Не вернуться никогда - Олег Верещагин

Хангары терпели. А данвэ и вовсе не появлялись…

— … И сколько же у тебя сейчас скид? — немного завистливо спросил Синкэ.

— Уезжал — заложили "Фиорсу", десятый, — не стал скрывать Вадомайр. — Дерева хорошего не хватает, выдержанного. А кормчие мои и стормены хороши — не хуже, чем у Рэнэхида в Эндойне!

— Не скажи это ему, — посоветовал Синкэ.

— Не скажу, — пообещал Вадомайр. И погрустнел.

Кэйвинга Рэнэхида он видел месяц назад в море. И совсем неласково смотрел бывший вождь на бывшего стормена, хоть и улыбался широко. С палубы — на палубу. Один скид — под золотом с голубым единорогом. А другой — под золотым зимородком на густо-синем… Если и не враги — то и не друзья. Соперники…

Вадомайр встряхнулся, как промокший пёс, чтобы прогнать грустные мысли. Но Синкэ, кажется, понял, что к чему. Он был умён и опытен, юный правитель Галада. И умел подмечать скрытые движения людской души.

— Не следует горевать, что судьба разводит вождей, — сказал он непривычно мягко. — Это не лишает нас чести. Мы ближе к богам, чем обычные люди… и не важно, что и как вознесло нас на высоты — мы менее свободны в привязанностях и выборе, чем последний лэти…

— Это так, — наклонил голову Вадомайр.

— Ты и без того счастлив, Славянин. У тебя жена и ты находишь друзей везде, где живёшь. А многие всю жизнь ищут хоть одного.

— Я тоже ищу, — пробормотал Вадомайр. — И не нахожу…

— А! — Синкэ прищёлкнул пальцами, вскочил, быстро подошёл к стене между двух окон и откинул плотную ткань с какого-то предмета, висящего на стене. — Твоё?!

Вадомайр заулыбался. На стене висела картина. Липовая простая доска превратилась в окно в море. Под надвигающейся тучей, среди вздыбленных ветром белоголовых волн летел на вёслах скид. Казалось, можно услышать рёв гребцов.

— Моя. Как попала к тебе? Я её подарил одной девч… О?!

— Наоно моя жена, — усмехнулся Синкэ. — Эта картина — половина её приданого. Лучшая, хотя в другой половине немало золота и оружия.

— Поздравляю, — сказал Вадомайр искренне. И показал руками, как держат ребёнка. Синкэ нарисовал рукой живот и спросил:

— А у тебя?

— Нет пока, — коротко сказал Вадомайр. И вспомнил тот удар копьём, едва не убивший Эрну на бродах… Будут ли они — дети? Не могли сказать даже атрапаны…

— А правда, что твой старший атрапан — тоже славянин? — спросил, будто подслушав мысли, Синкэ. — Из-за гор?

— Правда, — кивнул Вадомайр. — Необычный человек… Пришёл и попросился жить. Он и не атрапан, это про него так — говорят разное. Он и меня-то старше не намного…

Они ещё поговорили о разных вещах. Вадомайр со смехом рассказал, как его люди охотились на шумного злого духа, поселившегося в пещере на склоне холма над одним вардом, а вместо духа убили здоровенного медведя, который колупал себе стену — там дикие пчёлы устроили гнёзда. Синкэ порадовал друга вестью о том, что Остан Эрдэ наконец-то успокоили… Вадомайр гостил у Синкэ третий день и сейчас пошёл поговорить перед обратной дорогой — в дальнем дворе уже брякал металл, фыркали кони и переговаривались ратэсты, готовые в путь.

— Приезжай ко мне, если будет время и достанет желания, — Вадомайр пожал локоть кэйвинга-соседа. — Посмотришь, каково в наших долинах.

— Может, и соберусь, — кивнул Синкэ. — Только скоро — вряд ли. Мы редко ездим друг к другу в спокойные дни. Если приеду — так с бедой…

Весна была и в горах. Кое-где ещё лежал снег, но по всем склонам проснулись уже давно ручьи, цвели среди камней эдельвейсы — бледные звёздочки. Солнце пригревало, над горами тянулись караваны птиц. А внизу, в долинах, убирали второй урожай…

Тут, в горах, жилища людей были редки. Хангары тут и вовсе не селились, из анласов прижились лишь те, кто жил охотой. Их каменные дома, обтянутые изнутри шкурами, лепились к скалам и казались их продолжением. Обитатели выходили навстречу семьями, приветствовали кэйвинга с оружием в руках, спрашивая, не нужны ли защита, помощь, проводники и нет ли какой войны, на которую можно пойти прямо сейчас? Вадомайр со своими людьми ночевал в этих домах и вечерами, сидя на шкурах у очага, в котором горели куски угля, расспрашивал неспешно об охоте и горных духах.

Ничто не предвещало никаких неприятностей. Да и каких — на своей уже земле?..

…Всё началось, когда впереди оставалось полдня пути — а там спуск в долину. Слева, высоко на перевале, будто парила в облаках башня одной из сторожевых крепостей. Вадомайр, задрав голову, с удовольствием рассматривал выстроенные данвэ (нет, правильно — данваны!) серые форты и мощный центральный тур. С гор потягивало льдом, ратэсты сейчас, наверное, сидят у огня, а те, кто дежурит на стенах, кутаются в тёплые меховые плащи…

Он оторвался от отряда. Под Вадомайром был не его боевой конь, а снежно-белый с чёрными "чулками" иноходец откуда-то с юга, подарок купцов. Нервный, тонконогий и быстрый, как ветер, конь не мог нести анласа в доспехе. На коротких расстояниях он оставлял далеко позади рыжих анласских жеребцов, но быстро утомлялся. Тёплый, подбитый мехом плащ Вадомайра лежал на конском крупе — именно этот плащ и зацепился за ветку багульника, густо росшего вдоль дороги.

Ругнувшись по-русски, парень склонился с седла… и что-то звонко цокнуло по камню — на той линии, где только что была голова кэйвинга. Вадомайр выпрямился в седле, схватив дротик у седла. Конь вдруг взвился и с хрипом начал падать — Вадомайр быстро соскочил и пригнулся, оглядывая скалы. Появившиеся из-за поворота ратэсты перешли на галоп, тревожно крича. Но Вадомайр их не замечал.

Шагов за двадцать справа на склоне поднялись и побежали прочь, к ведущей вниз осыпи, два человека в чёрном. Вадомайр размахнулся, посылая дротик в цель. Передний из бежавших взмахнул руками и упал — убит, Вадомайр был уверен в этом. Второй проскочил мимо товарища… вернулся, наклонился над ним. Мимо кэйвинга проскакали ратэсты, а трое, соскочив с коней, сдвинули вокруг щиты.

— Прочь, — Вадомайр оттолкнул их. — Второго берите живым! — крикнул он в спины остальным. Сам, метя плащом по камням, подошёл к коню. Между глаз у того торчало короткое древко арбалетного болта. Конечно, пластиковое…

Ратэсты вернулись — весьма смущённые. Двое тащили труп, третий — сам арбалет. Остальные ехали позади, растерянно переговариваясь.

— Прости, кэйвинг, — склонился с седла один из них. — Он прыгнул вниз, а там обрыв и камни внизу… вокруг аж брызнуло…

— Что это, Дан? — Вадомайр, взяв арбалет, протянул его своему щитоносцу.

Зеленоглазый мальчишка усмехнулся почти вызывающе. Подбросил в руке тяжёлую машину — утилитарную, как ложка, мощную, с рычагом взвода и круто изогнутым стальным луком.

— Такие делают для охотников, — ответил он. — Раньше из них стреляли кочевники Великой Степи. Я в кино видел. Правда, они были из дерева и рога… Наши с такими не воевали, но сейчас многие охотятся с ними, особенно на Асвайге.

— Планета-лес? — вспомнил Вадомайр рассказы Дана.

Тот кивнул, возвращая оружие. Говорили они на языке данванов — хотя и похожий на анласский, он всё-таки сильно отличался. Примерно как русский от чешского, оценил для себя Вадим ещё в начале знакомства с дэм Гато й'Харья, откликавшимся на "Дан".

Убитого положили к ногам кэйвинга — дротик Вадомайра попал ему под левую лопатку и прошёл почти насквозь. Под маской оказалось славянское лицо, коротко стриженые светлые волосы…

— Завалите его камнями, — приказал Вадомайр. — И едем дальше! Коня мне — моего боевого!

Обычно, возвращаясь из поездок или походов, Вадомайр мылся в небольшом душе и спал в тишине большой, светлой комнаты на втором этаже своего дворца — высокие незастеклённые окна выходили на галерею, с которой была видна вся долина и горы вокруг. По галерее ходили ратэсты — в такие часы они старались лишний раз не звякнуть металлом, видя откинутую на кожаную подушку голову кэйвинга и заброшенные за неё руки — сильные, но с тонкими запястьями — покрытые навсегда въевшимся загаром. В такие моменты его не беспокоил ни Ротбирт, ни даже Эрна.

Но в этот раз он изменил своей привычке. Едва бросив поводья подбежавшему младшему конюху, Вадомайр подхватил арбалет и быстро пошёл по крутым лестницам наверх, на плоскую крышу дворца.

Тут, в углу крыши, над самым обрывом, на дне которого бежала с гор холодная вода, мерно вращавшая лопасти трёх поставленных каскадом колёс, прилепился, как игрушечный кубик (домик Карлсона, всегда думал Вадим) небольшой мезонинчик с окнами на все стороны света — под ровной черепицей. Тут жил тот, кого называли "славянский годи". Хотя этот человек не был ни славянином (хотя Вадомайр так сказал Синкэ), ни атрапаном.

Одноногий Ганс Дидрихс, в прошлом — капитан медицинской службы вермахта, потом — интербригадовец времён Смятения, потом — просто беглец — предпочитал, чтобы его называли просто: "мастер". Хотя анласы считали его не просто атрапаном, но, пожалуй, немного богом. В руках Дидрихса самые обычные вещи становились волшебными. Он брал горсть песка, смешивал его с содой, грел на огне и… получалось стекло. Или выпуклый диск, проходя через который, лучи солнца поджигали бересту и мох. Он брал гнутые стальные лопатки, соединял их свастикой, ставил в ручей, протягивал ремни и… вода вращала ручную мельницу. Он брал широкое колёсико с желобком, закреплял его над воротами сеновала, пускал по жёлобу верёвку и… один человек поднимал такие тюки, что впору пятерым. И никогда никому не отказывал в просьбах. А больше всего любил говорить с Даном.