Большой вальс - Людмила Григорьевна Бояджиева

я не сомневаюсь, что ты её выполнишь: сохрани все услышанное здесь в тайне. Как бы ты к этому ни относился. Ведь это не мои секреты… А сейчас — ты должен ехать. Постарайся не слишком осложнять отношения с полицией и если сможешь, сообщи обо мне Брауну. Я не хочу подвергать тебя опасности своим присутствием и лучше подожду здесь… Честное слово, мне неизвестно, кто охотится за моей тайной, но, видишь, — это далеко не игра. Тебе пора.

— А кто-то недавно сказал, что читает меня другом… Это в России так поступают с друзьями? Нет уж, дорогая моя, кем бы ты себя не считала, хоть генералом спецслужб, обыкновенный французский парень не удерет с поля боя и не оставит в беде даму. Особенно, если она так очаровательна, а парень уже пять лет считает себя безнадежно в неё влюбленным.

— Та, кто тебе нужен, сейчас в Париже и никто не устраивает на неё облаву.

— Хорошо, я постараюсь разобраться в этой головоломке. А пока ты сядешь со мной в машину и не будешь задавать лишних вопросов. Договорились, подружка? — Жан-Поль подошел к Виктории и шепнул: «У тебя есть неоспоримое преимущество перед Антонией… Ни Уорни, ни Картье не имеют к тебе никакого отношения!»

— Зато у меня масса других поклонников, — нахмурилась Вика, сопротивляясь попытке Жан-Поля выпроводить её из комнаты: — Я никогда не прощу себе, если из-за меня пострадаешь ты. Это было бы уже значительно хуже, чем присвоение чужих писем.

— Но лучше, чем оставить меня на всю жизнь с ощущением совершенной подлости… Быстрее, в машину. Если все так, как ты рассказала — нам лучше поскорее уносить отсюда ноги…

Жан-Полю было над чем задуматься. В лабораторию биологических исследований, руководимую Мейсоном Хартли, как оказалось, он попал по протекции Динстлера. Только убедившись в том, что юный Дюваль — достойный ученик, Хартли признался, что уступил просьбе давнишнего друга обратить внимание на способного студента. — «Если бы ты не оправдал моих ожиданий, поверь, никакие ходатайства не помогли бы. Мы расстались бы уже давно… Но я очень доволен тобой, мальчик, хотя и боюсь, что лет через пять ученик без зазрения совести обскачет учителя», — сказал знаменитый ученый, возглавляющий одно из самых перспективных подразделений в области генной инженерии.

Они работали над  задачей выделения гена старения у земляного червя, сенсационной по своей сути. В случае удачи путь к продлению человеческой жизни мог оказаться совсем коротким. И сам Мейсон, и трое ребят его «команды» потеряли свет времени, проводя дни и ночи в лаборатории. Оставаясь вдвоем с Жан-Полем, Мейсон Хартли рассказывал ему удивительную притчу про некого одержимого совершенством профессора, заблудившегося на запутанной тропинке, принятой им за широкую стезю научного прогресса. Дюваль понял, что речь идет о Пигмалионе и неком, открытом им направлении, позволяющем изменять облик человека неоперативным путем.

Теперь, сопоставив услышанное от шефа с рассказом девушки, Жан-Поль наверняка понял одно — именно Хартли может помочь им в этой ситуации. Поэтому, не щадя старенького фиата, он гнал машину к Милану. То ли владелец угнанного автомобиля ещё не хватился потери и не заявил в полицию, то ли им просто везло, но ни посты дорожной службы, ни дежурный на автозаправке не заинтересовались их номером.

К вечеру беглецы были в Милане. Всю дорогу они предпочитали отмалчиваться, сосредоточившись каждый на своих мыслях. Виктория так ни разу и не задала вопроса относительно планов Жан-Поля. Она доверила ему свое будущее, ставшее вдруг совсем безразличным. Гадкое ощущение позорного поступка лишало её интереса к жизни и к ожидавшей участи.

Нет, не присвоение чужой внешности угнетало её — в этом она не чувствовала своей вины. Викторию мучил стыд за чтение любовных признаний, принадлежащих другой. Мало того, она ещё и вообразила, что может подменить Антонию в душе Дюваля! Она молчала, понурившись, и стараясь не смотреть на своего спутника, который упорно, с отрешенностью камикадзе гнал вперед украденный автомобиль.

В миланской гостиницы, где расположились участники симпозиума, Дювалю доложили, что синьор Хартли находится на торжественном банкете, даваемом международной ассоциацией биофизиков по случаю завершения рабочей программы.

— Может, зайдем в ресторан или какое-нибудь кафе, выпьем чего-нибудь горячего? — предложил Жан-Поль, отметив болезненный румянец Виктории. — Мне кажется, ты ещё не избавилась от своей простуды.

— Пойди один. У меня совершенно нет аппетита. Я подожду тебя в машине.

— Нет уж, второй раз я не оставлю тебя в машине одну.

— Думаешь, лучше, если мы взлетим на воздух вместе?

— Взрыв отменяется. Насколько я заметил — никто не приближался к этому автомобилю. А вот другие эксцессы не исключены. — Жан-Поль строго посмотрел на свою спутницу и сердце его сжалось: свернувшаяся на сидении как затравленный зверек, укутанная по уши в подаренный шарф, осунувшаяся и подавленная, она была все же невероятно желанной.

— Ты же дважды спас меня — от бандитов и от простуды. Можешь считать себя героем. Я этого никогда не забуду.

Жан-Поль улыбнулся, подметив рифму:

— Ты заговорила стихами… — «простуду-забуду». Вот, смотри: «Заслонивши тебя от простуды, я подумаю, Боже всевышний…»

— «Я тебя никогда не забуду. И теперь никогда не увижу», — продолжила Виктория. — Опоздал, один русский поэт уже написал такие стихи. Только у меня французский перевод получился нескладно. А по-русски, особенно в пьесе, звучит очень трогательно. Только немного смешно.

— Чего тут смешного? «Я тебя никогда не забуду, и теперь никогда не увижу» — повторил о, выстроив ритмическое четверостишие. Действительно, очень грустно…

— Да, у тебя получилось грустно… Твои стихи вообще чаще всего печальные и такие точные, что мне казалось, будто написаны про меня. Прости, что запутала тебя. Я и сама непоправимо запуталась. — В переулке зажглись фонари, рекламы и витрины сияли праздничным, беззаботным блеском. Из машин, подъезжавших к отелю, выходили нарядные, веселые люди, казавшиеся особенно счастливыми и беспечными со стороны затаившихся в темном «фиате» беглецов.

Жан-Поль снял очки и, закрыв глаза, устало опустил голову на руль. «Скорей бы завершился этот сумасшедший день… А ведь ещё утром я молил Бога, чтобы он никогда не кончался…»

— Если бы вчера нас убили, ты бы никогда так и не узнал, что отдал жизнь зря. Не ради Антонии. А мне бы не пришлось испытывать этого унижения.

— Наверно, это было бы лучше… исчезнуть в пламени… Прости меня, Тори, я и сам ничего не могу понять…

Поздно вечером в номере Хартли Жан-Поль попытался коротко объяснить шефу ситуацию, ожидая, что придется отвечать на поток вопросов.

— Кажется, я все понял, Жан-Поль. Мадемуазель, исполнявшая роль Антонии Браун, находится в опасности. В историю замешан как