99 имен Серебряного века - Юрий Безелянский

Разбирая раннее творчество Кузмина, Валерий Брюсов отмечал: «Изящество — вот пафос поэзии М. Кузмина… везде и всегда он хочет быть милым, красивым и немного жеманным. Все, даже трагическое, приобретает в его стихах поразительную легкость, и его поэзия похожа на блестящую бабочку, в солнечный день порхающую в пышном цветнике».

«Дар стиха, певучего и легкого» отмечали почти все современники Кузмина.

Отрадно улететь в стремительном вагонеОт северных безумств на родину Гольдони…

Но куда улетишь, коль родился в России? А Кузмин родился в ее центре, в Ярославле. Потом Саратов и, наконец, с 1884 года — Петербург. В гимназическую пору Кузмин сближается с Юшей, будущим советским наркомом иностранных дел Георгием Чичериным. Их переписка длилась до 1926 года. Чичерин оказал большое влияние на Кузмина и расширил круг его чтения, включив в него философию, главным образом тогдашних властителей дум Ницше и Шопенгауэра, Ренана и Тэна. Чичерин также ввел в круг интересов Кузмина итальянскую культуру, способствовал тому, чтобы Кузмин выучил итальянский язык, позже именно он вовлек Кузмина в серьезные занятия немецкой культурой … Затем их судьбы резко разошлись: Чичерин подался в революцию, а Кузмин… Вот что он писал Чичерину в письме 18 июля 1893 года: «Я как-то всегда мало интересовался общественной жизнью, интересы класса, товарищество, адреса, концерты — все проходило совершенно незаметно для меня. Личные интересы были всегда для меня на первом плане».

Таким был Кузмин, он и консерваторию не закончил, хотя учился у Римского-Корсакова и Лядова. О своих композиторских занятиях Кузмин высказывался так: «У меня не музыка, а музычка, но в ней есть свой яд, действующий мгновенно, благотворно, но ненадолго…»

Литературный дебют Кузмина состоялся в конце 1904 года (в 32 года!), когда в «Зеленом сборнике стихов и прозы» была напечатана пьеса (точнее, оперное либретто) «История рыцаря Д’Алессио» и 13 сонетов. В 1908 году появился первый поэтический сборник «Сети». За ним — другие: «Куранты любви» (1910), «Осенние озера» (1912), «Глиняные голубки» (1916) и т. д. Прекрасные, легкие, изящные стихи.

Запах грядок прян и сладок,Арлекин на ласки падок,Коломбина не строга.Пусть минутны краски радуг,Милый, хрупкий мир загадок,Мне горит твоя дуга! —

так откликается Кузмин на картины своего друга Константина Сомова, одного из самых тонких художников из группы «Мира искусства». Поэт много печатается в журналах «Весы», «Золотое руно», «Аполлон», и о нем ведутся бесконечные споры, куда его отнести: к поздним символистам или акмеистам?

В начале XX века Михаил Кузмин мелькает всюду: в различных литературных салонах, на «Башне» у Вячеслава Иванова, в театрах, в кафе «Бродячая собака», и везде он, по словам Анны Ахматовой, «общий баловень и насмешник». Читает стихи, поет свои песенки.

В январе 1910 года Андрей Белый приехал в Петербург и провел несколько месяцев на «Башне». Особенно ему полюбились импровизационные концерты, когда ночью или под утро Кузмин садился к роялю и пел свои песенки. Андрей Белый восхищался ими и заказывал свои любимые. В одном из экспромтов он писал:

Мы — в облаке… И все в нем тонет —Гравюры, стены, стол, часы;А ветер с горизонта гонитРазлив весенней бирюзы;И Вячеслав уже в дремотеМеланхолически вздохнет:«Михаил Алексеич, спойте!..»Рояль раскрыт: Кузмин поет.Проходит ночь… И день встает…

«Так жили поэты…» (есть такое стихотворение у Александра Блока). Что касается Кузмина, то он продолжительное время жил на «Башне» в семье Вячеслава Иванова. Надо отметить, что Кузмин почти всю жизнь стремился жить не в одиночестве, а в семейном — хоть всегда чужом — кругу. И пел песенки? Да, пел из «Курантов любви», смешливые и ироничные:

Если денег будет много, —Мы закажем серенаду;Если денег нам не хватит —Нам из Лондона пришлют.

Если ты меня полюбишь,Я тебе с восторгом верю;Если не полюбишь ты, —То другую мы найдем.

Веселая, сытая поэзия. И сразу хочется узнать пристрастия и вкусы самого автора «Курантов любви». В двух письмах конца 1907 года Михаил Кузмин писал своему адресату:

«…Я не люблю Бетховена, Вагнера и особенно Шумана, я не люблю Шиллера, Гейне, Ибсена, Байрона. Я не люблю 60-е годы и передвижников…

Я люблю в искусстве вещи или неизгладимо жизненные, хотя бы и грубоватые, или артистически уединенные. Не люблю морализирующего дурного вкуса… Склоняюсь к французам и итальянцам. Люблю трезвость и откровенную нагроможденность пышностей… Я люблю Рабле, Дон Кихота, 1001 ночь… Обожаю Апулея, Петрония и Лукиана, люблю Вольтера… Флобера, А. Франса… люблю Брюсова, частями Блока и некоторую прозу Сологуба… люблю музыку больше вокальную и балетную, больше люблю интимную музыку… Люблю кэк-уоки, матчиши и т. п. Люблю звуки военного оркестра на воздухе… В живописи люблю старые миньятюры, Боттичелли, Бердслея, живопись XVIII века… люблю Сомова и частью Бенуа, частью Феофилактова…

Люблю кошек и павлинов. Люблю жемчуг, гранаты, опалы и такие нетрадиционные камни как „бычий глаз“, „лунный камень“, „кошачий глаз“, люблю серебро и красную бронзу, янтарь. Люблю розы, мимозы, нарциссы и левкои, не люблю ландышей, фиялок и незабудок… Люблю спать под мехом без белья».

В этом перечне указаны также любимые Кузминым Пушкин, Шекспир, Моцарт, Бизе, Дебюсси, Равель. По воспоминаниям Адамовича, Кузмин терпеть не мог Льва Толстого и усмехался, когда при нем называли поэтом Лермонтова.

В 1914–1918 годах выходит собрание сочинений Кузмина — стихи и проза, и в частности, описание жизни графа Калиостро. Много внимания уделяет Кузмин кабаретной драматургии — пьески «Голландка Лиза», «Венецианские безумцы», оперетты; сочиняет музыку. Знаменитые «Александрийские песни». Словом, он плодовит и многогранен.

Потом в России разыгралась не фривольная пьеска в духе Кузмина, а совсем иное — кровавая драма, отсветы и раскаты которой заставили многих представителей и выразителей Серебряного века покинуть родину. А что же Кузмин? Молодой советский критик Виктор Перцов выразил удивление, что «после Октябрьской революции М. Кузмин остался жить в России, продолжал ходить по улицам, продолжал есть, пить и вообще совершать все жизненные отправления, свойственные живому существу».

Отчаянная зима 1920–1921 года. Один из современников так описывает встречу с поэтом, бывшим «жеманником»: «Я с ним столкнулся на улице и был поражен его видом. Он потускнел, увял, сгорбился. Обычно блестящие глаза его были мутны, щеки — землисты, кутался он в потертое пальто. „Что с вами, где вы, отчего вас нигде не видно, почему никогда не зайдете ко мне?“ И голосом, уже не звонким и не грассирующим, он пробормотал что-то сбивчивое и тусклое: „Долго рассказывать, да и не стоит. Помните мою песенку: „Если завтра будет дождик, то останемся мы дома“? Вот дождик и полил, как в библейском потопе, дождик бесконечный без перерыва. Ковчега у меня не оказалось. Сижу я дома“. Он протянул мне руку на прощанье…»