Под маской скромности - Черил Холт

– Заткнись!

– Интересно, кто из ее любовников – твой отец?

Эллен ахнула, слушая эту непристойную пикировку. Какие отвратительные, жестокие слова! Сколько же времени гложет их эта вражда? И какую роль сыграла она сама в том, что все выплыло на поверхность? Внезапно Алекс приказал:

– Брось это, ненормальный ты придурок! Мало тебе неприятностей?

Услышав странную фразу, Эллен перекатилась на другой бок и с изумлением увидела, что Николас схватил нож и размахивает им с откровенными намерениями.

– Надо было убить тебя много лет назад! – угрожающе воскликнул он.

– Так что же ты не попытался? – спросил Алекс. – Может, все дело в трусости?

Услышав эту издевку, Николас атаковал так быстро, что Эллен не успела отреагировать. И Алекс тоже. Нож вонзился ему под ребра. Николас отступил назад; а рукоятка ножа осталась торчать в животе. Из-под нее сочилась кровь. Алекс небрежно выдернул нож.

У него был беззаботный вид, словно он и не ожидал ничего другого от своего непокорного брата. Николас выглядел ошеломленным, а Эллен лихорадочно бормотала:

– О Боже мой… о Боже мой…

– Ты болван! – рявкнул Алекс, глянув на рану. – Испортил отличную рубашку.

Он поднял пистолет и выстрелил в упор. Раздался громкий «бум», появилось много дыма, а Николас рухнул как камень.

Глава 21

Алекс с трудом поднимался по лестнице на третий этаж гостиницы. Вероятно, он мог предоставить передачу своего решения юристам, а сам остаться дома, дожидаясь, когда его известят, что все кончено, но ему казалось, что это путь, достойный труса. Это тот самый случай, когда он должен действовать по-мужски, лично исправив ту неразбериху, которую устроил.

Все тело ныло от простого физического усилия – подъема по лестнице, и Алекс опасался, что прежняя энергия уже никогда к нему не вернется. Он здорово ослаб, а ведь в следующие несколько минут ему придется скрывать эту немощность.

Добравшись до верхней площадки, он прислонился к стене, пытаясь отдышаться, и приказывая дрожавшим ногам выполнять свою работу как следует. Он вспотел, сердце сильно колотилось, и больше всего ему хотелось найти мягкий диван и лечь. Его пронзил ножом брат, и Алекс выжил, чтобы рассказать об этом, но за прошедшие несколько недель не раз пожалел, что не умер. Он всегда славился отменным здоровьем, даже кости никогда не ломал и не представлял себе, что исцеление может быть настолько тяжелым. И настолько болезненным.

Следом шел лакей. Судя по его озабоченному лицу, он намеревался высказаться по поводу плачевного состояния хозяина и предложить ему помощь, словно Алекс – немощный старик, так что пришлось выпрямиться и зашагать дальше.

Из всех постыдных вещей, вызванных безумием Николаса, самым отвратительным для Алекса оказалось то, что все слуги относятся к нему как к инвалиду. Пока он выздоравливал, они вели себя внимательно и заботливо, но он не переносил их жалостных взглядов, тихих шепотков насчет хорошей и плохой крови и насчет Каина и Авеля. Алекс просто жаждал забыть все омерзительные события. Заметив Ника, уехавшего с Эллен, Алекс словно предчувствовал страшную беду, поэтому и помчался вслед за ними. Но не один, а взял с собой двоих мужчин, и это мгновенное решение спасло его жалкую шкуру. Оба они были преданными слугами и вели себя очень сдержанно. Они обезвредили Ника, обеспечили обоим братьям медицинский уход и нашли женщин, чтобы ухаживать за Эллен.

Алекс с облегчением принял их помощь, но к тому времени, как закованного в цепи Ника увезли – раненого, но живого и громко жалующегося, – в свидетелях оказалось слишком много народу. Скрыть факты было невозможно. Мельница слухов работала с лихорадочной скоростью.

Алекс добрался до двери и постучал. Он отправил записку с просьбой о встрече, так что его ожидали, и он надеялся быстро решить вопрос и отправиться домой. Алекс никогда не умел прощаться, а это прощание должно стать самым сложным из всех, но сделать это необходимо. Он помолился, чтобы пройти через это, не выставляя себя полным дураком и не заливаясь слезами, как младенец. В последнее время он сделался таким чертовски сентиментальным. Любое незначительное замечание или воспоминание повергали его в депрессию на долгие часы, и хотя бы сейчас Алекс категорически не желал слезливого раскаяния.

Он родился и воспитывался, чтобы выполнять свой долг, так что уж в этот день ему придется сделать то, что полагается. Он высоко поднимет голову и выполнит свои обязательства.

Горничная провела его в гостиную и вышла. Там стояли два стула, между ними – стол, не накрытый к чаю, как того требуют правила вежливости, но Алекс не обратил внимания на такое пренебрежительное отношение. Это не светский визит, эта встреча является последней точкой в неловком и неприятном деловом соглашении, так что ни к чему притворяться.

– Здравствуй, Эллен. – Он сел напротив, прилагая огромные усилия, чтобы не продемонстрировать свою слабость.

– Алекс, – холодно отозвалась она. Она оделась в черное, словно носила траур, и выглядела замороженной, ледяной, как мраморная статуя, и такой хрупкой, что малейший звук мог разбить ее на крохотные кусочки. На ее красивом лице, раньше таком оживленном и притягательном, вообще не было никакого выражения. Раньше Алекс чувствовал Эллен такой близкой к себе, что мог читать ее мысли, но не теперь. Невозможно догадаться, о чем она думает. После всего случившегося рада ли она, что он пришел? Или изнывает от скуки? Или сердится? Если она и испытывала какие-то сильные чувства, Алекс их угадать не мог.

– Как поживаешь? – осведомился он:

– Прекрасно.

– Надеюсь, ты устроилась удобно?

– Вполне.

Алекс замолчал. Повисла тягостная тишина, но он не мог больше вести светскую беседу. Они не виделись с того страшного утра в деревне, и не возникало никаких сомнений, что дела у Эллен идут вовсе не прекрасно. Она похудела и, возможно, болела, но Алекс не знал, как выяснить подробности.

Непосредственно после ужасной истории с Ником Алекс был слишком слаб, чтобы размышлять здраво, а к тому времени, как он достаточно пришел в себя, чтобы начать беспокоиться, Эллен переселилась в гостиницу. Когда состояние его здоровья улучшилось, Алекс собрался написать ей письмо, начал и уничтожил с дюжину, но чувствовал себя слишком пристыженным, чтобы вступать с ней в контакт. Он мог бы просить ее вернуться домой, но не сделал этого. Если бы она хотела жить с ним, она бы так и поступила – ее ничто не удерживало вне дома. Или он мог приказать ей вернуться, но не возникало сомнений, что Эллен предпочитает стерильное окружение гостиницы, и Алекс не мог ее за это винить.