Хозяин зеркал - Екатерина Чернявская

Решетка, конечно, не думала поддаваться. Рэм затряс ее, как впавший в раж орангутан. Черныш, все еще ухмыляясь, подошел и легонько надавил, отчего прутья разъехались в стороны. Дыра получилась достаточно широкой, чтобы Рэм протиснулся внутрь клетки.

Женщина звала. Она манила. В ней не было и грамма зеркальной фальши, нет, вся она была настоящая, и пахло от нее по-настоящему – разгоряченным телом, порохом и огнем революции. И любовью. Такой большой, такой чистой любовью, о которой Рэм мечтал всю жизнь. Тролль понял, что это Она. Раскрыв объятия, Рэм шагнул к женщине, и та приняла его, и сделалось тепло и сладко – только отчего-то сильно болела правая нога.

Рэм не видел, что творится снаружи клетки, хотя посмотреть стоило. Черныш, прижавшись к решетке, вылупил глаза.

– Она его жрет! Птица его жрет, а болван только ухмыляется, как лунатик!

– Не знаю, кто его жрет, птица или рыба, – заметил Беляк, то есть Кей. – Но кто-то жрет несомненно. Сейчас парень лишится ноги.

– Я его вытащу.

– Стой!

Но Черныш, точнее, Дафна уже лезла в клетку. Птица, заметив новую добычу, бросила тролля и хищно заклекотала. Дафна недолго думая впечатала кулак ей в глаз. Птица ничуть не смутилась. Дернув лысой башкой, она распахнула клюв и тяпнула Госпожу W за руку.

– Ой! Больно! Ах ты мерзкая тварь…

Госпожа W попыталась ухватить противницу за голую шею, но шея непонятным образом увернулась, а девушку клюнули в ногу. Затем птица издала еще один клекот и, растопырив когти, впилась Дафне в лицо.

– Кей! Оттащи эту бестию!

Кей не стал протискиваться в дыру, а вместо этого поднес пальцы к замку. Замок щелкнул и рассыпался. Распахнув дверцу, юноша пулей влетел в клетку. Птица, заметив путь к свободе, бросила терзать добычу. Прижав крылья к корпусу и работая голенастыми ногами, она пронеслась мимо Кея и выскочила наружу. Здесь птаха расправила крылья. Прощально и насмешливо крикнув, она воспарила над аллеей, над засыпанными снегом дорожками и садовой решеткой.

Рэм, бесчувственный, валялся на полу в окружении начисто обглоданных костей. Дафна скорчилась тут же, закрывая лицо. Кей упал рядом с ней на колени:

– Опусти руки. Опусти руки, я посмотрю.

– Не надо.

– Да опусти же руки, дура!

Дафна отвела ладони. Кей судорожно ощупал лицо девушки и засмеялся:

– Тьфу. Истеричка. Глаза не задеты, а царапины сейчас затянутся.

– Что, испугался?

– Ничуть.

– Испугался! – торжествующе улыбнулась Дафна. – А теперь представь, каково было мне.

Кей, нахмурившись, перевернул тролля. По лицу Рэма блуждала счастливая улыбка, а на ноге краснел здоровенный укус.

– Ненормальные, – буркнул Кей.

– Ты ее правда не видел?

– Правда не видел. Странная какая-то птица.

– Очень странная, – задумчиво проговорила Дафна. – Жаль, что мы ее упустили. Ну ладно, утром выловим. А теперь ты понесешь меня домой. На руках.

– С какой это радости?

– Меня в ногу клюнули.

– Но ведь зажило уже.

– Но ведь клюнули!

Последнего Кей оспорить не мог и, обреченно вздохнув, подхватил Дафну на руки. Та оглянулась на тролля:

– А с ним что?

– Его я домой на руках точно не понесу. Утром придет служитель и разберется.

– Недобрый ты, – вздохнула девушка, опуская голову любовнику на плечо.

Пригнувшись, Кей выбрался из клетки и зашагал прочь по скрипящему снегу. Скоро его тень затерялась среди других теней – лишь цепочка глубоких следов доказывала, что здесь кто-то прошел.

Ночь все тянулась, все не кончалась. Спустя какое-то время еще один крик пролетел над Городом. Он обогнул Смотровую башню, прокатился по Триумфальному проспекту и запрыгал по переулкам, от Гнилых Канальцев и до Собачьего пустыря. Где-то в районе Ржавого рынка крик привлек внимание одинокого пешехода. Пешеход взглянул вверх, и Аврора осветила его лицо, очень похожее на лицо Иенса.

Глава 12

Долгие проводы

…Сквозь плеск воды и грохот обвала он услышал: «Хватай руку! Живее, хватай руку!» Что-то сжало запястье доктора, и он тоже ухватил это что-то, и через секунду мокрого и задыхающегося Иенса втащили в лодку. Сначала он просто лежал, пытаясь восстановить дыхание. Потом ему стало неудобно: в бок упиралась скамья. Пришлось перевернуться. Очень вовремя, потому что тот, кто спас доктора, пихнул его веслом и заорал:

– Хватайся за веревку! Хватайся, иначе нас снесет!

Веревка, толстая и разлохмаченная, плюхнулась на скамью. Иенс вцепился в жесткое волокно и чуть снова не полетел в воду – течение здесь было стремительным, лодку рывком развернуло. С берега потянули. Иенс держался что было сил. Наконец река сдалась и отпустила добычу. Суденышко ткнулось носом в каменный берег канала. На воду упали отблески факелов. Только тут Иенс поднял голову, чтобы взглянуть на своего спасителя.

На корме сидел журналист Маяк Безбашенный. Была на нем просторная красная роба, а может, не роба, мантия – что-то такое, в чем журналисты обычно не ходят. Заметив взгляд Иенса, Маяк широко и дружелюбно улыбнулся.

– Ты?!

– А вы кого ожидали увидеть, благородный Магнус Сигурдсен? Архангела в светлых одеждах?

– П-почти увидел, – прошипел Иенс. – Б-благодаря тебе, т-тварь. Что ты написал К-кею?

– Какая неблагодарность! – Журналист развел руками в комическом ужасе. – Я обеспечиваю ему поединок. Я вытаскиваю из воды его мокрую задницу. И где награда?

Иенс оглянулся на берег. Там маячили двое в темных плащах и с факелами, а еще один, присев на корточки, удерживал нос лодки. Зеваки из Клуба? Ох, вряд ли.

– Что все это з-значит?

– Почему все непременно должно что-то значить? – промурлыкал журналист, подбираясь ближе. – Почему я не мог оказать потомку благородного рода услугу из человеколюбия, из преданности его семейству, из отцовских чувств, наконец?

Иенс вздрогнул, но не от подземного холода – пещера над ними и вокруг дышала волглым теплом.

– К-каких еще чувств?

Порывшись под рясой, Маяк извлек золотой медальон на тонкой цепочке. Держа побрякушку на ладони, журналист нажал незаметную кнопку, и медальон со щелчком открылся. Внутри блеснуло стекло. Иенс нагнулся, вглядываясь.

Под стеклом был дагерротипный снимок. Девушка в широкой старомодной шляпке улыбалась лукаво и весело, в то время как ее спутник старался сохранить серьезность. На лоб молодого человека падали кудрявые пряди, а в глазах, несмотря на торжественное и даже чуть чопорное выражение физиономии, тоже плясал смех.

– Мама? – пробормотал Иенс.

Женщина несомненно была его матерью, хотя он не помнил ее такой… беззаботной, что ли? Радостной? Влюбленной?

– Малышка Фреа. Да. Слава богам, если они, конечно, существуют, что я не видел ее почти тридцать лет. Должно быть, она изменилась не к лучшему.

Иенс возмущенно нахмурился и собрался уже осадить наглеца, когда до него дошел смысл последних слов.

– Д-дайте свет.

– Что?

– Свет!

Человек с берега послушно протянул ему факел. Доктор выдернул факел из протянутой руки и сунул его в лицо Маяку. Тот отшатнулся, но в рыжем свете огня очевидным стало сходство журналиста и юноши на снимке.

– Не обижайся, сынок. Я, как ты видишь, тоже изменился не к лучшему.

– З-зачем? Зачем вы ск-казали? Зачем сейчас?

– Затем, что всякому овощу свое время, – непонятно ответил Маяк и сделал знак своим подручным.

Те молча запрыгнули в лодку, разобрали весла и оттолкнули суденышко от берега. Впереди тянулся узкий и темный коридор – боковой приток подземной реки. Течение здесь было слабее, чем в основном рукаве, и все же гребцам пришлось основательно зарывать весла. Вода маслянисто поблескивала, отражая пляшущий свет огня. Человек с факелом расположился на носу лодки и смотрел вперед, равнодушный к смятению пассажира.

– К-куда мы п-плывем?

– Навстречу судьбе, – ответил Маяк. – Только туда и стоит плыть, ты не находишь? – Порывшись в медальоне, он извлек локон темных волос. – Представляешь, двадцать девять лет таскаю с собой это добро. Ну не осёл ли я?

– Что т-такое «осёл»?

– Ах да, я и забыл, сынок, что ты домосед. Осёл – такое вьючное животное, вроде верблюда, только без горбов и без мозгов.

Иенс мрачно усмехнулся:

– Т-так мы п-плывем туда, где водятся ослы?

Маяк поднял брови и неожиданно хихикнул:

– Ага. Почти что. Но ты… – Тут он заговорщицки шепнул в ухо Иенсу: – …им не говори. Ослы еще и очень обидчивые твари. К тому же осел, узнавший, что является ослом, уже не совсем осел, а нам ведь это ни к чему, так?

Иенс недоуменно смотрел на Маяка. Куда везет его этот странный человечек, которого – ну хоть убейте – доктор даже мысленно не мог назвать «отцом»?

Словно подслушав мысли Иенса, Маяк обернулся и хмыкнул:

– А ведь я тобой горжусь. Ты на меня похож, мальчик, но лучше меня. Сильнее. Когда твой дед вышвырнул меня из города за шашни – извини – с твоей почтенной матушкой, я поджал хвост и убрался, как побитая собака. А ты вот не стал терпеть обиду. Это хорошо!