Убить демиурга! - Юлия Фирсанова

Гордэстор заскрежетал зубами и сжал пальцы в кулаки: «Килис, тварь! Сдох, оставив господина отдуваться перед альраханцами! Тварь! Тварь! Тварь!»

Инзор посмурнел, тоже не особо довольный тем, как оборачивается дело, и подбородком указал на тело одному из своих людей. Длиннокосый блондин перебросил волосы на спину и присел рядом с трупом. Надел перчатки, извлеченные из-за пояса, поочередно приоткрыл правый глаз мертвеца, левый глаз, рот, осмотрел лунки ногтей и отчитался:

– Отравлен более суток назад. Его угостили синицей.

– Он прислуживал мне до бала! – вмешался в беседу посол, недовольный очевидной глупостью эксперта.

Длиннокосый покосился на альсора, тот едва заметно кивнул, разрешая ответить. Инзор хотел посмотреть на реакцию посла. Версий в голове крутилось слишком много. Однако Искра не верил в прямую причастность нидорца к попытке отравить Веронику.

– Я не сказал, что он умер сутки назад, лоан, я сказал, что его тогда отравили. Синица никак не проявляет себя до назначенного срока. А потом жертва неожиданно засыпает навсегда. Лунки ногтей после синицы ненадолго становятся цвета индиго, приди мы получасом позже, и ничего уже не увидели бы.

– Он отравился? – недовольно скривился Гордэстор, бесясь от гнева и возмущения: слуга умудрился напакостить и сбежать за порог жизни, оставив господина разбираться с последствиями злодеяния.

– Или его отравили, – заметил эксперт, нажимая на нижнюю челюсть мертвеца, чтобы осмотреть зев. – Нет, язык чист, он не ел синицы.

– Тогда как? – нахмурился Инзор и поморщился. Непрерывный птичий щебет начал действовать ему на нервы.

«Может, Килис свихнулся от птичьего гама, и в этом весь секрет? Никакого заговора нет и в помине?» – мелькнула у альсора нелепая мысль.

– Я не провидец, мой альсор, – пожал плечами длиннокосый и встал, уступая право действовать Инзору.

Тот вздохнул и с размаху бросил в труп одним из кристаллов, сорванным с цепочки на груди. Под одеждой на Искре оказалось длинное, но почему-то совершенно незаметное окружающим ожерелье из мелких разноцветных камней. Оно было сотворено и зачаровано Гилианой, как помощь сыну в работе. Брошенный альсором «камешек» содержал чары первопричины, очень схожие с теми, которые Владычица использовала при осмотре перстня на балу.

Кристалл, который был вовсе не камнем, а сжатым до видимости состояния камня заклятием, разбился от мысленного приказа владельца, едва коснувшись груди трупа. Над телом встало туманное зеркало, правда, было оно не таким широким, большим и четким, как созданное в бальной зале. Обычно хватало и такого. Но не в этот раз. Что-то пошло вкривь и вкось. Нет, картинка возникла, но толку?

Поначалу «телезрители» увидели лишь эпизод идиллической возни слуги с одной из птах. Гордэстор зло дернул себя за драгоценный ус и хотел уж было отвернуться от волшебной безделки. В Нидоре, где магия была доступна чаровникам, он видал и не такие представления. Да так и замер вполоборота. Злоумышлявший покойник снимал что-то маленькое с шеи птицы, настолько маленькое, что вещица полностью скрывалась в перышках на груди. Лишь миг был отчетливо виден тот самый флакончик, из коего травили оправу перстня. Слуга хотел посадить птичку в клетку к сородичам, но птаха царапнула когтями держащую руку и выпорхнула в раскрытое окошко, даже не прельстившись рассыпанными на подоконнике мелкими семенами кижу.

– Яд принесла птица?! – Возмущенное удивление оказалось так велико, что посол выпалил вопрос вслух.

– О да, – мрачно согласился Инзор. Когда видение исчезло, принц подошел к трупу, без тени брезгливости приподнял его безвольную руку и продемонстрировал Гордэстору и своим людям несколько едва заметных царапин на запястье мертвеца. А потом пояснил для особо невнимательных: – Коготки птахи отливали на свету синим.

– У меня в саду летает ядовитая птица?! – запаниковал посол, непроизвольно дернувшись к окну: захлопнуть створку, чтобы, не дай Плетельщики, гадина не влетела в комнату. Но что, если она уже влетела и сейчас носится среди прочих вполне невинных с виду птах? Что, если им всем грозит участь Килиса?

Лоан Гордэстор попятился к двери, пиная прискорбную догадку шариком от пинг-понга в почти пустой от ужаса голове. Надменное достоинство было безвозвратно утрачено. Сейчас посол не особо заботился о сохранении имиджа, собственная жизнь казалась куда важнее.

– Скорее всего, птица уже мертва. Яд, нанесенный на тело, впитывается и через ногти. Медленно. Но много ли надо мелкой пташке? – развеял панику длиннокосый, с искренним уважением поглядывая на наблюдательного альсора.

Ни допросить, ни судить слугу-отравителя оказалось невозможно. Он избегнул кары альраханского правосудия весьма тривиальным и старым, как мир, способом – умер. Впрочем, если бы не досада на отсутствие важной информации, Инзор был бы почти удовлетворен. Обычная виселица против яда проигрывала по части гармоничности воздаяния преступнику.

Но кто стоял за простым слугой? Кто прислал ему птицу и какие цели преследовал? Все эти вопросы срочно требовали ответов, необходимых, дабы защитить Видящую! Альсор готов был поклясться: происки врагов государства преследовали именно эту цель – убить Веронику, чтобы лишить Альрахан обретенной силы. Кому-то очень опасному тайна предназначения девушки стала известна до официального объявления. Гордэстор тоже кое-что знает, однако трусоватого посла нетрудно припугнуть, поиграв в многозначительные намеки, а вот где искать главного врага? В том, что нидорец не имеет к попытке отравления Ники ни малейшего отношения, Искра убедился еще раз и окончательно, когда посол шарахнулся от пичуг. Так играть не смог бы и лучший актер из труппы любимого театра Владычицы.

На миг злость от сознания собственной беспомощности захлестнула обыкновенно оптимистичного мужчину. Золотое сияние запылало вокруг альсора, волосы стали потрескивать, а по телу пробежали огненные искры. Сдавленный хрип посла и беспомощный лепет касательно личной непричастности к злодействам и сбивчивые клятвенные обещания всевозможной помощи привели наследника огненных демонов в себя. Инзор тряхнул головой и успел заметить, как длиннокосый Улиан из-за спины посла показал ему сразу двумя руками жест высшего восхищения и одобрения. А ведь и правда, даже неконтролируемая злость пришлась к месту! После череды небольших представлений альсоров нидорец стал податливее масла. Даже на обыск комнаты покойного людьми Искры безропотно дал согласие. Вот только никаких следов не сыскалось.

Тяжелые ритуальные одеяния тянули к земле, сгибая хребет старой жрицы. Она стояла прямо, как вбитый в центре храма жертвенный столб из железного дерева, бурый от впитавшейся в него крови, разбавленной свежими алыми мазками. Ритуальная медная чаша покоилась в ладони, а кисточка в узловатых пальцах привычно выводила знаки – слова молитвы. Алое на буром. Тушка белорунной козочки, из чьего горла была собрана кровь, лежала рядом. Старуха старалась ступать осторожнее, чтобы не запнуться о жертву и не нарушить ритуала.

Пусть тот был почти условен и не требовал участия трех обязательных певчих с гимном-речитативом и писца, готового занести явленные откровения на свежий пергамент. Пусть! Старая жрица служила богу, а не храму, так уже мало кто служил в Узаре, а потому любой ритуал, даже самое формальное прошение благословения проводила не халтуря, как подобает.

Суровое лицо, изборожденное морщинами, застыло ритуальной маской бесстрастия. Не подобало жрице являть эмоции при служении, ибо она есть сосуд и проводник божественной мощи и лишь страсть божества может быть явлена через служителя.

Рука выписывала знаки призыва, ноги обходили столб, губы шептали молитву. Все было как всегда до того мига, как выводимые свежей кровью символы молитвы не запылали неистово алым и не сложились в иные, составляя послание.

Старуха-жрица смотрела, а по щекам катились слезы. Бог ответил. Первым испытанным чувством было ликование. Сарстисар редко снисходил до обыденных вопросов и просьб. Вторым – изумление. Однако ничто не помешало жрице опустить на ритуальный столик чашу и кисточку, взять тяжеленную палку и от всей души долбануть в гонг призыва так, чтобы сонные птицы, ночующие под крышей храма, сорвались со своих мест и устроили совершенно непотребный шум.

В ту ночь в храме больше никто не сомкнул глаз. Дело нашлось каждому из спешно вскочивших на ноги служителей культа. Хвалебные песни, ритуальный благодарственный танец, кропотливая перерисовка откровений в пяти экземплярах. Самые быстрокрылые гонцы с толикой магии в крови, способные стрелой прошивать небеса, несли письма в большой архив откровений при главном храме и повелителю Узара.