Последний Совершенный Лангедока - Михаил Крюков

– А что было в Безье? И что это такое – Безье?

Альда не участвовала в нашем разговоре. Я оглянулся на неё и увидел, что она от усталости и выпитого вина задремала прямо у стола. Я приложил палец к губам и показал на неё Гильому. Суровое лицо рыцаря неожиданно осветила тёплая улыбка. Он бесшумно встал и откинул занавесь, отгораживающую заднюю часть шатра. За ней обнаружилась лежанка, застеленная плащом. Я осторожно взял девушку на руки и перенёс на неё. Альда не проснулась, только улыбнулась во сне и прижалась ко мне.

– Не будем опускать полог, – шепнул я, – а то она проснётся в незнакомом месте и испугается.

Гильом кивнул.

Мы вернулись к столу, и старались говорить как можно тише, чтобы не разбудить спящую девушку, причём, по-моему, любого громкого слова больше боялся Гильом, чем я. Альда спала молодым здоровым сном, и разбудить её сейчас было непросто.

– Так что было в Безье?

Рыцарь помрачнел.

– Бойня, – выплюнул он слово как сгусток крови. – Жуткая бойня. Поистине ужасающая своей бессмысленностью и запредельной жестокостью.

– Если не хочешь рассказывать…

– Не хочу. Но рассказать надо, иначе я потеряю рассудок. У меня одна надежда не сойти с ума – разделить это с кем-то. Но здесь я кроме тебя не верю никому. Это как нарыв вскрыть, как больной зуб вырвать. Ты же лекарь, ты должен понять! – почти крикнул он и тут же зажал себе рот, испуганно оглянувшись на Альду.

– Говори всё, без утайки. Обязуюсь сохранить…

– Не клянись! – перебил он меня. – Никакой тайны в том, что я расскажу, нет, это видели все, кому Господом было суждено выжить. Нет нужды в лишних клятвах. Да и потом, еретики, против которых мы должны сражаться, не приемлют клятв. И, знаешь, по-моему, они правы.

– Пусть так. Я слушаю тебя. Хочешь ещё вина?

– Не надо! Пить я тоже больше не могу. Скоро в углах шатра начну видеть крыс, чертей и аббата Сито верхом на василиске, будь он проклят!

– Кто, василиск? – попытался пошутить я, но Гильом взглянул на меня с такой яростью, что я осёкся.

– Этот поп хуже василиска, он – воплощённый дьявол! Слушай, как было.

В место, назначенное для сбора войска, я не поехал – аббат сказал, что там уже никого нет. Оказывается, поход готовили с помощью монастырей всех католических стран – они вербовали крестоносцев и собирали пожертвования, а аббатства в Лангедоке закупали провиант и фураж. Так что аббаты заранее были обо всём осведомлены, а послушники и монахи разносили новости. Здорово придумано, правда?

Я вспомнил про расправу графа де Фуа с аббатом Бегоном и промолчал.

– Ну вот, войско я догнал на марше. Найти его было несложно, знаешь ли. След за ним оставался такой… Словом, не спутаешь. Как я уже сказал, Монфор встретил меня хорошо. Ну, я и воспрял духом. Знаешь, наверное, как это бывает: поход только начался, ещё нет раненых и убитых, ещё никто не перессорился, никого не повесили за игру в кости и поножовщину, крестоносцы слушают мессу со слезами на глазах и горят христианским рвением покарать еретиков. Хотя, что я? Откуда тебе… Ты же ведь не был на войне?

– Не был.

– Ну да, тогда я буду малость по-другому рассказывать. Планов аббата Сито я, ясное дело, не знал, да и никто не знал, кроме вождей, но вскоре стало ясно, что первой нашей целью будет город Безье. А надо тебе сказать, что Арно Амори, аббат Сито, всегда служил мессу перед войском сам, и слушали его, затаив дыхание. И в самой первой проповеди пообещал он, что поход будет бескровным, потому что войско пойдёт по христианской земле. Войску достаточно будет обложить город, как местные жители откроют ворота, присягнут кресту и выдадут еретиков. Да только вышло по-другому.

Амори объяснил, что на жителях Безье лежит тяжкий грех – по приказу своих консулов[141] они за какие-то прегрешения убили своего епископа Гильома де Рабастана прямо в храме святой Магдалины, и за это их, дескать, следует покарать.

Город стоит на высоком холме, у подножия которого протекает река Орб. Увидев приближающееся войско, жители Безье затворили ворота и отказались сдаться. Аббат Сито велел разбить лагерь на левом берегу Орба и готовиться к осаде.

Ты, Павел, сегодня видел наш лагерь. Ну так по сравнению с тем, что было под стенами Безье, это образец дисциплины и порядка. А тогда… Какие-то пилигримы на клячах, повозки, полубезумные старухи, шлюхи, грязь, вонь, стада овец. Воду в чистой реке мгновенно замутили и превратили в навозный поток – кто-то пил, кто-то стирал бельё, а кто-то мочился в неё. По сути дела, войском никто не командовал, не было ни дозоров, ни часовых. А тут ещё рутьеры…

– Рутьеры? В Крестовом походе?!

– Да, друг мой, Павел, именно рутьеры. Кому какое дело, во что они верят, кому молятся, и вообще, не язычники ли они? Главное, что они знают, с какой стороны браться за меч, и им всё равно, кого убивать, лишь бы была добыча. Не знаю уж, как бы отнёсся папа к бандитам в Христовом воинстве, но аббат Сито и глазом не моргнул. Рутьеры разбили лагерь возле городских ворот, и жители Безье со стен тыкали в них пальцами, хохотали над горцами-дикарями и кидали в них отбросы.

Аббат отправил в город парламентёров. Три рыцаря без доспехов и оружия в сопровождении слуг, нёсших на пиках белые флажки, подъехали к воротам и спешились. Заревели рога. В воротах открылась калитка, и рыцари по одному вошли в неё. «Ну, вот и всё, – подумал я. – Скоро Безье будет нашим. Не станут же горожане сражаться с такой силой!» Но я ошибался. Парламентёры вернулись ни с чем, Безье отказался открыть ворота. Однако вскоре консулы прислали к аббату Сито своего парламентёра, Рено де Монпейру, нового епископа, назначенного вместо убитого де Рабастана.

Переговоры шли на глазах у всех крестоносцев, а жители Безье глазели со стен.

Епископ, с ужасом косясь на обложившее город войско, юлил и унижался, аббат Амори презрительно цедил слова сквозь зубы. Епископу предъявили заранее составленный список из двухсот двадцати двух имён еретиков, проживавших в Безье, и потребовали выдать их. Остальным жителям гарантировали жизнь. Перепуганный и подавленный Монпейру унёс пергамент со списком в город, но скоро вернулся. Консулы отказались выдать еретиков, чем весьма разгневали аббата Сито. Оправившись от гнева, он велел окончательно обессилевшему от страха епископу вновь идти в Безье и сделать последнее предложение: все члены католической общины должны покинуть город, ибо вскоре последует штурм, и оставшиеся найдут смерть под руинами города.

И вновь епископ вернулся, а с ним пришли несколько наиболее ревностных или наиболее пугливых прихожан. Остальные же католики, и, в том числе, все городские священники, отказались покинуть город. Они велели передать, что в Безье нет еретиков, и все его граждане – добрые христиане, а если по воле Господа им суждена смерть, то они умрут вместе, как ранее вместе жили.

Услышав эти гордые слова, аббат приказал войску готовиться к штурму, но все понимали, что это – пустая угроза, проистекавшая от бессильной злобы. Каменные стены Безье были высокими, а ворота крепкими. Стенобитных и осадных машин у крестоносцев не было. Их можно было построить, но длительная осада первого же замка ломала план похода, ведь многие рыцари привели свои отряды всего на сорок дней, и ближе к осени крестоносное войско начало бы таять, как прибрежный лёд.

Монпейру рассказал, что неделей раньше в городе побывал Раймон-Роже Тренкавель, виконт Безье и Каркассона. Он велел готовиться к осаде, запасать провизию и воду, чинить стены, а сам уехал в Каркассон, чтобы выступить на помощь Безье вместе со всем войском.

Положение крестоносцев внезапно стало очень опасным. Из-за ошибочного выбора аббата Сито лагерь был прижат к берегу полноводной реки, и если с одной стороны по нему неожиданно ударят отряды виконта Безье, а с другой – солдаты крепостного гарнизона под началом Бернара де Сервиана, известного своей храбростью и воинскими талантами, разгром многочисленных, но плохо организованных крестоносцев неминуем.

Нужно было срочно отводить войско от Безье и либо оставлять не взятый замок в тылу, либо готовиться к правильной осаде. Стемнело, вокруг городских стен загорелось множество костров, люди готовили ужин, там и сям слышались пьяные крики, женский визг. Я с ужасом смотрел, как военный лагерь превращается в стойбище кочевого племени. Если бы в эту ночь поблизости оказался виконт Тренкавель со своим войском или горожане сделали вылазку, наш поход окончился бы, толком не начавшись. Пьяные, полуодетые, безоружные и насмерть перепуганные люди бросились бы кто куда, причём многие нашли бы смерть в водах Орба. Но Господь отнял руку свою от Безье, и ночь прошла спокойно.

Настало утро. Над Орбом висел сырой туман, крякали утки, в лагере дымились костры, пахло свежеиспечённым хлебом. Большая часть крестоносцев ещё не пришла в себя после ночной попойки, и лагерь напоминал поле боя с разбросанными там и сям телами. Ни один военачальник не смог бы сейчас заставить взяться этих людей за оружие. Возможно, ночью по лагерю шныряли лазутчики из осаждённого города, а может, Бернар де Сервиан, увидев со стены плачевное состояние осаждавших, решил воспользоваться им, кто теперь скажет?