Аполлоша - Григорий Симанович

Тут любой повествователь умолк и задохнулся бы, как астматик, от острого недостатка необходимых как воздух слов. Ну, как передать то, что произошло в этот момент с Игнатом, со всем его существом?! Ведь на фото изображен был сияющий Нагибин, в высоко поднятой руке сжимавший Аполлошу, как олимпийский чемпион – свой выстраданный кубок.

Нет, выдающийся мастер дедукции, достойный ученик Шерлока Холмса, один из самых талантливых сыщиков своего времени (по крайней мере своего бывшего ведомства) не нашел волшебную статуэтку.

Это она нашла его.

Впрочем, если быть до конца справедливым в отношении Сергея Нагибина, одна его фраза сыграла решающую роль в таком исходе: он дал вовремя и кому надо свой телефон. Но даже он предположить не мог, как все обернется.

23 марта 2009 года

Звонок на его неопределяемый мобильный, незнакомый женский голос.

– Это Сергей Ильич Нагибин?

Профессиональная реакция: «Ошиблись номером».

При повторных звонках – пробить абонента по базе.

– Странно. Мне этот телефон дал Костя Лукин, просил позвонить.

Нагибин напрягся. «Провокация? Кто, зачем? Ссылка не мертвеца… Мистификация, чья-то игра? Чья? Надо цеплять!»

– А кто это – Лукин?

– Один мужчина… парень, ну, странный такой, вместо «я» всю дорогу говорил «Костик», ну… больной немного.

«Провинциальный южный говорок, абсолютная непосредственность, легкое раздражение в голосе оттого, что ее не понимают. Инсценировка сомнительна. Еще один вопрос-прокачка, и рискнем…»

– И что вы хотите от Сергея Ивановича?

– Ильича, Сергея Ильича… Извините, так это вы или не вы?

– Я его личный секретарь. Он полностью мне доверяет. Все передам дословно. Говорите! Только внятно, подробно. Кто он такой, откуда знаете?

– Ладно. Меня Вера зовут. Я в парикмахерской работаю. Он часто у меня стригся, мы разговаривали. Однажды в кино пригласил. А когда провожал домой, подарил мне кольцо с бриллиантом, очень дорогое, и предложил замуж за него выйти. Все так странно, неожиданно, понимаете? Он на богатого совсем не похож был. Я сказала, что подумаю. Потом мы пару раз встречались. Приходили ко мне на квартиру, я с подругой Светкой снимаю, но она тогда в отъезде была. Он некрасивый, но я тоже, если честно, не Джулия Робертс. Он хороший был, добрый и скромный. И очень умный, очень много знал интересного. И при этом… как сказать?.. что-то в нем детское было, наивное, трогательная какая-то робость. В общем, понравился мне. А потом…

Вера сделала паузу, словно подбирала слова.

– …потом он позвонил на мобильный, я в тот день как раз в отгуле была, дома сидела, занималась, я поступать собираюсь в институт…

– Ну, ну, смелее, дальше…

– Сказал, что хочет ко мне срочно приехать, поговорить. Приехал, привез большую сумку, а в ней статуэтка тяжелая, он сказал – из бронзы, греческий бог солнца Гелиос. Сказал, что большая ценность, принадлежит одному хорошему знакомому. Сказал, что не украл ее, а спасает от бандитов, которые того хорошего человека то ли убили, то ли похитили. И его друг, который про статуэтку знает, тоже под угрозой. Попросил где-нибудь спрятать надежно, никому ни слова не говорить. А сам он не может, потому что обещал Сергею Ильичу быть дома. Ну, вот… А дальше он сказал такое, от чего мне до сих пор страшно. Сказал: «Если Костик останется жив, он разгадает тайну статуэтки, а если Костика убьют, позвони по этому телефону Сергею Ильичу, отдай статуэтку и конверт». И почему-то просил звонить не раньше 23 июня будущего года. И больше ничего не объяснял, сколько я его ни допытывала. Ни слова. Все про свадьбу, про то, как мы заживем богато, детей будем воспитывать. Он очень необычный был… и очень хороший человек.

Нагибин понял, что она сейчас разрыдается.

– Стоп, Вера! Успокоились! Так какого это было числа?

– Так я же говорю – ровно год назад, 23 июня. Я еще накануне дедушке звонила в Краснодар, он участник войны, я всегда с ним разговариваю 22 июня, а 9 мая с Победой поздравляю. Ну вот… А через пять дней я ему на мобильный позвонила, потому что молчал, не появлялся, я заволновалась. Никто и не ответил. И как раз на следующий день один клиент Штыковой Наташки, ну, она за соседним креслом работает, рассказывал, а я услышала, что на Ферганской, рядом с нами, мать с сыном убили. Ну, я догадалась… На похоронах была…

– Где же статуэтка?

– Как где? У меня. Мы ее с Костиком в ватное одеяло замотали и положили в выдвижной ящик дивана, на котором я сплю. А ящик гвоздиками незаметно прибили с боков. Это он придумал: если вдруг Светка за каким-то лешим полезет, пусть решит, что заело. Так и хранила его год, как он просил.

– Я и есть Нагибин, Верочка! Не волнуйтесь, говорите адрес.

Она действительно оказалась не красавицей, мягко говоря. Но было в ее облике что-то милое, чистое, чуждое лукавства и пошлости.

Он быстро нашел ее дом в Печатниках. Они поговорили. Догадка Нагибина оказалась верной: Верочка полюбила Утиста. И после глупых школьных влюбленностей это впервые было всерьез, остро.

Оставалось два ключевых вопроса. На первый он заранее знал ответ, и было ему стыдно за себя, такого матерого сыскаря, «дедуктика», «тонкого психолога». Юноша-аутист провел его как мальчика, отвел от себя малейшие подозрения парой фраз и точно сыгранным эпизодом. И все же Нагибин спросил:

– Вспомните, Вера, в котором часу он тогда позвонил?

– Ой, точно не скажу. Примерно в шесть тридцать. Я как раз уходить собиралась, у начальницы отпросилась к врачу. Не пошла, домой поехала. От Ташкентской до нас не так далеко. А в половине восьмого… да, около того, он появился почти вслед за мной.

Теперь все выстраивалось. Георгий Арнольдович сказал, что их с Игнатом не будет. Утист решился. Он приехал к Игнату около шести. Скорее всего, предварительно позвонил с мобильного на его домашний, проверил. Игнат не ответил. Костик хотел открыть своим ключом, но дверь оказалась не заперта. Увидел то ли налетчиков в беспамятстве, то ли пустую квартиру со следами погрома. Он словно по наитию угодил в тот интервал, когда лично ему не угрожала опасность. Главное – не обнаружил Аполлошу. И тотчас бросился этажом выше. Отпер дверь, нашел сумку, быстро унес. Дверь предусмотрительно запирать не стал, чтобы отвести подозрение: у них ведь с мамой есть ключи.

– Вот тебе и аутист, вот тебе и синдром Аспергера! – воскликнул Гоша, до этого завороженно, как и Игнат, слушавший рассказ Нагибина. – Холодный расчет, бесстрашная кража… И даже тени подозрения не вызвал, когда приезжал. Ключи отдал. А зачем? Мы ведь про них и не вспомнили бы.

– А вдруг… Он страховался. Он произвел эффект сродни тому, что описан у Эдгара По в «Похищенном письме», – с уверенностью объяснил Нагибин. – Помните, там искомое компрометирующее письмо было не спрятано, а надорвано и брошено в мусорную корзину. Поэтому никто не мог его найти. А сыщик Дюпен догадался. Так же и здесь: он продемонстрировал ключи, чтобы нам и в голову не пришло, что он мог ими воспользоваться. А с какой спокойной искренностью он признался в желании увидеть статуэтку, разгадать ее! – Сочувствие Игнату выказал, про маму больную, про Аполлошу так естественно говорил… – заметил Гоша. – Да, это уже с аутизмом никак не вяжется. И даже с той формой по Аспергеру… Я же помню, читал… Это уже замысел, комбинация, корыстный расчет. Такого за ними не наблюдается. К тому же он несомненно предчувствовал свою гибель. Но чего он хотел на самом-то деле? Заставить Аполлошу впоследствии играть с ним, если выживет? Или все же спасал самоотверженно, чтобы вернуть, если мы останемся живы?