Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

То, как египтяне воспринимали свое окружение, подтверждают данные исторической экологии: по образцам почвы установлена хронология высыхания. К середине третьего тысячелетия до н. э. Египет был уже «Черной» землей между «Красными» землями; соотношение узких полосок почвы, намытой наводнениями, и медленно высыхающей пустыней было примерно таким же, как сегодня. За то же тысячелетие число сюжетов у художников, изображавших охоту на диких животных, заметно сократилось, а местность, некогда изобиловавшая дичью, превратилась в скраб, песок и голый камень[530]. Дожди становятся редкостью. Вода с неба, говорится в набожной молитве фараона солнцу, самом известном произведении египетской литературы, это божественный дар чужеземцам, изливающийся из «небесного Нила»[531]. «Вкус смерти» — это приступ жажды[532]. «В других землях идут дожди, — сказал египетский жрец Солону, — но в нашей… вода никогда не падает на наши поля сверху: напротив, она естественным путем приходит снизу»[533].

Нил был не только источником дающей жизнь почвы, но и столбовой дорогой через всю эту длинную узкую страну. Когда умирал владелец флота, на стенах его гробницы могли изобразить корабли, как в гробнице главного министра одиннадцатой династии Мекетра в Фивах, где нарисованы яхты, баржи, грузовые корабли, доставлявшие провизию на кухню, и рыбачьи лодки. Царское плавание по реке начиналось от «причалов фараона» с кирпичными усыпальницами и манежами для колесниц[534]. Модели кораблей — самые обычные детали царских гробниц. На стенах гробницы в Фивах можно и сегодня увидеть, как нагруженные зерном, кувшинами с маслом и кипами сена баржи на веслах идут на рынок[535]. Перевозка по реке — одно из общих свойств земного и небесного мира египтян. Фараона середины третьего тысячелетия Хеопса снабдили транспортным средством, чтобы сопровождать бессмертных, переправляющихся на небо. В яме по соседству с его пирамидой лежит баржа, которая перевезла тело фараона к месту погребения. Нынешняя фаза раскопок связана с соседней ямой, где погребено небесное средство транспорта: корабль для плавания через тьму вдобавок к флоту, который ежедневно возвращает к жизни солнце. Земной Нил вполне заслуживает название артерии цивилизации. Культура и торговля могли свободно перемещаться по его течению до самых порогов. К тому же река способствовала политическому объединению. Ибо египетская империя по форме напоминала веер — длинная ручка Нила соединялась с расправленной дельтой. На протяжении тысяч лет непрерывного существования государства память о его раздельном существовании неизменно сохранялась. Фараоны носили двойную корону, а традиционный перечень династий начинался с Менеса, культурного героя, объединившего оба царства и основавшего в месте соединения город Мемфис.

Здесь и до появления орошения существовала жизнь. Сложные ирригационные системы способны создавать собственный микроклимат, подобный атмосфере садов и огородов с росписей, украшавших стены гробниц Фив: в ручьях цветут кувшинки; садовник работает колодезным журавлем, у его ног свернулась собака (колодезный журавль — изобретение третьего тысячелетия: ведро укрепляется на специальной перекладине, его можно опускать, наполнять, поднимать, выливать из него воду, и все это проделывает один человек). Но даже без подобных остроумных изобретений территория египетской культуры обладала большим природным разнообразием, которое теряется при обобщении. Особенно богата видами была дельта с ее кишащими жизнью болотами, с большим количеством добычи для собирателя и охотника. Представление египтян о дикой природе формировалось под влиянием болот в той же степени, что и под влиянием пустыни. Охота Небумана изображена среди зарослей папируса и тростникового проса, водных растений и птиц[536]. Капители столбов делались в виде стеблей лотоса и папируса. Фараон Рамсес из девятнадцатой династии построил в дельте город; похвала этому городу включает яркое описание его роскошных окрестностей, полных всякого добра… его пруды полны рыбы, а озера — птицы. Его луга зелены… на берегах растет инжир; на песках множество дынь… Его хранилища так наполнены ячменем и эммеров [одна из разновидностей пшеницы], что поднимаются почти до неба.

Не забыты лук и лук-порей, огородный салат, гранаты, яблоки, оливки, инжир и сладкий виноград, «красная рыба, которая кормится цветами лотоса», а также заросли тростника и папируса[537]. Хотя Верхний Египет более единообразен, между заливными полями и пустыней располагаются полоски пастбищ. Подобно другим средам, благоприятным для цивилизации, Египет представлял собой перекресток, где встречались разнообразные природные окружения.

И все же болота обладали меньшим потенциалом, чем плодородная почва. Разливы Нила определяли и продуктивность, и ограниченность здешнего земледелия. Обновление почвы было необходимо, потому что между разливами содержание азота в ее верхних двадцати дюймах сокращается на две трети. Сколько бы ила ни наносил Нил, верхний обрабатываемый слой всегда оставался очень тонким[538]. Поэтому жизнь земледельца зависела от разливов. Но сами разливы нуждались в коллективном управлении: нужны были дамбы, плотины и каналы на разном уровне, чтобы отводить воду туда, где она нужна, сохранять и подавать на дальние поля. На головке булавы царя четвертого тысячелетия он сам изображен копающим канал[539]. Согласно популярному афоризму, бытовавшему на два тысячелетия позже, «для страдальца судья подобен дамбе: он помогает ему не утонуть»; продажный судья — «это протекающая дамба»[540]. Результатом осушения, прокладки каналов и рвов стало возникновение мира в цивилизованной форме, с его точностью и геометрическим рисунком. Геродоту этот мир показался перевернутым вверх тормашками, вырванным из привычного природного порядка[541]. Египтяне сочли бы это комплиментом.

Узость Черной земли рождала тревогу. В отношении египтян к окружающему миру уравновешивались высокомерие и неуверенность. Пустыня служила защитой от нападений варваров: если Египет был окружен почти необитаемыми землями, цивилизациям с более плодородными территориями на границах постоянно грозили нападения грабителей и захватчиков. С другой стороны, пустыня была царством Сета — хаосом, угрожавшим одолеть космический порядок. Презрение к его обитателям стало частью самооценки цивилизации. Душевное равновесие особенно необходимо в периоды победы варваров, например, когда в середине второго тысячелетия из ливийской пустыни пришли правители-гик-сосы.

Подобно многим другим кочевым завоевателям оседлых культур, гиксосы египтянизировались, прежде чем их уничтожил реванш местного населения. Триста лет спустя освобождение от загадочного «народа моря», победившего хеттов и, как утверждали, угрожавшего многим государствам бронзового века и побеждавшим их, Рамсес III приписывал собственной доблести и подготовке, которой руководили божества: речное устье «стало подобно стене из-за боевых кораблей… ржание лошадей… я был доблестным богом войны, стоящим на их головах».

Когда пришли те, с моря, перед ними встала стена пламени в устье, а с берегов их окружила стена копий. Их тащили, бросали на берег, убивали и сваливали грудами…[542]

Несмотря на все природные катастрофы и нападения варваров, Египет выстоял, он оставался самим собой более трех тысяч лет, пока не влился в римский мир. Религия менялась, но эти перемены не были успешными до прихода христианства. Однако постепенное гибельное растворение египетской цивилизации в более широкой средиземноморской можно наблюдать на примере погребальных традиций фараонов, в фаюмских портретах, которые смотрят на нас с крышек саркофагов в период греческого и римского влияния. Эти чувственные лица входят в обширную галерею персонажей Средиземноморья. Искусство имперского Египта стало одним из провинциальных стилей искусства имперского Рима. Некоторые цивилизации погибают в результате перемен в окружении — иногда вызванных непомерной эксплуатацией со стороны этих самых цивилизаций; другие меняют свой характер, перемещаясь из одной среды в другую; наконец, некоторые покоряются завоеваниям или революциям. Но в данном случае мы имеем дело с исчезновением цивилизации, вызванным размыванием культуры.

Мы строим, чтобы дать живым радость, а мертвым — дом. Огромное количество архитектурных памятников, посвященных гробницам, пантеонам и усыпальницам, отражает это нормальное соотношение приоритетов. В конце концов, мы проводим гораздо больше времени мертвыми. Но ни одна цивилизация не демонстрировала подобное отношение так решительно, как египетская. Похоронная практика именно в силу своей важности не раз становилась предметом революционных изменений, но наше представление о египетской цивилизации в целом определяется прежде всего одним из ранних новшеств в этой традиции. За тысячу лет в древнем Египте была построена почти тысяча пирамид. Но составителей перечней чудес всегда вдохновляли три огромных примера этой традиции, стоящие в ряд в Гизе, в виду современного Каира. И сегодня тот же комплекс захватывает воображение туристов и подкрепляет доверчивость сторонников оккультных чудес. Ибо хотя это старейшее из семи чудес древнего мира, оно единственное из всех уцелело. Построено оно было в середине третьего тысячелетия до н. э. на протяжении трех долгих правлений, чтобы хранить тела трех фараонов четвертой династии: Хеопса, строителя самой первой и самой большой из пирамид; Хефрена, чей монумент, хотя и несколько меньший по размерам, производит более сильное впечатление, потому что стоит на возвышении; и Микерин, который, не в силах соперничать с предшественниками размахом строительства, породил моду на пирамиды меньших размеров.