Утонуть в крови. Вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

– Что вы творите, нехристи?! – вне себя от гнева закричала Пребрана. – Вы – не люди, вы – чудовища! Вас нужно убивать, как бешеных собак! Давить, как клопов! Нужно истребить под корень все ваше сатанинское племя!..

Шаман Судуй прекратил свои завывания и замер на месте, с раздраженным недовольством глядя на то, как его слуги борются и не могут одолеть разъяренную Пребрану, которая таскает их за волосы и безжалостно колотит выхваченной из костра раскаленной головней. Пустить в ход ножи слуги шамана не имели права, поскольку красивая подруга рыжеволосой невольницы была нужна Судую живой и невредимой.

Наконец на помощь слугам, которым Пребрана успела в кровь разбить лица, подоспели Батыевы нукеры, находившиеся в отдалении, как им и полагалось. Трое здоровенных нукеров связали рыдающую от бессильной ярости Пребрану по рукам и ногам, отнесли ее в юрту и оставили там. Рассерженная Ухрцайх, схватив Пребрану за волосы, силой влила ей в рот какой-то приторно-кислый напиток, от которого та провалилась в сонное забытье.

Истинная цель убийства Людмилы шаманом Судуем и его слугами открылась Пребране, когда она пробудилась после долгого забытья. Пребрана видела, как одноглазый Олбор принес в юрту сваренные в кипятке ноги Людмилы, а безносая Ухрцайх срезала с них мясо острым ножом. Это мясо слуги шамана скормили собакам, стерегущим их овец.

Из длинных белых берцовых костей Людмилы шаман Судуй три дня изготовлял две священные дудки.

Пребрана вставала рано утром, тогда же старик Судуй начинал обрабатывать берцовые девичьи кости, пиля и полируя их. Пребрана поздно вечером ложилась спать, тогда же отходил ко сну и старый шаман, прекращая свой кропотливый труд.

Злопамятная Ухрцайх знаками объяснила Пребране, что, если хоть одна из костей ее подруги треснет при обработке, тогда Пребрану постигнет участь Людмилы.

Однако у Людмилы оказались прочные берцовые кости, из них получились прекрасные священные дудки, к нескрываемой радости Судуя. На исходе третьего дня Судуй вышел из юрты с готовыми дудками в руках, чтобы опробовать их звучание.

Над притихшим вечерним лесом, над застывшей Окой и укрытыми снегом лугами разнеслись заунывно-тягучие трели священных шаманских дудок, словно заупокойный гимн рыжеволосой русской девушке, принесенной в жертву древнему языческому обычаю монголов.

«Господь-Вседержитель, видишь ли ты, что творят нечестивые мунгалы? – думала Пребрана, лежа под шкурами в юрте шамана. – Коль не скрыты эти зверства мунгалов от очей Твоих, почто же тогда гнев Твой не покарает нехристей? Отец Небесный, испепели же громом и молниями рати Батыевы, уничтожь всю эту гнусную степную свору! Иначе кровь христианская будет литься как вода, а страдания русских людей превзойдут даже адские муки!»

Глава двенадцатая

Сеча под Коломной

В Коломне о падении Рязани под натиском татар узнали от монаха Парамона, который въехал в город на хромой соловой кобыле в первых числах января.

– И снизошел гнев Господень на землю нашу, братья! – возглашал Парамон, приехав на своей кобыле прямо на торговую площадь, полную народа. – Кривые мечи диких язычников не щадили никого в Рязани: ни старых, ни малых, ни мужей, ни жен… Снег в Рязани стал красным от обильно пролитой крови христиан. И трупы лежали на каждом шагу.

Люди, затаив дыхание, слушали страшную исповедь косматого схимника.

– От меня одного Господь отвел сабли и копья татарские, ибо волею Всевышнего ниспослано мне быть вестником грозного неизбежного рока! – продолжал вещать Парамон, вздымая руки к небу. – Схватили меня мунгалы и привели пред очи хана Батыги, слуги Сатанинского. При мне Батыга вкушал мертвечину, запивая ее свежей кровью младенцев. Глаза у Батыги желтые, как у рыси, зубы, длинные и кривые, торчат изо рта наружу, на пальцах у него когти, как у ястреба.

Слыша подобные страхи из уст бродячего монаха, люди осеняли себя крестным знамением, тревожно переговариваясь между собой. Женщины начинали потихоньку всхлипывать и охать. Мужчины стояли хмурые и подавленные.

Однако вещал Парамон недолго.

Вынырнувшие из толпы гридни здешнего князя Романа Ингваревича во главе с тиуном Ведомиром бесцеремонно стащили монаха с лошади и поволокли ко княжескому терему. Никто из столпившихся на рыночной площади мужиков и ремесленников не посмел вступиться за схимника, люди пребывали в унынии и страхе после всего услышанного. Дружинники хоть и уволокли Парамона прочь, но народ на площади не расходился по своим делам, тут и там горожане собирались небольшими кучками, обсуждая беду, свалившуюся на Рязанское княжество.

В княжеском тереме монаху Парамону устроили допрос братья Роман и Глеб Ингваревичи. При этом присутствовали их ближние бояре, а также воевода Еремей Глебович, присланный в Коломну суздальским князем с конным сторожевым полком.

Когда бродячему монаху пригрозили выколоть глаза, тот живо сбросил с себя личину Божьего вестника и сознался, что выпросил для себя у Батыя жизнь и свободу с условием передать волю татарского хана жителям Владимира.

– Батыга обещает не жечь Владимир, коль тамошние жители откроют ему ворота, – молвил Парамон, с опаской поглядывая в сторону Романа Ингваревича. – Татары в таком случае не станут никого убивать, а токмо заберут злато-серебро, меха, лошадей и самых красивых девушек. Князя Георгия Батыга готов взять под свою руку, ежели тот склонит голову перед ним.

– А коломенским жителям Батыга ничего переказать тебе не велел? – спросил у монаха Глеб Ингваревич. – Коль Батыга намерен идти на Владимир, то Коломну ему никак не миновать.

– Нет, княже, – Парамон отрицательно помотал косматой головой. – Про Коломну и здешних жителей Батыга ни словом не обмолвился. Я думаю, Батыга просто и слыхом не слыхивал про сей город.

– Что ж, скоро Батый услышит про Коломну и про живущих здесь русичей, – грозно промолвил Роман Ингваревич, сидящий на троне с подлокотниками. – Этого святошу накормите и в путь проводите. – Князь небрежным жестом указал на Парамона. – И дайте ему доброго коня, чтобы он побыстрее до Владимира добрался. Авось россказни этого инока про татар наконец сподвигнут князя Георгия принять меры к отражению Батыева нашествия.

При последних словах Роман Ингваревич бросил косой взгляд на владимирского воеводу Еремея Глебовича, который невольно заерзал на скамье под колючими взглядами старших дружинников братьев Ингваревичей. Воевода и сам понимал, что его конный полк слишком слабое подспорье для рати братьев Ингваревичей против несметной татарской орды.

– Я отправлю вместе с этим монахом своих гонцов, которые растормошат князя Георгия и вынудят его направить к Коломне все суздальское войско, – сказал Еремей Глебович. – Я еще месяц тому назад говорил князю Георгию, что надо собирать полки и выступать на подмогу Рязани. Так у князя Георгия в ту пору голова иными помыслами была забита. К нему посольство из Германии прибыло, невест на смотрины привезли для его брата и племянника… До татар ли было князю Георгию! – Воевода мрачно усмехнулся. – Ну, а теперь князю Георгию поневоле придется за меч браться, коль Батыга намерен к нему в гости пожаловать.

Едва проводили в дорогу монаха Парамона и двух гонцов из полка Еремея Глебовича, как гридни Романа Ингваревича доставили в княжеский терем еще одного путника. Он валился с ног от усталости, а его обветренное исхудавшее лицо заросло густой бородой.

Роман Ингваревич собирался поужинать вместе с женой и братом, когда челядинцы под руки ввели незнакомца в княжескую трапезную.

Узнав, что этот человек держит путь из самой Рязани, откуда он ушел накануне взятия города татарами, Роман Ингваревич пригласил его к столу и попросил рассказать, как оборонялись рязанцы от наседающих мунгалов.

– Рассказывай, друже, обо всем, что видел и знаешь, – нетерпеливо добавил Глеб Ингваревич, усадив незнакомца на стул рядом с собой.

Слуги поставили на стол перед нежданным гостем жирную мясную похлебку, блюда с пирогами, хлебом и салом, налили в чашу хмельного меда.

Путник поведал, уплетая мясной суп, что зовут его Яковом, родом он из Костромы, что всю свою жизнь торговлей промышляет. Затем купец рассказал о том, как рязанская рать, напавшая на татарские станы близ Черного леса, вызволила его из неволи, в которую он угодил, возвращаясь степным шляхом с караваном из Дербента.

– Так оказался я в Рязани, – молвил Яков, жуя черный ржаной хлеб с салом. – Думал, отсижусь за стенами и валами Рязани, да не тут-то было! Нехристей подвалило к городу черным-черно, не пересчитать! Поначалу-то мунгалы карабкались на стены по длинным лестницам, но после того, как отразили их рязанцы, нехристи соорудили камнеметы и начали швырять на стены хвостатые шары и драконьи головы с жидким негасимым огнем. Стены и башни рязанские запылали и за два дня выгорели почти дотла. Страшно вспомнить, что тогда творилось в Рязани!