Гражданская кампания - Буджолд Лоис Макмастер

– Я пытался сдаться! – жарко запротестовал Майлз. – Но эта женщина пленных не берет! Я пытался заставить ее топтать меня, а она не стала. Она слишком горда, слишком чопорна, слишком, слишком…

– …умна, чтобы опускаться до твоего уровня? – дополнила графиня. – Ну надо же! Кажется, эта Катриона начинает мне нравиться. А меня с ней еще даже толком не познакомили. «Позвольте представить вам… она уходит!» – кажется несколько… усеченным.

Майлз сердито уставился на мать. Но долго не выдержал.

Жалким тоном он сообщил:

– Она прислала мне сегодня по комму все разработанные ею планы парка. Как и обещала. Я установил комм на звуковой сигнал, если от нее что-то придет. И чуть не угробился, когда кинулся к чертовой машинке. А там оказался лишь пакет данных. Даже записки не было. «Сдохни, крыса», было бы куда лучше, чем это… это ничего. – После затравленной паузы его прорвало: – И что мне теперь делать?!

– Это риторический вопрос для пущего драматического эффекта – или ты действительно просишь совета? – ядовито уточнила мать. – Потому что я не намерена впустую сотрясать воздух, если ты не начнешь наконец слушать внимательно.

Майлз открыл рот для гневной реплики – и тут же закрыл. И глянул на отца в поисках поддержки. Но отец лишь указал рукой на мать. Интересно, как это – быть с кем-то настолько единодушным, чтобы понимать чуть ли не телепатически.

У меня никогда не будет шанса это узнать. Если только …

– Я весь внимание, – униженно сказал он.

– Самое… Самая мягкая формулировка, которая приходит мне в голову, это «грубая ошибка», причем с твоей стороны. Ты должен извиниться. Сделай это.

– Но как?! Она совершенно ясно дала понять, что не желает со мной разговаривать!

– Да не лично, Майлз! Помимо прочих соображений, я сильно сомневаюсь, что ты сможешь удержаться от словесного поноса и не угробишь все по-новой.

Да что это со всеми моими родственниками, что они так мало верят в…

– Даже разговор по комму – слишком напористое действие, – продолжила графиня. – А уж личный визит – и того больше.

– С его подходом – безусловно, – пробормотал граф. – Генерал Ромео Форкосиган, ударный отряд из одного человека.

Графиня уничтожающе повела бровью.

– Нужно что-то, больше поддающееся контролю, – продолжила она, обращаясь к Майлзу. – Полагаю, тебе ничего не остается, кроме как написать ей письмо. Короткое и емкое. Я отлично знаю, что унижаться ты не привык, но придется постараться.

– Думаешь, сработает? – В глубине глубокого-глубокого колодца забрезжил огонек надежды.

– Речь не о том, сработает это или нет. Ты не должен впредь замышлять что бы то ни было насчет этой несчастной женщины. Ты извинишься, потому что обязан извиниться, ради ее и твоей чести. Точка. Иначе можешь даже не утруждаться.

– О! – Голос Майлза был совсем жалким.

– Кросс-болл, – напомнил отец. – Хм.

– Нож попал в цель, – вздохнул Майлз. – Вонзился по самую рукоятку. Не стоит его проворачивать. – Он покосился на мать. – Письмо должно быть написанным от руки? Или послать его по комму?

– Ты только что сам ответил на свой вопрос. Если твой отвратительный почерк в последнее время улучшился, то, возможно, это будет милым штрихом.

– И докажет, что ты не диктовал письмо своему секретарю, – добавил граф. – Или, хуже того, он не составил его по твоему приказу.

– Секретарем пока не обзавелся, – вздохнул Майлз. – Грегор недостаточно меня загружает, чтобы оправдать наличие секретаря.

– Поскольку работа Аудитора связана со всякими крупными неприятностями в Империи, никак не могу пожелать тебе большей загруженности, – хмыкнул граф. – Но нисколько не сомневаюсь, что после свадьбы твоя работа оживится. Хотя… будет на один кризис меньше благодаря твоей отличной работе на Комарре.

Майлз поднял глаза, и отец понимающе кивнул ему. Да, вице-король Зергияра с королевой определенно входили в список посвященных о последних событиях. Без сомнения, Грегор отправил доклад Майлза, имеющий гриф «совершенно секретно», вице-королю для оценки.

– Ну… да. Если бы заговорщики выдержали изначальный график, в тот день погибли бы несколько тысяч ни в чем не повинных людей. Думаю, это крепко испортило бы свадебные торжества.

– Значит, ты заслужил небольшую передышку.

– А что заслужила госпожа Форсуассон? Ее тетя передала нам впечатление очевидца, рассказав об их участии в этом деле. Довольно пугающий опыт, на мой взгляд.

– Она должна была удостоиться благодарности от имени Империи, – сокрушенно сказал Майлз. – А вместо этого все засекретили, закопали как можно глубже. Никто ничего никогда не узнает. О ее храбрости, хладнокровии, умных действиях, обо всем ее героизме, черт подери… Все это просто… закопали. Это нечестно!

– В кризисной ситуации каждый делает то, что должен, – заметила графиня.

– Нет, – посмотрел на нее Майлз. – Не каждый. Большинство ломается. Я таких повидал. И знаю разницу. Катриона… она никогда не сломается. Она всегда пройдет дистанцию, всегда найдет силы. Она… она справится.

– Не считая того, что мы говорим о женщине, а не о лошади, – сказала графиня (черт побери, Марк сказал почти то же самое! Да что такое творится со всеми моими родными и близкими?!). – У всех есть свой предел, Майлз. У всех есть смертельно уязвимые точки. Просто у некоторых эта точка находится в нестандартном месте.

Граф с графиней снова обменялись одним из своих Телепатических Взглядов. Это чудовищно раздражало – Майлз чуть не взвыл от зависти.

Облачившись в жалкие остатки достоинства, он встал:

– Прошу меня простить. Мне нужно идти… полить растение.

Добрых полчаса он бродил в темноте по пустому парку с фонариком в одной руке и чашкой воды в другой, прежде чем ему удалось хотя бы отыскать проклятущее деревце. Скеллитум и в горшке выглядел довольно-таки жалко, а здесь казался совсем одиноким и потерянным. Росток жизни размером с палец на пустынном акре земли. К тому же тревожно хилый. Он что, вянет? Майлз вылил на скеллитум воду. На красноватой почве возникло темное пятно, мгновенно начавшее впитываться и испаряться.

Майлз попытался представить себе дерево, когда оно вырастет, – пяти метров высотой, со стволом объема и формы борца сумо, с похожими на щупальца ветвями, изгибающимися к небу. Затем попробовал представить себя сорока пяти—пятидесятилетним: возраст, до которого надо дожить, чтобы увидеть скеллитум выросшим. Будет ли он ворчливым холостяком– отшельником, эксцентричным, сморщенным – калекой, за которым будут ухаживать лишь озверевшие оруженосцы? Или гордым, хоть и замотанным отцом семейства, идущим по жизни рука об руку с элегантной, спокойной темноволосой женщиной и полудюжиной гиперактивных ребятишек? Может… может быть, гиперактивность можно погасить на генетическом уровне? Нет, родители наверняка обвинят его в жульничестве…

Это унизительно.

Он вернулся в свой кабинет, уселся за стол и после дюжины попыток состряпал лучшее извинение всех времен и народов.