость будет для меня самым лучшим развлечением, — сказал ткач, обремененный большой семьей.

Маленький портной с красивыми усами, страстно любивший празднества, игры и смех и старавшийся ни видом, ни словом  показать своей бедности, возразил:

— Веселье — это украшение жизни. Наше счастье, что во времена столь веселого султана мы можем наслаждаться зрелищами. Увидите, это будет такой той, что ни словом сказать, ни пером описать. О празднествах в честь мирзы Бади-аз-Замана до сих пор поют песни. Теперь и они померкнут.

Словно главный распорядитель на докладе у государя, портной принялся рассказывать о предстоящих увеселениях. Наконец он сказал, понизив голос и сопровождая свои слова многозначительными жестами:

— Музаффар-мирза — любимый сын государя. Значение Хадичи-бегим всем известно. А невеста — Ханзаде-бегим — дочь Бади-аль-Джамаль-бегим, младшей сестры государя. Ах, замечательный будет той!

Ткач и гончар, насмешливо улыбаясь, слушали болтливого соседа. Потом, ничего не ответив, разошлись по домам. Портной отправился посмотреть, как украшают свои дома окрестные богачи и знатные вельможи.

Арсланкул нерешительно потоптался на месте и тоже пошел домой. Он сообщил новость женщинам. Дильдор рассказала, какие платья сшили себе к этому празднику невестки даруги и дочери шейх-аль-ислама и главного есаула. Когда она начала вспоминать, какие пиры происходят в дни праздника во дворце на женской половине, ее муж воскликнул:

— Что ты, душа моя, рассказываешь сказки!

— Ах, кабы это были сказки! Я ведь вам только самый кончик приоткрыла, — засмеялась Дильдор..

Муж и жена стали советоваться, как украсить стены, выходящие на улицу. Дильдор, как всякая женщина, любила украшения и считала, что они поддерживают честь семьи. Она серьезно задумалась. Арсланкул, всегда говоривший: «Есть — так есть, а нет — так потом больше будет», — теперь видя, как увлечена его жена, тоже принял участие в хлопотах. На счастье, у них нашелся довольно большой ковер, отданный на сохранение одним другом. — Дильдор вынула из сундука два куска атласа, который она берегла, чтобы сшить платье себе и уже подросшей дочке. Тетка нашла у себя сюзане.

К полудню все стены украсились цветной материей, сюзане, ковриками, ярко сверкавшими в лучах еще горячего осеннего солнца. Зрелище было удивительное. Дома богачей и крупных чиновников были сплошь украшены редкими тканями, переливающимися на солнце. От ярких красок рябило в глазах. Резкий на язык староста немало потрудился, чтобы как можно богаче и роскошнее украсить свой квартал, расположенный на большой дороге: шелковые материи из бездонных сундуков богачей и чиновников скрыли обветшалые, покосившиеся стены хижин бедняков. Для наблюдения за порядком староста через каждые два шага расставил сторожей.

Больше всех наслаждался торжеством портной. Он выпросил на время у кого-то несколько сюзане, которые во что бы то ни стало хотел выдать за свои ссбственные, и с чисто женским искусством украсил ими покосившиеся стены дома. Потом он вместе с другими зрителями ходил по городу, останавливаясь на каждом шагу, с видом знатока рассуждал о цвете и сортах тканей, — о месте их изготовления и о рисунках сюзане. Некоторые поэты, умевшие легко и быстро сочинять стихи на любое выдающееся событие, проходя по сверкавшим, как павлиньи перья, улицам, декламировали подходящие к случаю четверостишия Но вскоре люди перестали останавливаться в этих местах Все только и говорили о дороге между Пуль-и-Маланом и садом Джехан-Ара, по которой должна была проехать невеста для заключения брачного договора.

Наслушавшись восторженных рассказов о роскошных украшениях, Арсланкул вместе с другими вошел в направлении сада. Ворота и величественные арки стены сада Джехан-Ара и фасады павильонов дворцов — все было сплошь затянуто индийскими и египетскими тканями и дорогим китайским атласом. Выделялись некоторые ткани с золотыми и серебряными цветами, горевшие на солнце белым и красным пламенем.

«Украшения нашего квартала, даже самые лучшие, годятся разве на потник для осла», — подумал Арсланкул и пошел дальше, изумленно глядя по сторонам.

Все дома, лавки и ограды садов по обе стороны дороги были покрыты щелками. Только краски, цветы и блеск были различны, и, куда ни смотрел Арсланкул, всюду видел все ту же картину. Когда налетающий ветер колебал волны безбрежного моря шелка, зрелище становилось совершенно фантастическим.

На видных местах спешно воздвигали высокие помосты: прославленные живописцы покрывали дерево волшебным одеянием своего искусства.