Ошибка создателя (сборник) - Виктор Колупаев

— Но я молчу, — возразил я.

— Ты сам по себе шумный. У тебя мысли шумные. Ты шумишь гораздо сильнее оборотня, а уж оборотень-то гудит, как трансформатор под напряжением.

— Капрал прав, — кивнул Ящик.

Он кивнул раньше, чем я успел задать вопрос. Кажется, он заранее знал все, о чем я хочу его спросить.

— Не знаю, как это получается, — неопределенно пожал он плечами, обтянутыми пятнистой рубашкой. — Просто я чувствую какие-то еще не высказанные вслух слова. Я не читаю мыслей, Усташ. Просто я знаю, что именно надо сказать в тот или в иной момент… — И спросил: — А у тебя?

— У меня запахи.

— Не удивляйся… Не надо ничему удивляться… Может, ты не знаешь, но цикады в траве находят друг друга по запаху. А лососи родную реку находят тоже по запаху. За тысячи миль, находясь в океане. А угри, пересекая Атлантику, ищут водоросли саргассы по запаху…

— Откуда ты все это знаешь?

— Когда-то я преподавал в лицее географию.

— Ты был учителем?

— Ну, все мы кем-то когда-то были… Разве нет?..

Я промолчал.

Человек, сросшийся с пулеметом, и география в лицее.

Но почему нет?

«Что с нами?» — подумал Ящик.

И поймал себя на том, что впервые за много лет подумал — с нами.

Впервые за много лет.

С того утонувшего в далеком прошлом пятьдесят третьего года, когда меня отправили защищать французскую колонию Вьетнам.

Отправили во Вьетнам, защищать страну от туземцев, не умеющих и не хотящих жить правильно.

Какую-то двусмысленность в этом я уже тогда ощущал, хотя, черт знает, может, это я сейчас так думаю. Тогда я только с изумлением наблюдал за беженцами. Тысячи и тысячи колясок и велосипедов запрудили дороги, мешая генералу Наварру, командовавшему колониальными частями, свести на равнине Бакбо рассеянные по стране войска.

К счастью, меня откомандировали в Верхний Лаос.

Или к несчастью.

Ведь именно там я, Анри Леперье, стал Ящиком, попав по приказу в число конкретных исполнителей акции «Гретхен».

Кстати, почему «Гретхен»?

Почему не «Мари», почему не «Сьюзен»?

Был просторный школьный двор, окруженный колючкой.

По одну сторону двора заставили лечь женщин, по другую — мужчин.

Я думал, женщин мы сразу отпустим, их, наверное, и хотели отпустить, но когда заработали огнеметы, женщины сами стали бросаться в огонь. Они даже не кричали. Они просто бежали в огонь, в котором, вопя, катались их мужья, и сгорали сами. Именно в тот день кто-то впервые назвал меня Ящиком. Почему? Не помню. Война слона и кузнечика сломала меня. Что бы там ни писали в газетах, мы все-таки были не слоном, вовсе нет, мы были только кузнечиками. Даже генерал Наварр.

И все же по-настоящему Ящиком я стал позднее.

Может, в тот день, когда меня прикомандировали к американской спецчасти, охранявшей в Лаосе склад йодистого серебра. Невзрачный, вполне безобидный на вид порошок носил великолепное название — оружие Зевса. Лейтенант Кроу доходчиво объяснил: достаточно кристалликам йодистого серебра попасть в самую безобидную тучу, чтобы вызвать настоящий потоп.

И потоп случился.

Я имею в виду день, когда была проведена операция «Поп — I».

Говорят, там смыло все.

Показывая мне фотографии голых заиленных склонов, которые еще недавно были покрыты вечными джунглями, лейтенант Кроу удовлетворенно объяснил: это только начало. У нас есть вещества, способные вызвать кислотный потоп, объяснил он. Не просто потоп, а — кислотный! В течение часа такой потоп выведет из строя всю технику — локаторы, радиоустановки, орудия, самолеты, танки. Мы откроем в небе такую дыру, что сам Ной ужаснется разверзшимся хлябям, удовлетворенно объяснил лейтенант Кроу. Мы находимся в преддверии геофизических войн, Анри, похвастался он. Скоро мы научимся нагревать и охлаждать целые континенты, повышать уровень искусственной, нами же наведенной радиации, наконец, потрясать враждебные нам страны искусственными землетрясениями.

Он был оптимист, этот лейтенант Кроу.

И, как многих других, похожих на него оптимистов, его убили вьетнамцы в тихом местечке Лай в одну беззвездную ночь, никак не желавшую разразиться долгожданным кислотным дождем.

А я…

Я выжил…

«Что с нами? — снова подумал Ящик. — Разве мне кто-то говорил, что я никому не нужен? Разве я был первым, призванным убивать? Почему что-то сломалось именно во мне, а не в ком-то другом? В конце концов, разве я видел более страшные вещи, чем голландец, или Буассар, или Усташ? Почему я начал спасать себя? Почему я начал спасать только себя? И какой смысл в том, что я уже много лет прячусь от самого себя?»

Ящик перевел дыхание.

С того места, где он сидел, ему хорошо было видно мерцание оборотня, лежащего под джипом.

От оборотня несло силой и напряжением.

Он освещал весь мир — с его запахами, с его сияниями, с ночной мглой.

Ради чего я себя спасаю? Почему мое сознание так явно начинает пробуксовывать, когда я начинаю думать не о себе, а о нас?..

Опять до меня донесся счастливый забытый запах, и я опять не успел его вспомнить.

Ящик сказал негромко:

— Завтра я ухожу.

— Как уходишь? Куда?

— В Уганду.

Я взглянул на Ящика и пожалел его.

Наверное, он собирался бросить Иностранный легион и превратиться в обыкновенного человека. Наверное, он думал, что превратиться из киллера в преподавателя географии так же легко, как из преподавателя географии превратиться в киллера. Как будто киллер действительно может стать тихим преподавателем или сторожем при лицее. Знаменитый стрелок, снискавший известность в самых кровавых точках, он хотел затеряться в какой-то вшивой Уганде. Да там все жите-пи попадают с деревьев, узнав о решении Ящика.

— Да нет, Усташ, — устало покачал головой Ящик. — Я не останусь в Уганде. Зачем мне Уганда. Я пойду дальше.

«А что там дальше Уганды?» — хотел спросить я, но не успел.

Шаркающей походкой, беспрестанно дергая длинной головой, к костру приблизился Буассар.

Зрачки его глаз были сильно расширены.

Он спросил:

— Меня кто-то звал?

— Нет, — ответил Ящик. — Но раз ты встал, посиди с нами.

— Ты француз! — изумленно сказал Буассар. — Держу пари, ты из Нанта!

— Это так, — негромко ответил Ящик.

И они замолчали.

Один торжествующе, другой устало.

А рядом капрал, упав лицом в траву, пьяно вслушивался в непостижимую для нас вселенную звуков.

Когда Буассар присел около меня, меня обдало запахом табака.