99 имен Серебряного века - Юрий Безелянский

В 1932 году, после церковного развода со Скобцовым, Кузьмина-Караваева стала монахиней, приняв при постриге имя Марии — в честь Св. Марии Египетской. С тех пор она выступала в печати под именем «монахиня Мария», «мать Мария». Но ее монашество, как все, что она делала, было весьма своеобразным: сочетание иночества с материнством. Она утверждала, что путь к Богу лежит только через любовь к человеку, и на Страшном суде только и спросят: «Накормила ли я голодного, одела ли голодного, посетила ли больного и заключенного в тюрьме?»

Припасть к окну в чужую маетуИ полюбить ее, пронзиться ею.Иную жизнь почувствовать своею,Ее восторг, и боль, и суету…

Кузьмина-Караваева с головой ушла в благотворительную деятельность, стремясь помочь всем слабым и страждущим. «Для социальной христианской работы всюду и везде беспредельные возможности, — говорила она. — Нужда во всем вопиющая: в просвещении, в нравственной поддержке, в юридической защите, в материальной помощи. В какие трущобы приходилось мне попадать! С какими горестями встречаться!..»

Она пыталась быть матерью всех, кто нуждается в материнской помощи, охране, защите. Она открыла сеть общежитий, столовых, больниц. Одно из первых общежитий — дом на авеню де Сакс. Самый большой приют для бедных помещался на рю Лурмель, 77, здесь жили все — молодежь, дряхлые старушки и даже семейные с детьми. Мать Мария не только управляла этим беспокойным хозяйством, но и сама закупала продукты, готовила еду, мыла помещения, красила стены, топила печи. Общий стиль ее обители был не монашеский, а скорее вольной артели.

Удивительно то, что Кузьмина-Караваева продолжала писать стихи и религиозно-философские статьи, ее духовным отцом был Сергей Булгаков. В 1937 году вышел ее сборник «Стихи».

Не то, что мир во зле лежит не так, —Но он лежит в такой тоске дремучей.Все сумерки — а не огонь и мрак,Все дождичек — не грозовые тучи.

За первородный грех Ты покаралНе ранами, не гибелью, не мукой, —Ты просто нам всю правду показалИ все пронзил тоской и скукой.

Внешне Кузьмина-Караваева оставалась деятельной оптимисткой, а в душе… Обращаясь к Создателю, она говорила:

Тебе мучительно быть с нами,Бессильный грех наш сторожить.Создал нас светлыми руками, —Мы ж в свете не умеем жить.

Иногда в ней прорывалось и беспредельное отчаянье:

Убери меня с Твоей земли,С этой пьяной, нищей и бездарной…

Судьба наносила Кузьминой-Караваевой безжалостные удары: умерла от менингита младшая дочь Настя, уехала в Москву и там скончалась от тифа старшая дочь Гаяна. Потеряла она сына Юрия, но, правда, он погиб чуть позже самой поэтессы.

Когда началась Вторая мировая война, организованное матерью Марией братство «Православное дело» помогало многим: швейная мастерская давала работу, а сотням евреев предоставило убежище. По рукам ходило стихотворение Кузьминой-Караваевой «Звезда Давида». А она сама рыскала по городу, доставая продукты, деньги, вещи, приготовляла посылки для уже сидевших в лагерях, доставала документы для тех, кто еще находился на свободе, и отправляла их в провинцию. Во время массового еврейского погрома в 1942 году, когда тысячи евреев, включая детей, были загнаны на велодром д’Ивер, Кузьмина-Караваева проникла туда и спасла нескольких детей. Но себя она не спасла. Ее отправили в концлагерь Равенсбрюк за укрывательство евреев.

В лагере мать Мария нашла в себе силы поддерживать других, ободрять отчаявшихся. Злу она противопоставила любовь. И с любовью к людям и к Богу погибла в 53 года.

В Париже существует «Общество друзей матери Марии», оно издало в 1949 году ее второй посмертный сборник «Стихи». А первый — «Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере Равенсбрюк» был издан в 1947 году. На родине матери Марии мы впервые узнали о ней со страниц журнала «Даугава» в 1987 году. У нас в пророках ходил железный Феликс Дзержинский, а отнюдь не какая-то там мать Мария.

КУПРИН

Александр Иванович

26. VIII(7.IX).1870, г. Наровчат Пензенской губернии — 25.VIII.1938, Ленинград

26 сентября 1907 года Лев Николаевич Толстой читал вслух своим родным и гостям рассказы Куприна «Ночная смена» и «Allez!». По окончании чтения Толстой сказал: «Как это верно! Ничего лишнего. Из молодых писателей нет ни одного близко подходящего Куприну».

К толстовской оценке Александр Куприн шел долгим и извилистым путем. Родом он был из небогатой дворянской семьи. В раннем возрасте начал сочинять стихи. Но в дальнейшем пошел не по литературной, а по военной части. Учился в Московском кадетском корпусе и Александровском военном училище. Стал «военной косточкой», что сразу угадывалось в зрелом Куприне. Он был широкоплеч, коренаст, среднего роста с неизгладимыми чертами военной выправки и, как его герой Ромашов из «Поединка»: «всегда подтянут, прям, ловок и точен в движениях».

Пришлось Куприну послужить в военном полку в Подольской губернии, и, после неудачной попытки поступить в Академию Генерального штаба, он вышел летом 1894 года в отставку в чине поручика. А дальше начались поиски своего места в жизни. Осенью 1894 года Куприн приехал в Киев и начал регулярно выступать в печати (стихи и рассказы он писал еще в военном училище). Несколько лет Куприн скитался, меняя города и профессии, был грузчиком, землемером, псаломщиком, корректором, суфлером в театре и даже сделал попытку стать зубным врачом. То есть повидал и понюхал жизнь.

В 1897 году вышел первый сборник рассказов Куприна «Миниатюры». Но более привлекли к себе внимание читающей публики его очерки «Киевские типы». Из ранних произведений писателя выделялся рассказ «Дознание», где впервые появился любимый герой Куприна — молодой человек, мягкий, интеллигентный, рефлектирующий, совестливый, горячо сочувствующий «меньшому брату» (солдату, мужику, рабочему) и в то же время — безвольный, трагически подчиняющийся давящей силе среды и обстоятельств.

После остро социальной повести «Молох» (1896) Куприн обратился к теме прекрасной, дикой и величественной природы — повесть «Олеся» (1898). Надо отметить, что Куприн всегда любил природу, простор лесов, буйство трав. В 1925 году из Парижа он писал своей первой жене Куприной-Иорданской: «Если бы мне дали пост заведующего лесами Советской республики, я бы мог оказаться на месте…»