Утонуть в крови. Вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

– Сам теми же мыслями терзаюсь, друже, – горестно вздохнул Терех, пряча под мышками замерзшие пальцы рук. – Помоги мне, Моисей. Замолви за меня словечко перед ханом Кюльканом. Иначе совсем пропащее мое дело!

– Ладно, помогу тебе, – милостиво кивнул Моисей, – но с уговором, приятель: будешь мне прислуживать и выполнять все, что я прикажу. Согласен?

– Конечно, согласен! – Терех бухнулся на колени перед Моисеем и прижал его плеть к своей склоненной голове. – Буду твоим верным слугой, брат. Пойду за тобой в огонь и воду!

Моисей поговорил с ханом Кюльканом и без особого труда убедил его переселить к нему в юрту русского раба Тереха. Моисей пообещал хану Кюлькану обучить Тереха нескольким тюркским диалектам, а также языку монголов, на котором Моисей уже довольно сносно изъяснялся. Моисей резонно заметил хану Кюлькану, что если царевичи-чингизиды в будущем намерены управлять завоеванными землями Руси, то без толмачей им никак не обойтись. И тот из царевичей, у кого толмачей будет больше, окажется в более выгодном положении.

Поселив Тереха в своей юрте, Моисей нарядил его в татарские одежды, объяснил ему его обязанности и манеру поведения. Помимо того что Тереху приходилось следить за чистотой в юрте, ходить за водой и собирать топливо для костра, ему волей-неволей надо было ежедневно заучивать много слов и коротких фраз из монгольского и половецкого языков.

«Чем скорее ты научишься бегло говорить на этих двух степных наречиях, тем больше вероятности для тебя заслужить милость и даже почет среди татар», – молвил Моисей Тереху, тем самым давая тому понять, что толмачи в татарской орде всегда востребованы и имеют кое-какие привилегии благодаря той пользе, какую они приносят.

Однако, при всем своем старании, Терех очень туго воспринимал премудрости степных наречий. В отличие от Моисея, у него не было способностей к быстрому овладению чужеземными языками, тем более такими далекими от общеевропейских и славянских языковых корней.

Моисей, видя, с каким раболепством прислуживают слуги знатным татарам, требовал этого же и от Тереха. Тот исполнял любые прихоти Моисея, дорожа его заступничеством перед степняками. Моисей всячески помыкал Терехом, упиваясь своей властью над ним и мстя ему за прошлое. Злопамятный Моисей помнил все насмешки Тереха в свой адрес в их бытность в княжеской дружине, не забыл он и свои проигрыши в кости везунчику Тереху.

Однажды хан Кюлькан, вернувшись с пиршества из шатра Бату-хана, привел в свой шатер троих красивых невольниц. Моисей, вызванный ханом Кюльканом для уточнения карты рязанских земель, удивленно вытаращил глаза, узнав в одной из невольниц свою сестру Саломею.

От хана Кюлькана не укрылось то, какими глазами пожирают друг друга прекрасная чернокудрая рабыня и его преданный толмач. Хан Кюлькан был слегка навеселе, поэтому пребывал в благостном расположении духа.

– Эй, Мосха, хочешь, подарю тебе эту черноокую кудрявую рабыню? – с хмельной усмешкой обратился к Моисею молодой хан. – Похоже, ты ей приглянулся. Как она на тебя поглядывает! Забирай ее себе! Это тебе подарок от меня за верную службу!

Моисей низко поклонился хану, рассыпаясь в благодарностях на монгольском и половецком языках.

Нанеся кое-какие дополнения на карту приокских земель, хан Кюлькан сообщил Моисею и находящейся здесь же Тулусун-хатун, что его тумен завтра утром выступает к Переяславцу и дальше – к Перевитску и Коломне. Основное же татарское войско будет еще несколько дней стоять у разоренной Рязани.

– Когда насладишься прелестями этой рабыни, приходи ко мне в юрту, сыграем в боа, – с лукавой улыбкой шепнула Моисею Тулусун-хатун, выйдя вместе с ним и Саломеей из ханского шатра.

При этом Тулусун-хатун легонько похлопала Саломею ладонью пониже спины.

Эта вольность юной ханши явно не понравилась Саломее, это было видно по ее недовольным глазам и по тому, с каким раздражением она передернула плечами, обтянутыми теплым стеганым халатом.

Оказавшись в юрте Моисея, Саломея со слезами на глазах бросилась к нему на шею. Однако Моисей холодно отстранил сестру от себя.

– Запомни, голубушка, отныне ты – моя рабыня, – надменно промолвил он. – Только что хан Кюлькан передал тебя в мою личную собственность.

Саломея растерянно хлопала глазами, не веря своим ушам. Среди всех постигших Саломею бедствий за последние дни эта неожиданная встреча с Моисеем казалась ей настоящим чудом! Словно умерший Моисей воскрес прямо на глазах у Саломеи!

– Я благодарна тебе, милый братец, что ты избавил меня от позора, которого я уже испытала сверх меры в этой постылой неволе, – сказала Саломея, садясь на мягкие подушки возле тлеющего очага. – Что ж, я готова изображать твою рабыню, лишь бы поганые мунгалы оставили меня в покое. Кто только не принуждал меня к совокуплению с той поры, как я угодила в неволю в Ожске: и простые воины, грязные и кривоногие, и знатные военачальники, свирепые и жестокие, и Батыевы братья, не знающие ни стыда, ни жалости… – Саломея печально вздохнула, глядя на красные уголья в очаге, покрытые пеплом. – Я видела, как мунгалы насилуют женщин, а потом отрезают им груди и выкалывают глаза. Но самое ужасное зрелище, это когда татары бесчестят совсем юных девочек. Я насмотрелась этого кошмара в Ожске и здесь, в Батыевом стане.

– Как ты оказалась в Ожске? – спросил Моисей, сбросив шубу и шапку и усевшись напротив сестры.

– Я уехала туда вместе с Брониславом и его дочерью от первого брака еще до того, как татары подступили к Рязани, – ответила Саломея. – Юрий Игоревич поручил Брониславу собрать войско в городках и селах вокруг Переяславца. Однако Бронислав ничего не успел сделать, татары несметными полчищами подвалили к Переяславцу и Ожску со стороны Курлышевского леса, запалив огнем все деревни в округе. – Саломея помолчала, затем продолжила: – Бронислав погиб на крепостной стене при обороне Ожска. Я видела его отрубленную голову на татарском копье. Татары перебили всех русских ратников в Ожске, а также стариков и младенцев. Женщин и отроковиц нехристи обратили в рабство.

– А что сталось с Милоликой, дочерью Бронислава? – поинтересовался Моисей, всегда питавший к ней самое искреннее расположение.

– Мунгалы убили ее, – мрачно сказала Саломея, не глядя на Моисея. – Милолика была на седьмом месяце беременности, так нехристи раздели ее догола и вспороли ножом ей живот. Вывалившегося из чрева младенца кто-то из татар насадил на копье.

– Что ж, на то и война, чтобы страдали виноватые и безвинные, – после недолгой паузы заметил Моисей, ломая тонкие прутики и бросая их поверх тлеющих угольев.

– Мне странно это слышать от тебя, братец, – с неким внутренним протестом произнесла Саломея, вперив свой пристальный взгляд в Моисея. – Ты как будто оправдываешь гнусности мунгалов. Неужели ты на их стороне? И как вообще ты очутился у татар?

В этот миг колыхнулся входной полог и в юрту ввалился Терех в длинном чапане и татарской шапке, неся в руках большую вязанку хвороста.

– Пресвятая Богородица! – изумленно воскликнул он, увидев сестру Моисея. – Очам не верю! Неужто это ты, Саломеюшка?!

– Здравствуй, Терех Левша, – промолвила Саломея. – Рада видеть тебя живым!

– Сие немало по нынешним-то временам, – многозначительно обронил Терех, подходя к очагу.

– Где ты шляешься? – сердито набросился на Тереха Моисей. – Почто в юрте холодно и очаг потух? Ты забыл свои обязанности, раб?

– Прости, господин, – испуганно забормотал Терех. – Вот, за дровишками я ходил, сейчас мигом огонь разведу. Я же две вязанки в лесу насобирал, но одну вязанку у меня татары отняли.

– Терех, так ты тоже в рабах у Моисея ходишь? – с кривой усмешкой проговорила Саломея. – Похоже, мой братец весьма неплохо устроился среди поганых нехристей!

– Саломеюшка, я на твоего брата не в обиде, – заюлил Терех, подкладывая сухие ветки в набирающие силу языки пламени. – Моисей меня пригрел и приютил, языку татарскому меня обучает, а то что я у него в слугах хожу, так иначе никак нельзя. Моисей же – ханский толмач, свой человек для мунгалов, я же – пленник, в сече полоненный. Доверия мне со стороны татар нету никакого.

Саломея понимающе покивала с той же кривой усмешкой на красивых пунцовых устах.

Эта усмешка сестры и выражение ее больших глаз вдруг привели Моисея в ярость.

– Чего ты ухмыляешься, сука! – рявкнул он и, метнувшись к сестре, схватил ее за волосы. – Да, я отлично устроился у мунгалов и не жалею об этом! У меня ни в чем нет нужды, в том числе и в деньгах. Я всей душой на стороне татар, жестокости которых есть кара небесная таким скупым тварям, как мой отец и моя сестра. Если Милолика умерла безвинно, это надо признать, то ты, паскудница, получила все свои страдания в неволе как возмездие за свое бессердечие! – Моисей приблизил свое перекошенное от злобы лицо к бледному испуганному лицу Саломеи, перейдя на срывающийся крик: – Помнишь, гадина, как я умолял тебя одолжить мне несчастные восемь гривен! Помнишь?!. И что ты ответила мне тогда, не забыла? Коль ты позабыла, то я могу тебе напомнить, скупая тварь!