Ошибка создателя (сборник) - Виктор Колупаев

— Да ладно, — сказал я. — От слепоты еще никто не сдыхал.

— Я знаю! — обрадовался француз. — Бот увидишь, я еще прикрою тебя!

Я усмехнулся.

Это он-то прикроет? Будет дергать головой, что ли, чтобы увидеть цель?

Казалось еще минута и француз расплачется.

Мне этого не хотелось.

Я сказал:

— Сиди, не вставай. Пойду принесу пиво.

Подойдя к столу, я негромко выложил новость капралу и Ящику:

— Буассар, кажется, ослеп.

— Ослеп?!

— Ну, не совсем, но в дело, наверное, не годится. Нас теперь только трое. И если ван Деерт не дойдет…

— Голландец дойдет! Я его знаю.

— А если все-таки не дойдет?

Капрал выругался:

— Майор Мюллер прав. Б этой стране, прежде всего следует уничтожать знахарей и кузнецов!

— А если бабинга ничего не подсыпал в мясо? — спросил я. — Мы ведь едим из одного котла. Если бабинга что-то подсыпал, почему это на всех подействовало по-разному? У меня, например, болит голова, а Буассар ослеп…

Я не стал продолжать.

Я не знал, как сказалось отравление на Ящике и капрале. Но, видимо, какого оно на них сказалось, иначе они заставили бы меня договорить.

Взяв несколько банок пива, я вернулся к французу.

— Усташ! — схватил он меня за руку. — А моя слепота, она может сойти за полную потерю зрения? Я могу потребовать по Договору все сто процентов?

— Наверное, — сказал я, и Буассара это несколько успокоило.

По крайней мере до вечера француз протянул без особых ухудшений.

Зато я, очнувшись после тяжелого послеобеденного сна, задохнулся.

Запахи!

Я приподнялся на локте, боясь резких движений, но головной боли не было, как не было вообще никаких плохих ощущений. Я даже испугался — так хорошо может себя чувствовать, наверное, только мертвец. Только вид француза, даже во сне дергающего головой, отрезвил меня.

И я сразу и по-настоящему ощутил запахи.

Ничего такого прежде я не испытывал.

Деревья и кусты, трава и камни, металл, брезент, оружие, пустые банки из-под пива — все обрело неожиданную способность источать запахи. Мир просто исходил запахами. Жадно поводя ноздрями, я вбирал в себя тропическое неистовство — влажную духоту, душную сырость, пряность невидимых орхидей и сотен других, мне неизвестных растений; заплесневелые и чистые ароматы, и ароматы прекрасные и отвратительные.

Конечно, такую чувствительность нельзя было назвать нормальной.

Но, даже думая так, я не переставал жадно узнавать, ловить все новые и новые запахи и ароматы. Несмотря на их чудовищное разнообразие, я легко отделял один от другого, угадывал, ловил легчайшие полутона, сразу узнавая — относится данный запах к какому-то живому существу или он, скажем, исходит от оброненного кем-то патрона?

Еще я заметил, что вижу над предметами таинственное свечение.

Например, над белыми цветами орхидей это свечение было голубоватым, а желтая нежная травка, обычно такая незаметная, испускала пепельный свет.

Я будто попал в другой — неистовый, странный мир, пугающий, но не отталкивающий.

— Иди к нам, Усташ!

Капрал и Ящик сидели рядом у костерка, метрах в пяти от джипа.

Запах брезента, углей, потной одежды густо мешался с ароматами орхидей, мятой травы, бензина.

— Взгляни на оборотня, Усташ.

Не знаю, что и как они видели, — я, например, увидел ураган вспышек.

Оборотень пылал, как обломок радуги.

Он сверкал, как мощная маячная мигалка в ночи, как звезда в пустом небе.

Тысячи и тысячи светлячков, привлеченные его пожаром, толклись над ним в светящемся хороводе, как крошечные планетки вокруг сияющего светила. И я, бывший усташ Радован Милич, профессиональный рейнджер, замер, как гимназистка, вдруг вспомнившая давно исчезнувший в прошлом выпускной бал.

Светлячки толклись над пылающим оборотнем.

Я почему-то подумал: а может, это создание вовсе не с Земли? Может, этот оборотень упал к нам с неба? Может, его занесло к нам из других пространств? Может, и он видит нас в нежных красках и запахах?

Капрал у костра шевельнулся.

Будто испугавшись, запахи на мгновение погасли, но тут же вспыхнули с новой силой. Среди них появилось много новых, незнакомых, каких я прежде не слышал. Были среди них и враждебные, их я сразу отторгал. Были и такие, что пугали меня, но главное, я это понял, весь этот праздничный разлив запахов был напрямую связан с состоянием оборотня.

— Ты когда-нибудь слышал о чем-то таком, Усташ? — потрясенно спросил капрал.

Он сидел прямо в траве, поджав под себя скрещенные ноги, сложив руки на груди. Я отчетливо различил на левом запястье следы тщательно сведенной татуировки.

— Ты говоришь о запахах?

— О каких запахах, Усташ? Звуки!

В голосе капрала прозвучало такое торжество, что сперва я решил — капрал пьян. Как я ни напрягал слух, я ничего не слышал, кроме бесконечного, скучного, как прибой, звона цикад.

Я так и сказал:

— Цикады.

— Заткнись, Усташ! — возмутился капрал. — Эти цикады только мешают. Ты вслушайся! Вот… — Он странно наклонил голову и, выпятив узкие губы, полузакрыл глаза. — Ты слышишь?.. Это какая-то мелкая птичка… Совсем крохотная… Села на ветку… Она роется клювом в перьях… Она невозможно громко роется клювом в перьях, Усташ!.. Черт! — выругался он, затыкая уши пальцами. — Опять летучая мышь!

— Не стоит поминать черта, капрал.

Это произнес Ящик.

По-французски!

В лилово-багряных отсветах костра я увидел впалые щеки Ящика и по запаху его тела, по тяжелому нездоровому запаху понял — Ящик болен, хотя и скрывает это. И еще я понял по запаху — Ящик, несомненно, старше нас, по крайней мере, он не моложе капрала.

— Я из Нанта, — ответил на мой безмолвный вопрос Ящик.

Я кивнул.

Я видел, что он француз. И видел, что он не врет.

Плевать.

Теперь я на полную мощь включил свою способность повелевать запахами. Что-то необыкновенное, тонкое, давно утерянное мучительно овладевало мною. Я сосредоточился, я почти вспомнил — что, но капрал все разрушил.

— Не шуми, Усташ, — прохрипел он. — Ты все заглушаешь. Ты мешаешь мне.

— Но я молчу, — возразил я.

— Ты сам по себе шумный. У тебя мысли шумные. Ты шумишь гораздо сильнее оборотня, а уж оборотень-то гудит, как трансформатор под напряжением.

— Капрал прав, — кивнул Ящик.

Он кивнул раньше, чем я успел задать вопрос. Кажется, он заранее знал все, о чем я хочу его спросить.

— Не знаю, как это получается, — неопределенно пожал он плечами, обтянутыми пятнистой рубашкой. — Просто я чувствую какие-то еще не высказанные вслух слова. Я не читаю мыслей, Усташ. Просто я знаю, что именно надо сказать в тот или в иной момент… — И спросил: — А у тебя?