Мой-мой - Владимир Яременко-Толстой

– А если она не бросит курить?

– Тогда я найду женщину, которая не курит.

– Таких мало.

– Мне безразлично, я люблю женщин, которые за собой следят и нормально пахнут, а не воняют каким-то дерьмом. В сексе для меня важно чувствовать запах партнерши, без этого я не могу. Если запах плохой, тогда я даже отказываюсь от секса.

– Это ты-то способен отказаться от секса? – возмущенно говорит

Кристина.

– Да, способен, а что?

– С каких это пор? Я всегда курила, и ты никогда не отказывался.

– Я буду отказываться с сегодняшнего дня. До этого я тоже отказывался, но не всегда. Кстати, для тебя я делал исключение, хотел дать тебе шанс, но бесполезно. Теперь, все – мы остаемся только друзьями. Тебя это устраивает?

– Толстой, дождь уже прекратился! Пойдем в церковь! Я хочу, чтобы все остались здесь пить дальше, а мы бы пошли только с тобой вдвоем, – прерывает наш спор Хайдольф.

Мы выходим с ним из кафе "Визави" и видим визави Спасо-Преображенский собор. Влажный воздух и влажный ветер освежают наши разгоряченные водкой лица, сдувая с них суету и освобождая место для благодати.

– Толстой, я первый раз в русской церкви! Как красиво. И хор.

Остановившись при входе, и осеняя себя крестным знамением, я успеваю заметить, что народу действительно осталось немного. Прямо перед нами служебная маета, какой-то священник издает возгласы, ему отвечает хор. Сладкий запах свечей и ладана. Воздух густой и плотный, словно разлитая благость. Мы подходим к свечной лавке, и я покупаю маленькую, тисненую фальшивым золотом иконку на дереве, в сущности – ширпотреб, но неплохого качества. На ней – Богородица. Необычный, довольно редкий сюжет с Троеручицей, подлинник которого был писан Иоанном Дамаскиным.

– Кто это? Скажи мне название.

– Это Матушка Россия – MЭtterchen Russland. Это тебе!

– А зачем ей третья рука? Я такой никогда не видел.

– Это, чтобы тебе помогать.

– Толстой, ты даришь мне трехрукую деву Марию?

– Да, на удачу. Чтобы тебя не арестовали в аэропорту.

– Давай вместе поставим свечу. Вот эту.

Хайдольф выбирает самую красивую, но не самую дорогую свечу, потому что большие и дорогие сделаны почему-то не из желтого церковного воска, а из белого парафина, и представляют собой не что иное, как обычные хозяйственные свечи.

– Толстой, будем держать ее вместе, вот так.

Мы держимся за одну свечу, подносим ее к пламени, зажигаем и ставим перед расположенной в правом приделе иконой Богородицы. Наша свеча горит. Пятится к выходу Хайдольф. Пячусь и я. Мы пятимся, чтобы вернуться в привычный нам мир водки и женщин, из которого мы, так сказать, не туда попали, и вот теперь по-рачьи обратно, по знакомой уже проторенной минут пять назад дороге.

В кафе "Визави" произошли изменения. Появился друг Каролины с другом, будущее дарование, состоящийся позже гений. Наверное, она его вызвала по пейджеру. Но он остается недолго, направляясь на дискотеку на Кирочную в "Спартак".

Сергей занимается Евой, Ольга Сорокина с сожителем Михаэлем переходит с водки на пиво, представляю, как завтра ей будет плохо, но ей не в первой, она знает, как лучше. Будилов ушел домой, а Кристина что-то рассказывает Каролине и клоунессе Элизе. Они слушают ее с серьезными озадаченными лицами, не перебивая.

Мне интересно, о чем может рассказать Кристина, поэтому я навостряю уши и придвигаюсь ближе.

– Вы даже не можете себе представить, что такое секс с Толстым, пока не попробуете сами. Вы обязательно должны попробовать! Секс с Толстым – это не обычный секс. Это не просто секс, это – особый опыт от которого нельзя отказываться. Так вам никогда ни с кем не было и не будет.

Я напиваюсь. Я чувствую, что я пьян. Движения мои становятся медленными и неуклюжими. Потянувшись за куском колбасы, я опрокидываю рюмку водки. Все вокруг немного качается и трудно концентрировать мысли, которые разбегаются в стороны. Вот одна из них побежала за Каролиной с Элизой, которые уходят в "Спартак", потому что их там ждут. Другая устремляется по ошибке за танцовщицей Ольгой Сорокиной с ее немцем, но, опомнившись, вовремя возвращается. Третья бежит с Сергеем провожать Еву, ей хочется проследить, что между ними будет. Наши ряды жидеют, и вот мы остаемся втроем. Это конец праздника. Это время расплаты. Последний глоток водки, последняя икринка икры.

Хайдольфу с Кристиной через несколько часов улетать. Я провожаю их в ставку, прощаюсь, пьем вместе чай на утренней кухне. Проходит заплаканная Фира, Будилову плохо, но он хочет уже похмелиться. На часах половина шестого. На улице снова дождь. Но что делать? Надо идти. Буду ловить машину, и ехать к себе спать.

А машин на улице нет. Серый грязный рассвет. Под ногами вода. Сверху ледяной обжигающий дождь. Он падает отвесно тяжелыми крупными каплями и от него никуда не деться, не спрятаться. Я весь абсолютно промок, мне простудно и холодно, я дрожу, я бегу.

Я понимаю, что это – конец. Бессмысленный и ненужный. Только бы добежать до горячей ванны, чтобы в ней отогреться, если только это хоть как-то поможет. Я трогаю руками лоб, он холодный и скользкий, будто кусок льда, брошенного в стакан с водкой. Горячая ванная, ванная, ванная – стучит в затухающем мокром мозгу, – быть может, единственное спасение.

Но, добравшись домой, я не в силах добраться до ванной. Сил у меня хватает только на то, чтобы сорвать одежду и упасть на пол, закутавшись в одеяло и отдавшись ознобу. Чуда не будет, мне просто не выжить. Я это прекрасно знаю и чувствую. Надо прощаться с жизнью, и я покорно прощаюсь.

Прощай, моя финская женщина Пия Линдгрен. Прощай, моя русская женщина Ольга Щукина. Прощай, прокуренная австрийская галерейщица Кристина Бернталер. Прощай, "тшорт побьери", остзейская немка Каролина Хубер, мною не попробованная и меня не попробовавшая. Прощай, клоунесса из Гамбурга, так меня и не насмешившая, где надо.

Прощайте все женщины недолюбленные и неполюбленные. Прощайте – все!

И вдруг я начинаю видеть себя как бы со стороны, лежащим и завернутым в одеяло. Это моя душа уже, наверное, покидает тело. Она беспокойно летает по комнате, бьется в стекла стеклопакетов, пытаясь вылететь на улицу. Она пробует отворить балконную дверь, и та, наконец, отворяется.

С улицы в комнату врывается ветер, он в красном весеннем пальто и с кулоном в виде крючка из зеленого камня на узеньком кожаном шнурочке на шее. А на балконе сидят хачаны. Но это не пирожки, а птицы с орлиными клювами и вороньими глазами, как у Гульнары. Они прилетели, чтобы посмотреть на меня. Вот, значит, они какие!

Но кто-то трезвонит в дверь. Настойчиво. Долго-предолго. А, это пришла Гульнара за своими улетевшими хачанами! Чтобы открыть ей, мне приходиться возвращаться обратно в тело, заставляя его ползти и двигаться на четвереньках.

– Володя, что с вами? У вас жар! Где мед? Надеюсь, у вас есть мед? Я сделаю вам массаж с медом!

– Мед там, – шепчу я, – в баночке…

Гульнара берет ложку меда и выкладывает его на ладонь. Затем другой ладонью она его растирает и согревает. И вот этими-то липкими сладкими ладонями она начинает растирать меня, вернее, она не растирает, а шлепает. Мед прилипает к телу и тянется за рукой, кажется, что она сорвет с меня кожу, когда она отрывает приклеившиеся ладони.

Вместе с болью я чувствую, как приливает кровь и мне становится невыносимо жарко. Тело вновь делается податливым и послушным, а в голове начинают петь херувимы. "Христос воскресе из мертвых" – поют они. Я слушаю их божественные голоса и воскресаю из мертвых подобно Христу.

Я – снова я. Я жив и здоров, и бодр, как ни в чем, ни бывало. Гульнара заканчивает массаж, обтирая с меня мед смоченным горячей водой полотенцем. Я встаю, и хуй мой встает. Уходит Гульнара, и ухожу я – ебать Пию.

Глава 43. ФОБИЯ ОЛЬГИ. ПИЯ ХОЧЕТ ВАННУ. ОСЫ.

После того, как Пия купила машину, она постепенно превращается в свиноматку. Если раньше она хоть ходила на работу и с работы, то теперь она ездит. Она паркует машину у моего дома, потому что сегодня все места перед консульством уже заняты. Мы целуемся и разбегаемся.

– Володя, если вы хотите заниматься собой, вам надо отбросить костыли для глаз, – говорит мне Гульнара, повторяя для профилактики массаж с медом. – Вы так удобно живете, совсем рядом с кинотеатром "Ленинград", пойдите на курсы Галины Алексеевны Чарухиной.

– А чему она там учит?

– Она учит естественной коррекции зрения. У вас близорукость?

– Да, у меня минус семь. Это много. Я даже хотел сделать операцию.

– Ни в коем случае! Галина Алексеевна учит, как при помощи диет и специальных упражнений улучшать зрение. Я ходила на ее курсы и, вот – отбросила костыли для глаз!

– Хорошо, Гульнара, я подумаю.

– В ближайшее воскресенье в десять часов будет бесплатная вводная лекция, вы можете подойти и послушать.