Последний Совершенный Лангедока - Михаил Крюков

– Где тебя дьявол носит? – с угрозой спросил Гильом. – У меня гости! Вина и закусок!

Слуга исчез.

Мы расселись за столом и замолчали, глядя друг на друга. Наконец, Гильом вздохнул и сказал:

– Скажи-ка мне, Павел Иатрос, каким ветром тебя занесло в лагерь крестоносцев?

– Я ехал в Тулузу…

– И угодил к отрогам Пиренеев? Не пойдёт, придумай что-нибудь получше. Ты хоть представляешь, где мы, а где Тулуза?

– Нет, – честно ответил я. – Откуда? В Лангедоке я вообще не видел ни одной карты. Из Массилии я морем добрался до Нарбо, а там купил осла и стал искать римскую дорогу в Тулузу, но заблудился. По дороге я на своё несчастье встретил Юка де Сент Сирка, который был в плену у рутьеров, и освободил его…

– Ты? Освободил? Как? Подсыпал им в похлёбку слабительного, и они изошли на дерьмо? Прости, госпожа, за солдатский язык…

– Почти. Подсыпал им в костёр сонной травы, они и заснули.

– Надо же… – удивился Гильом, – а потом?

– Потом мы были в замке Фуа.

– Значит, трубадур не врёт? – прищурился крестоносец.

– В этой части нет.

– А в какой врёт?

– Во всех остальных.

– Откуда ты знаешь?

– А он всегда врёт.

– Ладно, оставим трубадура. Что было потом?

– По дороге я познакомился с Альдой, и она решила отправиться со мной…

– Вот, кстати, – опять перебил меня Гильом. – Никому больше не говори, что она сирота из бедной семьи и твоя ученица, придумайте что-нибудь другое. Мне можно, ибо я твой друг и не выдам тебя, но больше – никому.

– Почему? – удивилась Альда.

– Ты правда не понимаешь, госпожа? – снова вздохнул Гильом. – Да потому что ты не похожа на простолюдинку. Породу невозможно скрыть. Посмотри на свои руки, посмотри, как ты носишь платье, послушай, как ты говоришь. И потом… – Гильом помедлил, – никакая ты не ученица Павла, то есть, конечно, и ученица тоже, но я уже немолод, и вижу, как вы глядите друг на друга. Понимаешь?

Альда кивнула и покраснела.

– Счастлив тот, кому Господь пошлёт милость найти свою любимую. То, что происходит в вашем алькове – не моё дело, но если аббат узнает, что вы любите друг друга, быть беде. Он вас разлучит и будет шантажировать, угрожая одному пытками и казнью другого.

– Аббат? – переспросил я.

– Он самый. Арно Амори, папский легат, аббат монастыря Сито,[140] он-то и командует походом, и его ты видел в трапезной.

– А кто второй?

– Второй – Симон де Монфор.

– Де Монфор… Где-то ведь я слышал его имя?

– Конечно, слышал, от меня, – в очередной раз вздохнул Гильом, – я же сражался в Константинополе в его отряде.

Наш разговор прервал слуга, который начал неуклюже расставлять на столе кубки. Затем он притащил запечатанный кувшин с вином, хлеб и мясо.

Крестоносец ловко обколол залитое горлышко, покатав его об угол стола, выдернул пробку, разлил вино и тут же отхлебнул из своего кубка.

– Кажется, не кислое, – удовлетворённо сказал он, – только тёплое. Льда в лагере не достать.

Вино и вправду оказалось хорошим – густым, ароматным, правда, слишком сладким на мой вкус. Но французы, видимо, любили как раз такое.

– Ты всё время вздыхаешь, – заметил я. – Ты здоров? Лихорадка не возвращалась?

– Благодарение Господу, здоров, – ответил рыцарь, – тут дело в другом.

– Скажешь, в чём?

– Скажу. Знаешь, Павел, хорошо, что ты здесь оказался. Теперь хоть есть с кем поговорить. А то люди тут… разные. И пока не забыл: я за вас поручился. Понятное дело, часовых я к вам приставить не могу, и если ты захочешь сбежать, то сбежишь. Но ведь я дал слово, а аббат таких вещей не прощает. Он давно уже на меня смотрит, как волк на собаку, того и гляди, загрызёт. Так что теперь моя жизнь в ваших руках.

– Я понял тебя, Гильом, – сказал я. – Обещаю, что не подведу. Но мне надо в Тулузу. Как ты думаешь, сколько времени продлится ваш поход?

– Трудно сказать. Карантен у нас не превышает сорока дней, так что по их истечении многие уедут, но ведь приедут другие! А так вообще – до осени. Зимой у нас никто не воюет.

– А осенью нас отпустят?

– Скорее всего, да. Осенью у аббата Сито уже не будет войска, да и сам он вернётся в своё аббатство до весны. Зачем вы ему?

– Что ж, придётся ждать до осени.

– Да уж, придётся…

– А всё-таки, как ты попал в войско крестоносцев? – спросил я, размачивая чёрствый хлеб в вине. Альду, похоже, наш разговор совсем не интересовал, она думала о чём-то своём. – Не могу понять: ведь только окончился один поход, тебе бы отдохнуть, подлечиться, а ты снова принял крест. Зачем?

– Если бы всё было так просто, друг мой Павел, – покачал головой Гильом, – если бы всё было так просто…

Он встал, выглянул из шатра и, убедившись, что никого поблизости нет, опустил полог.

– После того, как мы с тобой расстались, я поехал в один монастырь. Отправляясь в Святую Землю, я оставил его аббату на хранение все свои деньги, ну, и потом, мне просто больше некуда было идти… Аббат меня узнал, только вот постарел он сильно, согнулся, ссохся весь как-то, я с первого взгляда понял – не жилец. Знаешь, как это бывает?

Я кивнул.

– Но человек он добрый, обрадовался от всего сердца, хотя и считал уже, что я не вернусь. Другой бы на его месте, увидев меня, расстроился, потому что теперь деньги придётся возвращать, да ещё с процентом, а он – нет. Увёл меня к себе и битый час расспрашивал, как да что. Ну и вино у него хорошее. А потом я и спросил, как у меня дома дела? Хочу, мол, съездить, навестить родичей, хоть и нет между нами привязанности сердечной. А он помялся, и отвечает, не надо тебе, Гильом, туда ездить. Только хуже всем сделаешь. Последних новостей у него нет, а о прошлом годе брат на брата войной пошёл, всё никак остатки отцовского имущества поделить не могли. Если я там появлюсь, они живо помирятся и меня мечами да копьями встретят, потому что на троих делить там уже воистину нечего.

Что мне делать оставалось? Я и спросил, а если я в его монастыре постриг приму, возьмёт он меня в обитель свой век доживать? Аббат смеётся: да какой из тебя монах, у тебя же меч к бедру прирос, гордыни на золотой, а смирения христианского на денье. Тут я совсем приуныл и, веришь ли, Павел из ромеев, на тебя злость возникла – ну зачем ты меня исцелил? Отдал бы Богу душу, и сейчас ничто земное меня бы уже не тревожило. Вот так бывает: телом-то я окреп, а дух стал мягким, как воск в жару. Аббат наливает мне ещё вина и говорит:

– По глазам твоим, сын мой Гильом, вижу, что задумал ты скверное. Не смей! Ибо это погибель для души. Я знаю, что тебе делать. Послушай старика. Забирай свои деньги, они в целости и сохранности. Даже процент какой-никакой нарос, купи себе коня, оружие и всё что благородному воину потребно, и принимай крест.

– Как, - говорю, - опять в Святую Землю? Да ты смеёшься, что ли, надо мной?

– Зачем в Святую Землю? За море плыть вовсе не надо! В Лионе аббат Сито собирает крестоносное войско против еретиков Лангедока. Там лучшие рыцари Франции – герцог Бургундский, граф Неверский, барон де Монфор…

– Кто?!

– Я же говорю, Симон де Монфор. Он, как и ты, недавно вернулся из-за моря, но когда папа объявил Крестовый поход, не счёл себя вправе отдыхать.

– Вот так-то, Павел, я и оказался у крестоносцев. А куда ещё мне было идти? Я надеялся, что Монфор меня не забыл. И, надо отдать ему должное, не забыл и обрадовался. Понимаешь, герцоги да графы – они войском не занимаются, их больше волнует, кто из них знатнее, и кто кому приказы будет отдавать. Аббатов и епископов у нас тоже полным-полно, но толку от них… А вот таких как я, знающих воинское дело и умеющих управлять крестоносцами да рутьерами, мало. Никто из господ мараться не хочет, ну а мне не привыкать. Грех жаловаться, Симон меня встретил как старого товарища, и скоро я стал его правой рукой. Во главе войска у нас стоит аббат Сито, но на самом деле командует Монфор, ну, а ему помогаю.

– Тогда чего ж ты грустишь? – удивился я. – Поход только начался, а ты уже вон как высоко взлетел.

– То-то что взлетел… – Гильом понизил голос. – Я тебе так скажу. Никогда я крови не боялся, а вот теперь, мнится мне, что руки до самой смерти не отмыть. Проклят я.

– С чего ты это взял? Почему?! Война есть война, она без крови не бывает.

– Знаю, – досадливо отмахнулся он, – всё знаю, что ты сейчас скажешь, так что молчи лучше. Только сначала была резня в Константинополе, помнишь я тебе рассказывал? А теперь вот в Безье. И это – неспроста.

– А что было в Безье? И что это такое – Безье?

Альда не участвовала в нашем разговоре. Я оглянулся на неё и увидел, что она от усталости и выпитого вина задремала прямо у стола. Я приложил палец к губам и показал на неё Гильому. Суровое лицо рыцаря неожиданно осветила тёплая улыбка. Он бесшумно встал и откинул занавесь, отгораживающую заднюю часть шатра. За ней обнаружилась лежанка, застеленная плащом. Я осторожно взял девушку на руки и перенёс на неё. Альда не проснулась, только улыбнулась во сне и прижалась ко мне.