Родом из ВДВ - Валентин Бадрак

Но первый вояка – морпех – уже с угрюмой молчаливостью двигался на него, и по сжатым кулакам было понятно, что он ничего не слышит. Игорь бросил короткий взгляд на девушку: та застыла в немом оцепенении, боясь пошевелиться. Ошеломленная, она представляла дальнейшее развитие сюжета безнадежным побоищем, тогда как Игорь знал, что выход из таких ситуаций всегда кроется в парадоксальном, неожиданном шаге, который противник не может просчитать или предугадать. Он легким рывком вперед сделал короткий подскок и хлестким ударом ноги сбоку, как футболисты выбивают мяч у нападающего противника, влепил кудрявому громиле прямо по коленной чашечке. Ему послышалось, а может, показалось, будто что-то хрустнуло, затем раздался сдавленный крик, и большая голова подсевшего на больную ногу парня оказалась на дистанции выгодного удара. Чтобы не дать сопернику опомниться, Игорь тут же нанес два размашистых удара кулаками правой и левой рук в район облупленного картофельного носа. Задира, к удивлению самого Игоря, повалился на дорожный ковер пыли, схватившись двумя руками за ногу у коленной чашечки, и тут только Игорь мельком заметил, что она выбита и выпирает из штанины совсем не в том месте, где должна находиться.

Все произошло настолько быстро, что от неожиданности шагавшие позади вожака остолбенели. Они на мгновение замешкались, стушевались, и Игорь, воспользовавшись этим, взял инициативу в свои руки.

– Кто дернется, убью! – прорычал он, сам не узнавая и оттого пугаясь своего рыка. Но, увидев, что психологический перевес теперь на его стороне, и не давая неприятелю опомниться, Игорь схватил девушку за руку и потянул: – Пошли!

Инцидент был неожиданно исчерпан – вместо того чтобы догонять спешно удаляющуюся пару, два парня опустились к катающемуся в пыли собутыльнику.

Только доставив свою спутницу домой, Игорь осмотрел костяшку правой руки – она была сбита и ныла немного тупой болью. Повинуясь детской привычке, он приблизил ссадину к губам и медленно облизал запекшуюся кровь, сплевывая каждый раз, когда рот наполнялся слюной. Содержимое во рту имело странный терпкий вкус. То был вкус лавра, усиливающий экспрессию триумфального шествия к дому на окраине села. Он шел и улыбался сам себе в теплом мраке лета: только в миг своего торжества над обстоятельствами Игорь сполна осознал истинное могущество и магическую власть внутренней установки, усиливающейся под воздействием атрибутов духа. Ведь он-то сам не слишком заметно изменился. Правда, повзрослел, возмужал, его мышцы окрепли, он стал еще менее чувствительным к боли. Хорошо выучил несколько приемов на все случаи жизни, таких, что входили в подготовку роты. В итоге по своим физическим силам – и Игорь это хорошо знал – он никак не мог бы противостоять трем деревенским здоровякам, каждый из которых был не только старше по возрасту, но и выше, тяжелее, опытнее и опаснее его. И все же, сам не зная почему, уверовал в свои силы настолько, что вышел бы драться со сворой без всякого трепета, без тени сомнения, вообще без раздумий. И именно это решило исход рискованной сельской потасовки, в которой бьются не изощренно, без знания предмета, но с тем откровенным, выросшим из примитивного тщеславия остервенением, которое может привести порой к безумным увечьям или даже к смерти. Но быстрый умелый отпор вызывает в первоначально дерзких сельских парнях присущую им трусливость, и потому противники Игоря сдались тотчас, когда осознали, что атакует их не просто отчаянный парень, а человек с определенными, делающими его сильным установками. Поэтому для Игоря эта ночь была окрашена гордостью, испытанной за принадлежность к особому племени – неуязвимому, непобедимому.

Глава четвертая

(Рязань, РВДУ, февраль 1987 года)

Как приготовление к главному делу жизни – постижению искусства войны – воздушно-десантное училище с его особой театрализацией военных ритуалов, образовательным нигилизмом и воинствующим мистицизмом казалось Игорю почти идеальным местом для выковывания служителей культа войны. Игорю нравилось, что вместо излишнего умствования, опостылевшего еще в школе, в училище ценились только сугубо практические навыки, утилитарные возможности. Никто, и в первую очередь сами преподаватели, не делали ставок на скучную, пресную и лишенную прямой связи с жизнью учебу. Фундаментальные знания тут считались небезопасными; они могли лишь привести к истерии в неподходящий момент, подорвать стойкость в противостоянии смертельной опасности. Сами учителя прожили активную часть жизни в непримиримой борьбе, и их формула обучения сводилась к одному: правильному выбору направления главного удара и момента атаки противника. Все остальное оказывалось менее важным.

И эта единственная добродетель без труда вписывалась в жизненную философию курсанта Дидуся.

В основе созданного в стенах РВДУ реализма лежали язвительно произносимые на каждом занятии слова старшего преподавателя тактики полковника Барсукова «Война все спишет». Непритязательный и, казалось, отлученный от подлинной жизни полковник с торчащими ушами, красными, несколько обвисшими щеками и впечатляющей кличкой Упырь, данной за вечно брезгливое выражение кислого, искривленного усмешкой лица, беспрерывно шлифовал молодые организмы обучающихся курсантов методичным напоминанием о войне. Об их будущей войне. Колдун в погонах неустанно учил, что роковая минута наступит для каждого и главным качеством командира может стать только нестандартное решение. Пусть, на первый взгляд, провальное, кажущееся нереальным, но если курсант аргументированно и дерзко мог доказать необходимость его принятия, желанная и достаточная для субботнего увольнения четверка была обеспечена. При всей, разумеется, святости незыблемых пунктов Боевого устава ВДВ, который, как неустанно повторяли полковники, написан кровью всех погибших десантников.

Самый авторитетный в училище преподаватель огневой подготовки с насмешливой и недостижимо сладкой фамилией Халва тоже внес свою лепту в курсантское мировосприятие. Неисправимо глухой вследствие горделивого отказа надевать шумоподавляющие наушники во время стрельб из гранатометов, высокий и долговязый, возвышающийся над всеми, точно поднятая ростовая мишень над стрельбищем, он смотрел сквозь пальцы на курсанта, неуверенно излагающего теорию действия пороховых газов в канале ствола. Но только в том случае, если тот оказывался достаточно проворным, чтобы с первого выстрела завалить силуэт бронетранспортера на дальности триста метров. А если он еще столь же уверенно владел скорострельной пушкой, отбивающей пятьсот выстрелов в минуту, и с блистательным спокойствием был способен изувечить из пистолета зеленое поле грудной фигуры воображаемого противника, то вполне мог позволить себе путаться с назначением даже столь многозначительной части оружия, как носик шептала. Если же курсант испытывал трудности с метанием гранаты или, не дай бог, не мог сразить мишень танка, горе ему. Ибо громогласный, как сам Зевс, и абсолютно непреклонный Халва обеспечивал таким дополнительные уроки во время отпуска. То был знатный чудак в полковничьих погонах. И впрочем, типичный пример военного учителя. Игорь слышал, что над его преданностью военному делу потешались даже молодые офицеры. Шептали со снисходительной улыбкой: мол, не обращайте внимания на зарвавшегося старика, он даже дома жену и двух взрослых дочерей норовит построить казарменным языком, крича им по утрам что-то типа: «А ну, кобылы, бегом на зарядку!» Курсант Дидусь мог позволить себе улыбаться – его стрельба из различных видов оружия неизменно заканчивалась поражением всех целей. Сказывались природное спокойствие, уравновешенность характера и навыки, приобретенные в детстве, когда отец приобщал его к военным хитростям.

Предметы, непригодные на войне, в самом рейтинговом военном учебном заведении Советского Союза не пользовались успехом. И Игоря это бесконечно радовало. Для получения зачета по физике на втором курсе он успешно выкрасил новую партию чугунных батарей, неожиданным рвением снискав невообразимое доверие изящной, похожей на высушенную бабочку преподавательницы неопределенного возраста в громадных очках с роговой оправой. Еще какие-то несносные глупости типа дат съездов Коммунистической партии и тривиального перечисления мифических свершений во время различных пятилеток дались ему, как и большинству курсантов, путем ловких манипуляций со шпаргалками. Премудрая и на первый взгляд абсолютно неприступная математика сдалась, как крепость Очаков, после длительной, не лишенной хитростей осады. Обман, впрочем, тут был вполне позволителен – главное, не попасться. Заходили сдавать столько раз, что древняя, как боги античности, математичка, за глаза называемая Мумией, перестала воспринимать почти немое кино с быстро мелькающими курсантами. И даже на пасмурное лицо капитана Чурца с затуманенным, вечно отсутствующим взглядом набегали светлые пятнышки, когда изобретательные подопечные сдавали друг за друга зачеты или присылали вместо себя даже курсантов других взводов. Всего башковитых оборотней насчитывалось в роте не более десятка, но подвиг математической реинкарнации они совершали виртуозно и с истинным наслаждением. Славу Всевышнему, говаривал ротный в экзаменационную пору, что гимнастику для мозга сдавали не на втором, а на четвертом курсе, а то бы ее не сдал никто. Игорь охотно верил командиру подразделения, у него и на втором курсе эта наука вызывала неприятную оскомину.