Замок на песке - Айрис Мердок

Ничем не прикрытая электрическая лампочка освещала комнату, которая выглядела теперь очень странно. Все, что напоминало о званом обеде, давно убрали. В первую секунду ему показалось, что в комнате никого нет. Потом он увидел Рейн. Высоко у себя над головой. Она стояла на высокой стремянке около камина и что-то делала с холстом. В левой руке держала большую палитру. Цветные брызги виднелись не только на ее белом нарядном платье, но и вокруг, даже на ступеньках стремянки. На то, что кто-то вошел, она внимания не обратила. Работа над картиной захватила ее.

— Рейн! — позвал Мор. Он подошел к стремянке и дернул ее так сильно, будто хотел сбросить девушку на пол.

И тут увидел, что она плачет.

— Рейн… Это все неправда. Это Нэн так захотела. Ты ни при чем.

— Нет, правда. Я спросила у Демойта.

— Ну что ж, у меня когда-то и в самом деле была такая мысль, но Нэн все переврала. Мы с ней никогда ничего не обсуждали, и никакого согласия между нами не было. Поверь мне.

— Это не имеет никакого значения. — Она сквозь слезы смотрела на картину.

— Все не так! Клянусь, все не так. Я от всего отказался, навсегда.

— Да. Из-за меня. — Она отложила кисточку и повернулась к нему. Она стояла на верхней ступеньке лестницы, и крохотные каблучки едва виднелись из под платья. Мор протянул руку.

— Нет, нет, — произнес он и, обняв ее ступни, прижался головой к стремянке. Как же убедить ее? — Ну хорошо, пусть так. Но разве это так уж важно. Я тебе давно бы сказал, только не хотел усложнять дело. Если бы я сам тебе сказал, все было бы по-другому? Тебя огорчило, что это сказала Нэн. Но это же неразумно. Я люблю тебя и все остальное неважно. Все остальное — это пустяк, ничто. Я люблю тебя… ты понимаешь? — Он говорил с таким запалом, словно хотел силой внушить это ей.

— Ты мне делаешь больно, — сказала она. — Я не понимаю. Я просто не осознавала, что вношу разлад в твою жизнь. Теперь я вижу то, чего раньше не замечала. Я вижу твоих детей. Я вижу твои устремления. Ты говоришь, что любишь меня. Но на самом деле ты никогда полностью не простишь мне, что я всего это не заметила. И я сама себя за это не прощу. — Она говорила бесцветным, слегка плачущим голосом и слезы, не переставая, текли по лицу.

— Нет, нет, все не так! — выкрикнул Мор. Нэн победила, мелькнула мысль, теперь Рейн видит все именно так, как ей хотелось.

— Нет, я не позволю тебе так думать!

— Не надо, Мор. Какую роль я играю в твоей жизни? Ты похож на дерево с длинными корнями. А я всего лишь птица. Ты не сможешь вырвать свои корни из земли, чтобы улететь со мной. Везде, куда бы мы ни улетели, тебя со временем все равно притянут твои дети, твоя работа, к которой ты призван, и ты сам это знаешь. Я представляю как бы я чувствовала себя без моего творчества. Я бы умерла, если бы его у меня отняли. Я бы умерла…

— Я люблю тебя, Рейн, — сказал Мор, — и больше ничего сказать не могу. После встречи с тобой все остальное утратило для меня смысл. И меня больше не интересует парламент. Я больше этого не хочу. Я хочу тебя. Не уничтожай меня, Рейн. — И он схватился за нижнюю ступеньку.

— Какое-то время мы были бы счастливы, но что дальше? Сухой песок, текущий сквозь пальцы. Я путешествую по миру и везде, где могу, рисую. Если бы мы оказались вместе, я все равно продолжала бы свое дело. А что осталось бы тебе? Просто быть возле меня? Но понравилось бы это тебе? Смог бы ты продолжать сочинять? Если бы тебе нравилось сочинять, как мне нравится рисовать, ты бы не бросил и сейчас, ты бы продолжал, тебя ничего не могло бы остановить.

— Я могу продолжить, могу открыть свою школу. Я же не тупица. Я и об этом думал тоже. Мы могли бы начать новую жизнь вместе. Как ты представляешь мою теперешнюю жизнь, или ту, в роли депутата парламента? С тобой я впервые почувствовал себя живым человеком. С любовью к тебе для меня открылся мир, впервые, прекрасный мир, полный новизны, никогда прежде мною невиданной. И что со мной будет, если ты оставишь меня! Не оставляй меня. Не будь жестокой. Прошу!

Он простер к ней руки. Она склонилась и крепко сжала их. И так они и стояли какую-то секунду. Но пожатие рук их не утешило. Они оба это почувствовали. Рейн забрала свою руку.

— Ты любишь меня? — Он снизу смотрел на нее. — Если нет, то скажи, не терзай.

— Я люблю тебя, люблю. Но это все не имеет значения. Может, это все произошло… из-за отца…

— Я не позволю тебе уйти. Ничего не случилось такого, что может так изменить наши отношения. Не позволяй себя обмануть. Слушай только меня.

— Мор, Мор, — чуть не плача, сказала Рейн… Но теперь я вижу, что именно ты обманул меня… и я сама себя обманула. Мне показалось, что все так просто — ты уходишь от жены, которую больше не любишь и которая больше не любит тебя. Но все оказалось гораздо сложнее. Из-за меня может разрушиться слишком много вещей.

— Если ты любишь меня…

— Это слово нам больше не сможет помочь.

— Давай забудем то, что сегодня случилось.

— Мой дорогой… мой дорогой, — и с этими словами она вновь повернулась к картине.

— Забудем…

— Мой дорогой…

Мор отступил от стремянки. Он не мог произнести ни слова. Но потом сделал над собой усилие.

— Я не согласен ни с чем. Мы еще поговорим.

Рейн не ответила. Она взяла палитру и начала смешивать краски, но слезы мешали ей. Мор пошел к двери. Он сказал:

— Тебе не надо сейчас этим заниматься. Лучше пойди и отдохни. Хочешь, я тебя подвезу?

Но она покачала головой.

— Нет. Я должна закончить. Переписать голову. Я наконец поняла, что надо делать. Мне надо работать. А ты иди.

Мор не знал, как поступить. Он имел страшное предчувствие — если сейчас согласится уйти, то больше никогда ее не увидит. А такого нельзя допустить. Они увидятся завтра. И поговорят. Он убедит ее в своей правоте. Иначе и быть не может.

— Мы оба сейчас слишком устали. Поговорим завтра.

— Да, да. Пожалуйста, иди, мне надо работать. Будь добр, иди.

Мор стоял глядя на нее. Она вновь взялась за работу, смахивая слезы.

— Рейн…

Она не ответила.

— Завтра, — произнес он.

— Да… да…

Она продолжала писать. Мор еще постоял немного и вышел, прикрыв за собой дверь.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Мор проснулся. Было прохладно. Приподнявшись, глянул в окно. Тусклый, белесый свет. Еще очень рано. Можно еще поспать. Он лег, и тут, подобно удару, в его сознание ворвались события минувшего вечера. Он сел и закрыл лицо руками, словно удерживая рвущийся наружу отчаянный крик. Рейн, он должен ее увидеть, как можно скорее, сразу после завтрака, даже раньше. Вчера она была не в себе. А он слишком много выпил и не понял, что ей лучше побыть одной. Он посмотрел на часы. Без десяти шесть. Снова откинулся на подушку. Придется подождать еще несколько часов. Затем понял, что не может лежать. Это мучительно… надо что-то делать. Он встал и, натыкаясь на предметы, стал искать свою одежду. Голова раскалывалась от боли.

Что же делать? Рейн могла работать всю ночь, и может быть, и сейчас еще там, в учительской столовой. Но это предположение тут же показалось ему нелепым. Он сидел на краю постели. Стрелки доползли до пяти минут седьмого. Время открывалось под ним как зловещая, наполненная удушающим воздухом бездна. Что же он ждал так долго? Он встал и бесцельно начал блуждать по комнате. И в это время думал о жене.

И тут что-то вспомнилось ему, некая мысль из прошлой ночи, поглощенная наплывом событий. Держа туфли в руках, он спустился по лестнице и прошел в столовую к своему письменному столу. Там он на днях оставил два черновика писем, одно было для Нэн, другое — для Тима; в этих письмах он сообщал о своем решении. Письма по-прежнему лежали в столе, но Мор сразу догадался, что их кто-то трогал. Он какое-то время смотрел на ящик. Нэн нашла их. И теперь понятно, почему она так поспешно рассталась со своими прежними убеждениями.

Мор задвинул ящик и присел на стул. В доме было прохладно и тихо, стояла похожая на смерть тишина раннего утра. Все тело его ныло будто от многочисленных ран. Несколько минут он прислушивался, но вокруг царила тишина. Потом решил, что ему надо идти к шоссе. Он осторожно вышел в коридор. Перед входной дверью надел туфли, накинул плащ и вышел, осторожно прикрыв дверь.

Утро встретило его бесцветностью и неподвижностью. Он припомнил тот день, когда Нэн так неожиданно вернулась, как он тогда шел, в такое же вот утро; и чувство катастрофы стало вдруг настолько сильным, что он до боли сжал свою руку. Сегодня дождя не было, но белесое небо, полностью затянутое облаками, казалось слепым. И вот он подошел к шоссе. Что же дальше делать? Мимо проехала машина. Надо идти на Подворье и ждать, пока там проснутся. Надо быть поближе к тому месту, где находится Рейн, иначе от боли разорвется сердце.

Тут он вспомнил, что нет велосипеда. Вчера ночью он в забытьи дошел до дома пешком. Он зашел в ворота школы, гравий захрустел у него под ногами. Велосипед лежал там, где он его вчера бросил. «Райли» уже не было. Он поехал к воротам. Можно было не торопиться. Там, на Подворье, наверняка еще спят. Он поднялся по холму, а потом свернул на одну из проселочных дорог, которая проходила мимо его дома и терялась среди полей. Он чувствовал, что ему нужно побыть на открытом пространстве, чтобы собраться с мыслями.