Возмездие теленгера - Михаил Белозеров

Больше Костя на эту тему решил не думать, потому что, как и в случае с Дядиным, только запутался окончательно и бесповоротно. Не хватало ему жизненного опыта, не понимал он еще взрослых мужиков, и это была основная проблема «мстителей». Жизненный опыт они должны были приобрести по мере взросления. А на это нужно время. А времени у них как раз и не было. Вот они, должно быть, и погибали из-за собственной неосторожности и доверчивости. Поэтому я буду хитрить, другого выхода у меня нет, подумал он. Как только Костя пришел в такому умозаключению, на душе у него стало легче и он словно увидел мир в другом свете – яснее и понятнее, но это не решало его основные проблемы: как незаметно подобраться к заветному тумблеру под красным колпачком?

Между тем баркас проскользнул мимо причала, далеко выдающегося в море, и пошел, прижимаясь к берегу, мимо разрушенной башни циклопического вида, мимо равелина, где в стародавние времена стояли грозные пушки, вдоль городского пляжа с покосившимися, оборванными зонтиками и густыми зарослями деревьев, за которыми виднелись плоские крыши городских кварталов. Потом из блеска волн вынырнула длинная полоска пирса, и Дядин стал забирать левее, чтобы его обойти. Благо волны за островом сделались ниже и не так сильно били в корму. За пирсом они увидели длинную аллею, уходящую в глубь города, а по ходу баркаса открылся низкий южный берег Котлина. И чем дальше правил Большаков, тем больше разворачивался порт с молами, причалами, маяками и древними бастионами буро-красного цвета, с глазницами бойниц, которые еще со стародавних времен взирали на главный фарватер Финского залива.

Вовсю светило солнце, блестела бескрайняя вода, и Костя на какое-то мгновение забыл о своих тревогах и с восторгом глядел на открывшийся город. Он показался ему даже красивее, чем Санкт-Петербург, потому что его можно было охватить одним взглядом и понять его планиду, которая заключалась в обороне Санкт-Петербурга, а теперь уже и всей державы, раскинувшейся за ним аж до самого Владивостока. Эк я ухватил, с восторгом думал Костя, далеко гляжу.

За гранитными набережными зеленели деревья и вставали дома, улицы и площади с памятниками, мемориалами и большими черными якорями, которые символизировали славные боевые традиции Кронштадта.

Костя решил, что Большаков правит на форт Кроншлот и что они еще сегодня осмотрят этот самый большой из всех фортов, которые окружали остров Котлин, однако Большаков вдруг резко повернул вправо. Костя испугался, что они сейчас врежутся в мол, но вдруг открылся проход, и Большаков, радостно хмыкнув, так, словно ему приятно было возвращаться в родные места, направил баркас прямиком в него. Ветер стих, волны пропали, блестящая гладь пролива осталась позади, город надвинулся и занял все пространство – так основательно и так величественно, что Костя на какой-то момент усомнился в том, что была война и что время-то сейчас, как ни крути, «марь», что город, как и везде, – мертв и пуст, как оболочка от выеденного яйца, и что в нем нет людей, нет жизни, кроме разве что странного и непонятного Большакова, который обитает в этой каменной пустыне только потому, что он северный куратор и не может добровольно покинуть пост. Должно быть, от этого он и злится, решил Костя, и мучается, а следует, наоборот, радоваться, потому что с появлением его, Кости Марсова, все проблемы решатся чисто автоматически. Запустим ракету, подумал Костя, и Большаков может топать на все четыре стороны. Однако, похоже, у Большакова было свое мнение на этот счет, потому что он, не изменяя враждебного выражения на лице, направил баркас к «зимней» пристани, рядом с которой стояла парочка поржавевших судов, и виртуозно причалил к стенке, накинув веревку на сваю.

Телепень, зеленый, как ряска в пруду, выполз на сушу и со стоном распластался на камнях. Вид у него был еще тот – хуже, чем у подстреленных в деревне кайманов.

– Вот и маяк! – обрадовался Дядин, показывая на высокое белое здание, вознесенное к чистым небесам и украшенное на самом верху красной башенкой.

– На этот маяк мы не полезем, – веско сказал Большаков, возясь с баркасом и выказывая всем своим видом презрение к дилетантам, которые не понимают очевидные вещи.

– Почему? – удивился Петр Сергеевич, разминая поясницу, и похоже, тоже был рад ощутить под ногами твердую почву и снова обрести крепость духа. – Почему? Почему же?!

Костя вспомнил Аманду и подумал, что женщины – народ странный: отдать предпочтение старику вместо молодого парня, казалось ему диким и глупым поступком, лишенным естественного человеческого стремления предпочесть лучшее. Но женщины на то и женщины, чтобы меньше всего понимать их, решил он с легким сердцем. Должно быть, они народ особый, не привычный к мужчинам.

– А ты погляди, – пробасил Большаков, – погляди!

Косте тоже стало интересно. Он посмотрел внимательнее и действительно обнаружил, что маяк несколько покосился и того гляди рухнет в воды Купеческой гавани. А еще Косте показалось, что в ближайших кустах как будто бы мелькнул рыбак с удочкой.

– Ну-ну-ну… – удовлетворенно произнес Дядин. – Значит, Костя и в этом прав. Все-таки наши предки не были дураками. Они знали, что рано или поздно маяк упадет, и поэтому закодировали «мстителя» на Морской собор.

– Это все теория и совпадения, – прогудел Большаков. – Сейчас залезем и увидим, а вот если не увидим… – И опять нехорошо посмотрел на Костю, не обещая ему ничего хорошего ни сейчас, ни позже.

– А куда идти-то? – нетерпеливо спросил Дядин, чтобы как-то отвлечь Большакова от Кости, дать парню вздохнуть свободно.

Несмотря на то что Костя подозревал Дядина в измене, сейчас он ему был благодарен, хотя и подумал, что Дядин мягко стелет, да жестко спать.

– А вот по этой Красной улице и пойдем, – сказал Большаков, показав в сторону суши, где среди деревьев, покрывающихся нежной листвой, проглядывал торец красного здания.

Точно, с облегчением вспомнил Костя, есть в моей памяти это здание. Значит, все идет по плану, который записан у меня в голове. Правда, он не был в этом уверен, потому что успел убедиться, что его память иногда ошибалась.

Они прошествовали мимо этого древнего здания из красного кирпича со следами пуль и осколков на стенах, с выбитыми дверьми и разбитыми стеклами.

– Это арсенал, – снизошел до объяснения Большаков. – Напротив морской вокзал, а слева – Петровский парк.

Город был тих и печален. Только вороны да чайки кружили над ним. А в остальном он был неподвижен и безмолвен, словно хотел сказать этим, что переживает не лучшие времена и что только рад будет, когда парки, гавани и улицы наполнятся человеческими голосами.

– В городе кто-нибудь есть? – пристал к Большакову Чебот. – Есть или нет? Боязно… Мне кажется, что за нами кто-то наблюдает…

– Не боись… – добродушно гудел Большаков, – никого здесь нет, кроме пары таких же несчастных, как и я.

– Я и не боюсь… – в тон ему отзывался Чебот, но все равно озирался испуганно и то и дело шептал: – Святые угодники, – тащил свою «тулку» и крутил лохматой башкой по сторонам, разинув рот. А потом – пропал.

Костя этот момент пропустил и обнаружил отсутствие Чебота лишь спустя некоторое время, в течение которого сам таращился на чудный город, потому что никогда не видел древнюю военную крепость с ее оборонительными каналами, доками и равелинами изнутри. За это время они успели миновать Красную улицу, застроенную невысокими домами с выбитыми стеклами, Петровский овраг, в котором почило от чахомотки все население города, и подступиться к Морскому собору. Здесь Костю впервые кольнуло беспокойство. Он огляделся в поисках друга, но Большаков со свирепым видом уже махал ему рукой, мол, думать надо было раньше, а теперь поздно, надо ответ держать, поэтому Костя решил, что Чебот, то бишь Ремка Дьяконов, от испуга первым нырнул в собор или… или сбежал?

Если снаружи собор был просто массивен, с куполом, плывущим в небе, то внутри он был и огромен, и величествен одновременно. Костя почувствовал себя здесь муравьем. На полу были изображены якорь, краб, барабулька и медуза. Ряд арок с колоннадами, золоченые фризы, цветастый орнамент с неведомыми птицами и растениями. Костя загляделся на всю эту красоту и вовсе забыл о Чеботе. Потом его окликнули чуть ли не хором, и он обнаружил, что Петр Сергеевич грозно смотрит на него из-под арок на втором этаже, а Большаков – так тот вообще гневно машет рукой, стоя в дверном проеме: давай, парень, давай, не тяни резину, все равно перед смертью не надышишься! Пришлось заканчивать лирическую часть экскурсии и топать по узкой винтовой лестнице все выше и выше, под самый купол, парящий в вышине. По периметру купола были расположены окна и смотровая площадка.

– Ну что, узнаешь, что-нибудь? – нетерпеливо спросил Большаков и ткнул рукой в стекло, будто Костя обязан был подчиняться малейшему его приказу.