Праздник по-красногородски, или Легкая жизнь - Олег Львович Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В день поступления и потом еще три дня пили. Волчок водил по каким-то конторам, знакомил с какими-то нужными людьми. Анекдоты, истории, улыбки, похлопывания по плечам и водка, водка, водка. Вадим любил выпить. Но лишь один раз, с перерывом в неделю, две и больше.
— И на такую жизнь мы потом еще деньги получим?
— Можешь не сомневаться.
В конце концов Вадим страшно устал, не выдержал.
— Завтра не приду!
— Ну и отдохни, — согласился Волчок. — Три дня не показываемся в конторе. За прогулы сделаем отгулы. Я тоже отосплюсь.
После пьянства тело болело как после непосильной работы. А настроение было — сплошные потемки.
Развеселился он, лишь вновь явившись в удивительную контору. Никто за это время о нем и не вспомнил. Волчок смотрел как ни в чем не бывало.
— Пошли трахнем. Мне бог послал кусочек сыру.
— Ну его, — уныло сказал Вадим.
— Тогда иди домой.
— Когда же работать будем?
— Когда понадобится. А если очень большое желание рог замочить, могу устроить к кому-нибудь в помощники.
Идти домой, тем более работать с кем-то чужим не хотелось.
— Ладно… У меня тоже кое-что есть.
В тот же день, к вечеру притащившись в родную с детства пивную на углу Плехановской и Международной, нашли шабашку по Вадимовой части — обкладывать кирпичом большой саманный дом. Завертелось колесо. Волчок ездил отмечаться в контору каждый день. Вадим в понедельник и среди недели, в остальные дни шел пешком на шабашку, к приходу Волчка успевая сделать раствор и начать кладку.
За целый почти сентябрь ради производства они работали всего один раз.
Однажды Косяк до самого Буденновского бежал за Волчком, уговаривал:
— Володя, ты ж не подведи. Кирпич там есть, а песок и глину где-нибудь найдете.
— Кровь из носу, сделаю, — отвечал Волчок.
В первые дни Вадим носил с собой чемоданчик со старой одеждой, в которую мог бы переодеться для работы, потом перестал. У Волчка тоже ничего не было.
— Сделаем, — сам себе говорил Волчок. — Там и делов-то раз надуться. Сейчас ты увидишь легендарный объект. Двадцать семь печей год делали. В доме жили когда-то богатые, потом, значит, беднота нахлынула, перегородок наделали, даже окна делили, половину одному, половина другому. Перегородки первого и второго этажей не совпадают. На первом печку сделаем, полы разрежем, и видим, что она выходит посреди квартиры второго этажа. Ну скандал, жалобы, комиссии. Зима пришла, а угольные печки они поломали, кругом дыры, одна бабушка под девяносто лет, глухая и слепая, провалилась в дырку и пока со второго на первый летела, померла. Веселенький объект.
Встретила их симпатичнейшая женщина средних лет. Увидев Волчка, она просияла.
— Володенька! На работу не пошла. Вот и глина, и песок, и кирпич…
— К сожалению, мы пришли только извиниться, — важно и твердо сказал вдруг Волчок.
И тогда женщина заплакала. Вадима поразил и Волчок, и слезы женщины. Но и Волчок был не железный.
— Ладно. Дайте во что-нибудь переодеться и топор или молоток какой-нибудь. Вадим, сделай раствор ведра на четыре.
Противопожарную разделку между готовой печью и деревянной перегородкой они сделали минут за тридцать. Когда уходили, хозяйка протянула Волчку рубль.
— Нет-нет! — отшатнулся, поднял руки вверх Волчок.
Вот так за целый почти сентябрь они один раз «замочили рога».
Однако в конце месяца Волчок занервничал.
— Кроме операции «мрак и туман», ничего не придумать…
В жилищно-коммунальной конторе строительного главка двери открывались в семь, а служащие начинали подходить к восьми. Друзья пришли в половине восьмого, пробрались в комнату домоуправов. К их столам подходил ключик от Волчкова шифоньера. В ящичках столов с бумагами хранились печати и штампики домоуправлений. Волчок открыл ящик одного стола и поставил на процентовку, написанную мастером Косяком, печать домоуправления номер семь. Чего только не было написано в процентовке: ремонт обмуровки котлов, ремонт боровов, чистка кирпича, штрабовка дымоходов во внутренних капитальных стенах, всего двенадцать пунктов. Горы должны были они свернуть, чтобы выработать себе зарплату. И между прочим, та работа, которую они все-таки делали, там не значилась.
Тогда в парке Горького на лавочке Волчок расписался за управдома и сказал:
— Теперь с зарплатой.
Вадим долго молчал.
— Но это же срок.
— А есть у нас другой выход?
— Он у нас был.
— Не было! Одной кирпичной кладки нарисовали шестнадцать кубов. Посчитай, сколько это? Около семи тысяч кирпичей. А остальное? Штрабовка, например, стен? Без рук останешься — учти, с заделкой! — если сделаешь три метра. У нас сорок… Лучше сразу в гроб, чем за это браться.
— да я ничего, — сказал Вадим. — Очень интересно.
— Не волнуйся. Здесь колесо. Домоуправ процентовку только подписывает и уже никогда не видит. Потом все идет через нашу бухгалтерию, через банк, через их бухгалтерию, и там смотрят лишь на сумму, выписывают платежи, оплачивают. Могила!
Расчет за шабашку и зарплата на производстве совпали.
— Ну что я говорил! Все правда, — ликовал Волчок.
Отправились пить большим коллективом.
— Да, ты мне червонец должен, — между прочим сказал Волчок.
— За что?
— Косяку. Он же нас не трогает. Процентовку написал, наряд закрыл — не работа? Логично?
— Логично. Только государство погибнет.
— Не… Оно чего-нибудь придумает. Потому как оно вечное, нам же все равно подыхать.
* * *
В пятьдесят седьмом году, когда он вернулся из военно-строительного отряда, было очень жаркое и долгое лето. В Дону купаться можно было до середины сентября. Он тогда в одно из последних жарких воскресений пошел на городской пляж, сдал одежду в гардероб, купался, загорал. Народу на берегу было порядочно. В очередной раз выбравшись на песок погреться, он увидел рядом с собой семейство: он, она и две девочки. Какими были
