Утонуть в крови. Вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

Перечисляя неблаговидные поступки князя Георгия, в числе коих были клятвопреступление, умыкание чужой жены, попытки поссорить между собой племянников Константиновичей, наговоры за глаза, изгнание неугодных бояр и многое другое, Глеб Ингваревич так разозлил братьев Георгиевичей, что они все трое разом уехали обратно в свой стан.

– Катитесь ко всем чертям, воители хреновы! – кричал с теремного крыльца Глеб Ингваревич вслед братьям Георгиевичам, которые садились на коней и выезжали с теремного двора в сопровождении своих слуг. – Без вашей подмоги обойдемся! Портки не обмочите от страха, когда татары на вас скопом навалятся!..

Гридни и челядинцы Романа Ингваревича хохотали без удержу, слушая словесные обороты смелого на язык Глеба Ингваревича.

– Ну что, братья-острословы, сбили спесь с сыновей князя Георгия, и что дальше? – сердито выговаривал Роману и Глебу воевода Еремей Глебович. – То-то Батый обрадуется, когда увидит, что между князьями русскими единства нету. Внемлите моему слову, упрямцы: коль не столкуетесь вы ныне с суздальцами, разнесут всех нас татары в пух и прах!

– Вот и скажи об этом братьям Георгиевичам, – огрызнулся Роман Ингваревич. – Они татар в глаза не видали, а норовят войско против них вести. Пусть выбирают: либо я встану во главе всей русской рати, либо рязанцы в Коломне запрутся, а суздальцы пусть сами с татарами управляются!

Скрепя сердце Еремей Глебович поехал в стан суздальцев, понимая, что если он не примирит между собой горячих молодых князей, обремененных давними обидами еще своих отцов и дедов, то никто другой этого не сделает.

Еремей Глебович знал сыновей князя Георгия с детских лет, поскольку его собственный сын рос вместе с ними.

Двадцатипятилетний Всеволод Георгиевич по своей натуре был человеком беззлобным, даже добродушным, но еще с детской поры над ним довлела воля его брата Мстислава, который был моложе Всеволода всего на один год. Всеволод не выделялся ни крепким сложением, ни изворотливостью ума, ни сильной волей – все эти качества в полной мере унаследовал Мстислав. Всеволод внешностью уродился в мать, имеющую в своих жилах немалую толику половецкой крови от своих предков со стороны отца, которые довольно часто брали в жены знатных половчанок. Светло-карие глаза Всеволода имели явно выраженный восточный разрез, как и у его матери. Верхней частью скул, тупым подбородком и низким покатым лбом Всеволод также смахивал на половца. Вдобавок его густые волосы были светло-желтого оттенка, совсем как у степняка из половецкого племени.

Мстислав ростом и мощным телосложением пошел в отца-русича. Черты его лица являли прекрасный образчик мужественной славянской красоты. Большие темно-синие очи Мстислава в сочетании с прямым благородным носом, высоким лбом и красивым росчерком губ свели с ума многих молодых вдовиц и девиц во Владимире. Дабы пресечь любовные похождения Мстислава, за которым тянулся шлейф из забеременевших от него женщин, князь Георгий подыскал сыну невесту из датского королевского рода Эстридсенов.

К удивлению многих, ветреный Мстислав по уши влюбился в юную белокурую светлоглазую датчанку, едва увидел ее на смотринах в Новгороде. После свадьбы Мстислав уже не растрачивал свой любовный жар и молодые силы на случайных любовниц, обретя в датской принцессе Кристине женщину своей мечты. Кристина довольно быстро освоила русский язык, и хотя в ее речи всегда был слышен небольшой акцент, это не мешало ей сближаться с русскими княжнами и боярышнями.

Всеволоду невесту привезли из Путивля. Это была стройная голубоглазая красавица с длинной русой косой, происходившая из рода черниговских Ольговичей. Марину высмотрела Агафья Всеволодовна, жена князя Георгия, когда ездила в гости к своей черниговской родне. Всеволод, в отличие от Мстислава, хоть и увлекся Мариной с первого взгляда, тем не менее не забывал и свою прежнюю наложницу-челядинку, родившую от него дочь. Впрочем, Всеволода к этому толкали скорее его отцовские чувства, нежели склонность к распутству.

Младший из братьев, Владимир, был высок и красив. В подражание грекам, он брил усы и бороду, отрастил длинные волосы, предпочитал одеваться в одежды греческого покроя. Владимир был любимцем отца и матери, которые всячески старались развивать в нем его природные смелость и честолюбие и старались не замечать его вспыльчивость, обидчивость и жестокость. В жены Владимиру досталась девушка изумительной красоты из древнего боярского рода, издревле живущего в Суздале.

Во время свадебного торжества, когда жених и невеста прибыли в храм, чтобы скрепить свой брачный союз по христианскому обряду, толпы людей со всего Владимира пришли полюбоваться на эту счастливую пару, юная свежесть и очарование которой, казалось, были созданы Творцом, чтобы радовать людские глаза и сердца.

Оказавшись в стане суздальцев, Еремей Глебович без долгих раздумий направился к шатру Мстислава Георгиевича. Там-то он и застал всех троих братьев, которые с гневным пылом обрушились на воеводу, не желая слушать его доводы о необходимости примирения с братьями Ингваревичами.

– Гордыня Романа Ингваревича и наглость его брата Глеба нам и прежде были хорошо ведомы, – сказал Всеволод, – поэтому нынешняя их дерзость нисколько нас не удивила. Не хотят братья Ингваревичи склонять пред нами голову – и не надо! Мы и без них татар одолеем!

– А разбивши татар, еще и отнимем у рязанцев Коломну, дабы они впредь не смели перечить суздальским князьям! – запальчиво воскликнул юный Владимир.

С недавних пор Владимир утвердился на княжеском столе в Москве, владения его удела граничили с владениями Романа Ингваревича. Самонадеянный Владимир не скрывал от своих братьев, что он не прочь завладеть Коломной и всем течением Москвы-реки до ее впадения в Оку.

– Вы посланы сюда отцом своим для отражения татарского нашествия, а не для вражды с рязанскими князьями! – промолвил Еремей Глебович, окинув суровым взглядом братьев Георгиевичей. – Незачем было задирать Романа Ингваревича, который от врага никогда не бегал и в нынешних неудачах рязанцев повинен меньше всего, ибо не он, а его дядя Юрий Игоревич верховодил всем рязанским воинством. – При этих словах Еремей Глебович задержал свой холодный взгляд на Мстиславе. – Ваша рать, конечно, велика, соколики, но орда татарская многочисленнее полков ваших раз в пять, а посему без поддержки братьев Ингваревичей вам против татар не выстоять!

– Мы уже сходили на поклон к братьям Ингваревичам, – пробурчал Мстислав, – теперь их черед к нам на поклон идти.

– И скажи этим наглецам, воевода, что главенство над суздальским войском я не уступлю Роману Ингваревичу! – надменно произнес Всеволод. – Никогда такого не бывало, чтобы суздальцы в подручных у рязанцев ходили!

Еремей Глебович не стал возвращаться в Коломну, понимая, что на условия сыновей князя Георгия братья Ингваревичи не пойдут, а посему примирения между ними быть не может. Воевода остался в стане своего сторожевого полка, шатры которого стояли рядом с шатрами рязанских ратников.

«Что ж, князья-соколики, – мрачно размышлял Еремей Глебович, сидя у костра, – не можете вы прийти к согласию. Значит, дождетесь того, что смерть примирит вас, неразумных!»

Короткий январский день истекал, растворяясь в бледно-розовом закате, на фоне которого мрачно темнели острые верхушки елового леса. Холодный ветер разносил запах хвои и едкого дыма костров, у которых грелись и готовили пищу русские ратники.

Как обычно, обойдя дозорных на бревенчатых стенах и башнях Коломны, Роман Ингваревич уже затемно пришел в опочивальню к своей супруге.

Княгиня Анастасия не спала. Она сидела у стола над раскрытой книгой в кожаном переплете, но взгляд ее был прикован не к страницам книги, а был устремлен на удлиненный подрагивающий огонек светильника.

Двадцатилетняя княгиня была прелестна и женственна с распущенными по плечам длинными русыми волосами. Из одежды на ней была лишь длинная шелковая сорочица греческого покроя, удерживавшаяся на плечах с помощью тонких бретелек.

Услышав скрип отворяемой двери, Анастасия очнулась от глубокой задумчивости и обернулась к мужу, который с порога поинтересовался, почему она все еще не в постели.

– Сон к очам не липнет, милый, – грустно ответила юная княгиня. – Тревожно у меня на сердце. Зря вы с Глебом разругались с сыновьями Георгия Всеволодовича. Вот уйдут они с полками обратно во Владимир, что тогда делать станем, муж мой? Татары вот-вот под Коломной объявятся.

– Никуда отсюда братья Георгиевичи не уйдут, лада моя, – уверенно промолвил Роман Ингваревич, подойдя к жене и нежно коснувшись губами макушки ее головы. – От Коломны начинается самый удобный путь по льду Москвы-реки во Владимиро-Суздальские земли, и татары, похоже, прознали об этом. Князь Георгий верно рассудил, что лучше встретить мунгалов под Коломной среди здешних лесов, чем допустить их в суздальское ополье. Сыновья князя Георгия получили приказ встретить близ Коломны Батыеву орду и разбить ее. Эти надменные молодцы пришли сюда с полками не нам в подмогу, но о своем княжестве радея. Вот об этом я и сказал братьям Георгиевичам.