Преступный мир и его защитники - Н. Никитин

И это тоже опускаю я на весы Иогансена.

Виновен ли Иогансен в том, что по предварительному уговору с Виссом убил Щолкову и Гурьянову? Нет, предварительного уговора не было, с людьми, как Иогансен, не уговариваются, — им говорят: «Я иду», — и они идут сзади. Иогансен не убивал и не грабил, — это делал Висс. Но Иогансен присутствовал, видел, что над головой ближнего занесен топор, и не отвел удара, и не бросился, и не подставил рук своих за ближнего. Как христианин, как человек, он должен был это сделать! Он спокойно смотрел на злодейство, он — попуститель убийства. И пусть не говорит, что спокойствие его было спокойствием человека, у которого все застыло от ужаса, что не своими ногами ходил он, не своим голосом говорил, что долго после убийства метался он по квартире, ища шляпу, которая была у него на голове, — это может смягчить его вину, но не спасет его…

Уже три года прошло со дня преступления. Это — долгий срок для тех, которые живут свободно среди разнообразия и развлечений жизни; но для того, кто, как Иогансен, томился в одиночном заключении, этот срок неизмеримо длиннее. Довольно было времени и для запоздалого раскаяния, и для преждевременного отчаяния, для горячих слез и для холодного смеха, для молитв и для проклятий. Три года предварительного заключения! За этот срок он должен был прийти и к окончательному заключению, что высшее благо есть свободная жизнь среди природы, среди людского общества, но что право это принадлежит лишь тому, что повинуется и законам природы, и законам общества.

Эти три года я тоже кладу на чашу весов Иогансена, и уже более положить мне нечего.

Я не знаю, дрогнула ли стрелка весов или мертвенно-неподвижно стоит она. Если так, если суждено моему слову быть словом надгробным — значит, того требует ваша совесть, совесть всего современного интеллигентного общества.

С уважением выслушаю я ваш обвинительный приговор, как подобает слушать истину жизни. С замершим сердцем, с удержанным дыханием и с тем же загадочным взглядом будет слушать Иогансен ваши обвинительные ответы, и будет казаться ему, что это глыбы земли стучат в крышку его гроба.

Но вместе с комьями земли летит иногда в свежую могилу и венок как последний привет жизни.

Бросьте же и вы ему этот венок, венок снисхождения падшему, и бросьте от души, как символ вашей надежды на его моральное воскресение, — закончил присяжный поверенный Казаринов.

Другой защитник, Маргулиес, в своей речи разбил прошлое подсудимого Висса на три главы: до момента его приезда из провинции в Петербург, о его женитьбе и бегстве в Америку и об обратном возвращении в Россию, без жены.

Вернувшись из-за океана в Петербург, Висс голодным блуждал зимой по его богатым улицам, не имея куска хлеба. И постепенно, поддавшись влиянию своих скверных товарищей, он пошел по скользкому пути преступлений.

Защитник просил присяжных заседателей быть милостивыми к этому подсудимому как павшему вследствие неблагоприятных условий жизни. Свой вердикт они должны основывать не на перехваченных письмах Висса из тюрьмы, которые являются только «отрыжкой истосковавшейся человеческой души, скомканной тюрьмою», а на основании психологического развития в нем идеи преступления.

В свою очередь присяжный поверенный Адамов в убедительной речи энергически отстаивал невиновность третьего подсудимого, Марко.

— Положительно не знаешь, можно ли представить себе более зверское преступление, чем преступление Висса и Иогансена, — говорил этот защитник. — Страшно становится, когда подумаешь, до какого падения может дойти человек!

Но, касаясь собственно обвинения, предъявленного к Марко, защитник находил, что, как бы ни был несимпатичен Марко как человек, однако присяжные заседатели не имеют права обвинить его только на основании одной несимпатии. Если бы даже оговор его товарищей оказался правильным, то и тогда в деянии этого подсудимого нет состава преступления. Не подстрекательство было это с его стороны, а лишь пьяный совет в пьяной компании ресторана, и, наверно, на другой же день он совершенно позабыл о нем.

Ведь ему же не могло быть никакой выгоды убивать старуху и терять, таким образом, получаемые от нее деньги. Наконец, если бы он и был действительно душой преступления, то, без сомнения, воспользовался бы львиной долей из «добычи» товарищей, — а он между тем взял у Висса всего лишь три рубля, да и то взаймы.

В заключение своей речи присяжный поверенный Адамов приглашал присяжных заседателей глубоко призадуматься над возможностью судебных ошибок.

Второй защитник Марко, присяжный поверенный Феодосьев, также произнес горячую речь в его защиту, ссылаясь на отсутствие доказательств.

Резюме председательствующего Д. Ф. Гелыиерта, по обыкновению, отличалось полным беспристрастием и освещением всех темных сторон рассматриваемого дела.

На разрешение присяжных заседателей было поставлено судом свыше 20 вопросов как об убийстве двух женщин, так и о совершенных в разное время Виссом и Иогансеном кражах.

После часового совещания присяжные заседатели оправдали только одного Марко.

Отто Висс и Бруно Иогансен были признаны виновными в убийстве с предварительного соглашения мещанки Щолковой и ее прислуги, но заслуживающими снисхождения. Вместе с тем им был вынесен обвинительный вердикт также и по многочисленным кражам.

С побледневшими лицами, видимо сильно взволнованные, обвиненные тупо выслушали решение своей участи.

Резолюцией окружного суда было постановлено лишить Отто Висса и Бруно Иогансена всех прав состояния и сослать их в каторжные работы сроком на десять лет каждого.

СОЖЖЕНИЕ РЕБЕНКА

В 1901 году в деревне Волковой, под Петербургом, было совершено страшное преступление.

18 октября, в 7 часу утра, проживавший в деревне крестьянин А. Большаков отправился на работу, а вслед за ним ушли в Петербург и его жена со старшей дочерью. В квартире оставались только две младшие дочери Большакова, Александра и Анна, из которых последней было всего пять лет. Через два часа после ухода родителей Александра ушла в школу и, оставив дома малолетнюю сестренку, заперла дворовую калитку на замок.

Ключ от этой калитки клался всегда в заранее условленном месте, под углом дома, на случай, если кто-либо из Большаковых возвратится раньше домой.

Однако когда около 10 часов утра жена Большакова вернулась из Петербурга, она, к своему удивлению, не нашла ключа в условленном месте. Калитка же оказалась отпертой. Войдя во двор, Большакова в ужасе отшатнулась. Недалеко от ворот на земле лежал обуглившийся труп девочки, издававший запах керосина. Несчастная мать, узнав в сгоревшей девочке свою дочь Анну, подняла отчаянный крик. Сбежались соседи, и прибыла полиция, которой удалось обнаружить, что девочка пала жертвой зверского преступления. Находившаяся в кухне Большаковых бутылка с керосином была найдена почти опорожненной, а из комода были похищены принадлежавшие старшей дочери Большакова суконная жакетка, две шерстяные юбки и капот.