Мой-мой - Владимир Яременко-Толстой

Обе Церкви для определения дня Пасхи пользуются в данном случае еврейскими каббалистическими вычислениями, а пользуются они ими, как и всем остальным, неодинаково. Кто из них всегда ошибается, не суть важно, но факт остается фактом – одна Пасха может быть раньше или позже другой на неделю, на две, а порою даже на три или четыре. Однако может и совпадать, как сейчас.

Это большая удача, что сейчас обе Пасхи совпали. А есть еще иудейская Пасха, однако за нею вообще как бы и уследить невозможно, лучше даже и не стараться. Проще обратиться к людям сведущим. Каббалистическими вычислениями, например, занимается Анатолий Басин – художник, так же, как и Будилов, живущий на Моховой, но прежде живший в Израиле, где он был ортодоксальным евреем и издавал каббалистический журнал "Числа".

Однажды Басин, придя на выставку в галерею "Дупло", принес и подарил мне один из номеров своего журнала, который я нести домой побоялся, а решил отдать по дороге бабушке, просившей милостыню на паперти Спасо-Преображенского собора, отбросившей его, словно аспида, на землю, при этом топча и предавая анафеме.

От Пии я получаю текст-мессиджи. Она с Каем дома одна, и ей скучно. Пия спрашивает, где я, и хочет меня видеть, хотя, наверное, не только это. Она хочет меня, но хочет меня и Кристина, пытающаяся затащить меня в дальнюю комнатку будиловской квартиры, а я в это время хочу Каролину Хубер. Ну, прямо таки, настоящий любовный четырехугольник, в котором нельзя исключать еще один – пятый угол, если считать все возможные варианты, беря во внимание клоунессу из Гамбурга.

Наши планы пока не ясны. Хайдольф хочет в церковь, а все остальные хотят в ресторан. Тут я вспоминаю, что на улице Пестеля, ведущей к Спасо-Преображенскому собору, есть маленькое кафе "Визави", в котором мы можем засесть, совершая оттуда вылазки на службу и крестный ход, кто когда и на сколько захочет.

Зайдя по пути в Театральную Академию, мы находим там целый шалман друзей Каролины Хубер, среди которых танцовщица Ольга Сорокина со своим сожителем немцем Михаэлем. А еще к нам прибивается венка Ева, которая тоже здесь учится, и за ней сразу начинает увиваться Сергей. Они оба высокие и худые идут, извиваясь, друг вокруг друга, как змеи. Наверное, у них что-то будет. Это похоже на любовь с первого взгляда. Бывают такие моменты, это сразу заметно, и ошибиться тут трудно.

В кафе "Визави" нам сдвигают столики. Мы садимся, и Хайдольф велит нести все выставленные в освещенной витрине праздничные салаты, бутерброды с икрой, заливную рыбу и мясо. А под закуску нам подают водку "Флагман" в запотевших холодных бутылках. Запивать ее мы берем соки томатный и яблочный, и еще минеральную воду.

– Толстой, – говорит мне Хайдольф, – нам надо сейчас обсудить проект моей будущей выставки в Вене. С 10 июля по 5 августа мне отдают Кюнстлерхаус. Но я не хочу выставлять там только свои архитектурные проекты. Этой выставкой я хотел бы сказать новое глобальное слово в искусстве, и прошу, чтобы ты мне в этом помог.

– Хорошо, давай все обсудим сейчас, пока мы еще не очень пьяные, хотя, ты сам знаешь, кому в трезвую голову приходили гениальные мысли? Художник, писатель, мыслитель, поэт – должен быть пьяным, иначе мысль его будет скучна и вяла.

– Недавно, путешествуя по Италии, я заметил там одну пустую церковь в одном маленьком городке. Когда я стал узнавать у людей, что это за церковь, мне сказали, что ее построили американские войска после второй мировой войны. Им нужна была военная капелла, в которой могли бы проводить службы представители всех конфессий, ведь среди американских солдат были католики, лютеране, иудеи, православные, мормоны, баптисты, трясуны-семидесятники и прочие, прочие, прочие. Поэтому американцы строили такие капеллы, довольно простые по форме и вместительные, чтобы туда могло поместиться много солдат. Они распределяли время для разных проповедников и священников, аккредитованных при армии, и вся эта система функционировала, как часы. Подобных капелл строили много.

– Да, я знаю одну такую капеллу в Мюнхене. После воссоединения

Германий и ухода американцев ее взяла себе Русская Церковь Заграницей. Ее чуть-чуть перестроили, и теперь там кафедральный собор владыки Марка, архиепископа Германского и Копенгагенского.

– Я не берусь судить о том, как здесь у вас в России, но у нас на

Западе уже давно никто не ходит в церковь. Поэтому я хочу превратить пустующие церкви в центры современных искусств. Чтобы там были выставки, концерты и бары, в которых бы продавали водку.

– Ты знаешь, у нас есть нечто подобное. Здесь недалеко в здании бывшей немецкой церкви Святой Анны сейчас кинотеатр, ночной клуб и бар. В Лондоне тоже есть ночные клубы в бывших церквах.

– Да, но это не одно и то же. Я хочу сделать это глобально. Это будут не ночные клубы и коммерческие структуры, а центры искусств со своими реликвиями, своего рода музеи, связанные в единую международную цепь. Просто, сейчас многие художники строят и оформляют свои капеллы, а я хочу взять уже существующие и дать их оформить художникам, вообще сделать из искусства новую религию.

– Конечно, сделать из искусства новую религию – это круто. Но надо с чего-то начать. Давай сделаем первую такую временную капеллу в Кюнстлерхаусе в Вене.

– Отлично, я позову своих друзей-художников, чтобы они ее оформили, а саму капеллу я назову "Wladimir Jaremenko-Tolstoj Kapelle", сам же я буду ее основателем.

– Хорошо, тогда в капелле должен висеть большой портрет ее основателя в голом виде, такой портрет может написать наша общая знакомая Надя Игнатьева.

– Прекрасно, а в руке я буду держать яйцо, как символ вечности.

– Лучше два…

– Еще в капелле должна быть исповедальня. Ты бы мог там исповедовать людей.

– Да, но только женщин. Помнишь, как однажды я уже делал женскую исповедь в галерее у Кристины.

– А, это когда ты чуть не трахнул там под шумок мою студентку

Петру? Она до сих пор жалеет, что не отдалась. Тебе обязательно нужно приехать в Вену, она о тебе спрашивала. Но, как мы объясним, что ты исповедуешь только женщин?

– Я скажу, что в России вообще не существует мужской исповеди, потому что мужчины не грешат. Грешат только женщины. А русские женщины настолько грешны, что они боятся ходить в церковь, а ходят исповедоваться к архитекторам.

– Значит, ты будешь архитектором?

– Да, я буду архитектором перформанса!

– Супер! Я сделаю мебель для исповедальни из своего модуля.

– Но его нужно сперва освятить! Мы освятим его у Преподобного, все это заснимем на видео, и будем потом это видео показывать, потому что современное искусство не мыслимо без видео-инсталляций и телевизоров. Преподобный служит сейчас на подворье Оптиной Пустыни на Васильевском острове, и я мог бы с ним договориться.

– Как ты сказал? Что такое подворье?

– Это на самом деле самый обычный собор – Kathedrale.

– Отлично, Толстой! Мне так нравится, как это звучит – Kathedrale

Optima Puschkin. Просто классно! Хорошо, что там есть слово Пушкин, его у нас знают!

– А вместо Библии мы положим твой Фольксбух! Пусть Преподобный его тоже благословит!

– Гениально, Толстой! Давай выпьем за капеллу!

Мы пьем. Я думаю о том, что Преподобный на все это запросто подпишется. Ведь он полный беспредельщик, тем более что с Хайдольфом Преподобный неплохо знаком по Вене и относится к нему с почтением.

– А где сейчас Преподобный? Позвони ему с моего мобильного телефона, пусть подойдет к нам! Я хочу его видеть.

– Я думаю, он сейчас служит, – Пасха! Кстати, давай посмотрим, что там творится, время уже к двенадцати!

А на улице грянул дождь. Настоящий проливной, ледяной дождь. Мы выглядываем вдоль по Пестеля на ярко освещенный, словно парящий в воздухе Спасо-Преображенский собор, вокруг которого уже начался Крестный Ход, но идти нам туда не хочется, потому что нам не хочется мокнуть.

– Мы подождем, пока кончится дождь, – говорю я Хайдольфу, – служба все равно будет продолжаться сегодня до утра, и мы что-нибудь, да и увидим. Тем более, люди к тому времени рассосутся – пойдут после Крестного Хода домой сушиться.

Вернувшись в кафе, я хочу заняться Каролиной, но мне мешает уже изрядно выпившая Кристина, которая лезет ко мне целоваться.

– Знаешь, я сегодня решил, что не буду больше заниматься любовью с курящими женщинами, – говорю я, уклоняясь от ее прокуренных поцелуев.

– Почему?

– Потому, что мне противно с ними целоваться.

– А если это очень хорошая женщина и она очень тебя хочет?

– Тогда она должна бросить курить.

– А если она не бросит курить?

– Тогда я найду женщину, которая не курит.

– Таких мало.

– Мне безразлично, я люблю женщин, которые за собой следят и нормально пахнут, а не воняют каким-то дерьмом. В сексе для меня важно чувствовать запах партнерши, без этого я не могу. Если запах плохой, тогда я даже отказываюсь от секса.