Джандо - Роман Канушкин

К счастью, он не вписывается в карикатурный образ ученого типа месье Паганеля, потому что его приучили держать удар, любить женщин и не косеть от крепкого, но, пожалуй, любая студентка-первокурсница дала бы более квалифицированную оценку тому, что происходит сейчас с Урсом. Профессор впервые пожалел о том, что наверняка не смог бы стать автором мелодрам или «мыльных опер». Потому что в этих простых человеческих вещах заложена, вероятно, высшая Мудрость, которую ему неплохо было бы постичь. Урс тоже не смог бы стать автором «мыльных опер». Поэтому вчера вечером «мыльная опера», мелодрама избрала его своим героем. Так вот бывает с горой и Магометом. У бедняги Урса, натурально, вид человека, которому в кофе подмешали любовного зелья…

Потом он подумал, что нет причины бить тревогу. Ничего особенного не происходит. Просто оксфордский профессор, как пылкий юноша, влюбился в девчонку где-то в сердце Африки. Но он же, черт побери, не вскрывает вены из-за неразделенной страсти и не молит Йоргена Маклавски пристрелить его из «винчестера»…

Профессор Ким улыбнулся и начал засыпать.

Но заснул он с ощущением того, что студентка-первокурсница скорее всего ошибалась и что-то здесь не так.

Мораны подошли бесшумно, когда Маккенрой уже съел свои бобы со свининой и выпил бутылку холодного пива «Скол». Их было четверо. Маккенрой все же разложил костер, отгонявший не в меру любопытных животных. Мораны замерли, оперевшись на копья, в нелепо величественных позах. Они что-то говорили. Маккенрой не понял ни слова. Он показал им перстень. Это были веселые юноши, они улыбались. Потом они узнали перстень и властным жестом приказали Маккенрою следовать за ними. Маккенрой, конечно, не ожидал, что они падут перед перстнем ниц, но такая бесцеремонность по отношению к человеку, обладающему предметом мистера Норберта, заставила вспомнить о гиенах.

Маккенрой знаками предложил им сесть в машину. Они усмехнулись, сплюнули сквозь зубы и, не поворачиваясь, скрылись в темноте. Маккенрой поплелся к «мицубиси», включил фары и медленно двинулся за ними.

Они шли не оборачиваясь три часа. Маккенрой даже подумал, что они движутся по кругу. Маньяту, прячущуюся среди нагромождений невысоких скал, было незаметно, пока они буквально не уперлись в плетенную из колючей акации изгородь. Эту акацию масаи зовут маньярой.

Когда Маккенрой вышел из автомобиля, его окружили несколько десятков моранов. Ему показалось, что их, наверное, не меньше сотни. Мораны оживленно переговаривались, потрясая копьями. Маккенрой старался, но так и не уловил абсолютно никакой интонации в этой громкой перекличке. Маккенрой усмехнулся: казалось, мораны, просто не слушая друг друга, произносили громкие звуки, не внося в свою речь никаких явно обозначенных эмоций. Потом он вспомнил все, что говорил ему мистер Норберт. Когда появился огромного роста юноша в черном пышном венке из страусовых перьев, шум сразу стих. Видимо, это был кто-то из старших. Маккенрой отдал ему перстень. Он долгое время изучающе смотрел на золотую змею и исподлобья холодным, ничего не выражающим взглядом — на Маккенроя. Тишина была мучительной, и казалось, что конца ей не будет. На какое-то мгновение в испуганное сердце Маккенроя прокралось сомнение — а вдруг все это ошибка? Нет, хуже того — вдруг это просто самообман, непростительное заблуждение? Он вовсе не ожидал здесь такого приема. Ему вдруг показалось, что сотня пар враждебных глаз смотрит на него. Он не понимал языка этого народа, но был прекрасно осведомлен о нравах моранов. Чужаков здесь не жаловали. И по какой-то причине не понравиться им сейчас было равносильно самоубийству. Маккенрой почувствовал себя так, как в первые секунды встречи со львом. Он нащупал в правом кармане широкой хлопковой рубашки осколок, чтобы убедиться, что тот на месте. Потом опять вспомнил льва, и его губы растянулись в улыбке. Оперенный юноша теперь смотрел на него совсем по-другому. Нет, конечно, Маккенрой выдумал позже, будто увидел в его глазах испуг, но уважение и нечто большее, чем интерес, он в этом взгляде уловил.

Гкгант кивнул головой и сказал на языке, понятном Маккенрою:

— Подождите, пожалуйста. — Потом добавил: — Бвана… — И, повернувшись, скрылся в стоящей в глубине лагеря хижине.

Маккенрой вспомнил все, что говорил ему мистер Норберт.

Как только юноша в страусовых перьях кивнул головой, по толпе моранов сразу же пронесся вполне дружелюбный гул. Еще не друг, но уже и не враг, Маккенрой включил автомобильный магнитофон «Сони». Это было то, что надо. Луи Армстронг, мистер Сэчмо, пел блюз Вест-Энда. Толпа моранов пришла в восторг. Видимо, после мистера Норберта здесь появился второй волшебник. Маккенрой, конечно, имеет в виду старину Луи… Но он помнил все. Он не должен был жалеть пива и сигарет. Этого добра в машине было навалом. Моранам запрещено прикасаться к хмельным напиткам. Но у каждого из них была избранница, а у той семья. Плюс своя еканга. Да и пиво в этих местах являлось самой твердой валютой. Мораны дружелюбно улыбались и хлопали Маккенроя по плечу. Он стал другом. По крайней мере так им казалось. Они считали этот день очень удачным. И они сильно ошибались.

Потом вернулся юноша в черном венке и произнес:

— Он ждет.

«Кто он?» — чуть было не выпалил Маккенрой.

Потом он понял кто.

Если Черный Op-койот и являлся легендой, то эта легенда была сейчас перед ним. В темной глубине хижины, освещаемой лишь небольшими коптящими факелами, среди нагромождений шкур полулежал коротко остриженный человек. Он был стар и вовсе не похож на призрак в черном плаще или на страшного ночного демона. Маккенрой почувствовал, как к его горлу подступил большой комок слюны. Он его сглотнул — к счастью, это был человек, обычный человек; слава Богу, Маккенрой был избавлен от созерцания, оказывается, ожидаемого кошмарного зрелища. Это был сухой и крепкий старик, поверх желтых одежд — черная длинная накидка. Необычным было лишь то, что по его плечам лениво ползла крупная змея. Вот и все! Но не совсем. Все-таки было в нем что-то величественное и неуловимо грозное. Как только Маккенрой переступил порог этой хижины, он почувствовал неизъяснимый страх, почти детскую незащищенность той поры, когда бабка-гадалка пугала его своими историями. Но тогда она была рядом. Сейчас Маккенрой был один. Он не боялся темноты и не был трусом. Но его психика вдруг ощутила вторжение чего-то подавляющего, грозного и чужого и ответила… о нет, не страхом, а паническим, неконтролируемым ужасом, чьим завершением могло быть лишь безумие. Но Черный Op-койот отвел свой взгляд, и Маккенрой почему-то с благодарностью почувствовал облегчение. Да, это был величественный старец. Легенда, облаченная в плоть. Перед ним был Op-койот, прозванный Черным. Потом эти огромные, пронизывающие насквозь глаза снова обратились к перстню, и кольцо, задрожав, повернулось камнем к Ор-койоту.

«Да-а-а! — мелькнуло в голове Маккенроя. — Старина Луи и мистер Норберт, оказывается, не единственные волшебники в этих местах…»

Черный Op-койот посмотрел на Маккенроя, и тот отпрянул, словно ожидая удара. Но ничего не последовало.

— Хорошо. Я сделаю то, что он просит, — прозвучал голос.

Комок снова подступил к горлу.

— Я сделаю, что он просит, и мы будем в расчете. Окончательно! Ни ты и никто другой от него больше не придут! Мы в расчете.

От этого голоса на какой-то миг опять повеяло холодом, ледяным дыханием черного могильного провала. Да, у мистера Норберта достойный партнер по бизнесу. И этот партнер сейчас желает прекратить с ним дальнейшие деловые отношения. Но пока они не прекращены. И Маккенрой представляет здесь интересы мистера Норберта. Поэтому он должен выполнить все, что ему поручено.

— Я сделаю то, что он просит, хотя мне это будет дорого стоить.

Теперь Маккенрой не уловил в его голосе ничего, кроме тихой печали.

Черный Op-койот посмотрел на перстень, на зеленый камень в объятиях змеи, словно он что-то видел в его глубине, и сказал:

— Но в день, когда мораны пойдут умирать, прежде чем принесут первых погибших, ты должен будешь забрать перстень и оказаться далеко отсюда. А пока ты наш гость.

Маккенрой кивнул. Все происходило так, как ему говорил мистер Норберт. Он начал успокаиваться. И он произнес, опасаясь собственного голоса:

— Но я должен буду дать вам еще что-то.

В глазах Черного Op-койота вдруг появилась усмешка:

— Да, отдашь, перед последней общей трапезой… Я не хочу, чтобы это дерьмо находилось здесь лишнее время.

Он поднял ладонь, и из темноты выступил высокий юноша в черном страусовом оперении.

— Иди, — проговорил Черный Ор-койот. — Мораны тебе дадут еды и укажут место для ночлега. Сегодня ты наш гость, здравствуй.

На слове «здравствуй» разговор Маккенроя и Черного Ор-койота закончился.