Голая королева - Татьяна Гармаш-Роффе

Лина не смогла сдержать улыбку: парнишка этот какие-то листовки раздавал прохожим, но так на Лину засмотрелся, что раздавать перестал. Руку кому-то протянул – она так и повисла в воздухе. «Ну не надо уж так сильно волноваться, молодой человек, подумаешь – красивая девушка, если из-за каждой столбенеть, так и в столб превратиться можно!» – снисходительно подумала она и улыбнулась.

Молодой человек с усиками спохватился, отдал прохожему листок и прямиком устремился к Лине.

– Для такой красивой девушки – самая лучшая реклама! – бодрым и неожиданно тонким, ломким голосом выкрикнул он. Покопавшись в пачке, вытянул из нее один листок и вложил в руки Лины. Мельком глянув на какое-то очередное «самое лучшее – у нас», она мило улыбнулась ему и пошла дальше, чувствуя спиной, как паренек еще долго провожал ее взглядом…

Ей повезло, что она не обернулась и не увидела этот взгляд, скрытый к тому же темными очками. Иначе бы сбежала без оглядки и потом долго бы еще просыпалась по ночам от кошмарных снов. Столько звериной тоски и безумной, самоубийственной страсти-ненависти было в этом взгляде…

Лина готовила ужин к приходу Андрея с небывалым вдохновением. Она научилась готовить, и все ей удавалось необыкновенно быстро и вкусно. Тарелки больше не бились, сама она больше не падала – она летала, она порхала, она чувствовала за спиной крылья…

Жизнь, как жар-птица, разворачивала перед ней свои перья во всей их блистательной красе. Казалось, счастье не имело пределов; каждое мгновение ее существования, каждая клеточка ее тела были напитаны счастьем. Если бы так продолжалось всегда!

Но почему бы и нет? Почему счастью не длиться? У них с Андреем есть все для этого!

Да, но где-то существует Муж. За которым она замужем. Который имеет какие-то права на нее…

Какая чушь! С какой это стати он имеет права на нее? Потому, что он муж? Взгляд ее упал на открытку, которую она сегодня опять нашла в двери: волк положил свою большую остроухую голову на спину волчице и смотрел в объектив желтыми глазами, будто говоря: моя самка, не подходи!

«Вот, – сказала себе Лина, – правильно! Мы же не волки! Мы же люди! Мы можем объясниться, поговорить… Нам нужно договориться о разводе, только и всего!»

От этой мысли ее передернуло. Страх, который она испытала тогда, в магазине, когда Муж примерещился ей через стекло витрины, снова нахлынул на нее.

Лина вытерла мокрые руки и, пытаясь унять противную слабость в коленках, села на стул, обхватив себя руками, будто защищаясь…

Чего она, собственно, так испугалась? Ну, пусть даже там был и Муж. Не бандит же, не маньяк какой-нибудь – Муж! Всего-навсего. Ничего страшного. Уважаемый человек, между прочим, директор издательства. Чего же бояться-то?

Он ей, конечно, не нравится. Она его находит неприятным. Она его не любит. Но это не значит, что надо впадать в панику при его виде. Она не должна себя чувствовать перед ним виноватой: действительно, не ее ведь вина, что у нее амнезия, что она его забыла и что теперь она его не любит. Не может любить: она любит другого. Она любит Андрея…

Что ж, он должен это понять. Он, наверное, умный человек, раз в его годы он уже директор такого большого, солидного издательства!

Вот, отказалась слушать доктора Паршина, теперь гадай – что за человек ее Муж… А согласилась бы слушать доктора – никогда бы Андрея не встретила! Так что все к лучшему в этом лучшем из миров… Где-то она эту фразу слышала… Или читала? Неважно. Важно то, что все не так уж страшно на самом деле.

Воодушевленная этой простой мыслью, Лина вскочила, схватила открытку с волками, выбросила ее в ведро – чтобы этот безнадежно жесткий звериный взгляд не мешал ей обдумывать ее человеческие дела – и зашагала по комнате, сплетя руки на груди и сосредоточенно разглядывая заляпанный краской старый паркет. В туманном стекле зеркала, синхронно с ней, маршировало ее отражение, и она иногда останавливалась, чтобы на него взглянуть, словно ища у него поддержки своим рассуждениям. Отражение угодливо поддакивало.

Действительно, если подумать… Если подумать хорошенько, то совершенно очевидно совершенно простое и совершенно необходимое решение: надо с ним поговорить. По-хорошему так, без паники, спокойно. Все ему объяснить. Не будет же он, в самом деле, настаивать, чтобы она с ним жила, раз она его не любит! Он, в сущности, не должен держать на нее обиды: она его не бросила, она ему не изменила – она его забыла! Это разные вещи. И ничего не поделаешь, даже если ему это и неприятно, даже если ему это обидно, – это факт, и надо, чтобы он посмотрел наконец этому факту в глаза.

Именно! Страх надо прогнать, надо встретиться, во всем разобраться с ним вдвоем. Можно к нему самой поехать, так даже лучше: придет к нему, как солидный человек, уверенный в себе, – обсудить кое-какие дела…

Он, наверное, теряется в догадках – куда она делась? Может, ищет. Может, даже в милицию заявил… Но она приедет к нему домой; не станет же он милицию вызывать, правда же? Он сам говорил, что не хочет ее в лапы милиции отдавать, правильно? Так что она ничем не рискует. Придет, как солидный, взрослый человек, который не прячется от него, трясясь от страха, а открыто является, чтобы все по-хорошему, цивилизованно обсудить…

Адрес она знает. Приедет, все объяснит, все уладит, договорится, чтобы он ее не искал, милицию не беспокоил и на возврат их отношений не рассчитывал… Может, даже о разводе можно поговорить…

Решено. Она с ним встретится. Она готова. Она не боится его. Вот так вот. Пора этому положить конец. Завтра же.

Завтра.

«Пора этому положить конец, – думал Алекс, глядя невидящим взглядом в разложенные на его столе бумаги, которые секретарша принесла ему на подпись. – Нужно открывать карты. Наши отношения вполне определились, Лина теперь не испугается. Она будет просто смеяться, как смеялась тогда, когда узнала, что я и есть тот директор, к которому она приходила наниматься секретаршей».

Он восстановил на работе свой обычный ритм, дел накопилось множество, и теперь жизнь в мастерской Андрея, отсутствие той устроенности, организованности быта, которая позволяла ему не тратить время попусту, ему мешали. К тому же Алекс не любил врать, обман создавал у него ощущение дискомфорта, и раз в нем отпала необходимость, ему хотелось с ним поскорее покончить, поставить точку и перевернуть страницу.

Пора сказать Лине правду, пора! Она уже готова к тому, чтобы ее услышать. Может быть, даже сегодня.

Сегодня вечером.

…«Все. Пора этому положить конец. Приехали, дальше ехать некуда, конечная, «просьба освободить вагоны…». Когда Филипп увидел Алю вместе с Алексом, у него от ненависти перехватило дыхание, от бессильной ярости закружилась голова, от желания перегрызть на месте обоим горло скрутило сердечную мышцу. Ему и в самом деле стало не на шутку плохо – безумно плохо оттого, что он не мог это сделать прямо сейчас.

Отказавшись от помощи прохожего, он доплелся до какого-то двора, где отсиживался час, приходя в себя. А придя в себя, он понял: все, больше он ждать не может. Если в ближайшие дни Аля не будет с ним, он просто погибнет.

Умрет.

Сдохнет.

Но только вместе с ней. Он, уходя из этой жизни, не оставит Алю ненавистному Алексу.

Волк унесет свою хуторянку с собой…

И если не в лес – то в смерть.

На следующий же день он передал ей в руки рекламный листок, на обороте которого он нацарапал несколько слов. Таких слов, которые должны ее заставить подчиниться его воле, когда он придет за ней назавтра.

А он придет назавтра. Он предстанет перед ней снова Мужем. И она не сможет не последовать за ним.

И, если он не увидит ее на улице, то он поднимется в квартиру. Днем она дома одна.

И тогда все сразу решится: или в лес, или в смерть.

За столом Лина была молчалива и рассеянна. Еда стыла у нее на тарелке, вилка застыла в руке.

Алекс никак не решался с ней заговорить, хотя он уже знал, как и что он скажет.

Он скажет: «Эта квартира слишком маленькая. Нам лучше было бы переехать в другое жилье… м-мм, в дом, например. В красивый, большой дом. И мы там будем жить вместе. Мы будем в нем принимать гостей, устраивать шашлыки в саду и танцы в гостиной и сами будем ходить в гости к друзьям…»

А она скажет: «Как же мы можем жить с тобой вместе – вот так, открыто? Мы ведь не женаты. Хуже того, я замужем за другим человеком. И он меня, должно быть, ищет».

А он ей ответит загадочно: «Он тебя не ищет». И замолчит.

Она посмотрит на него вопросительно, потом спросит: «Почему это он меня не ищет? Почему ты так решил?»

И вот тут он ей скажет: «Потому что он тебя уже нашел!»

Она не поймет сразу, она будет смотреть на него огромными, лиловеющими в сумерках глазами, соображая…

И он добавит: «Потому что я и есть твой муж, Лина».

Она, может быть, сначала даже испугается, но он ей начнет рассказывать всю эту историю, как он приходил каждый день в больницу, как смотрел на нее издалека…