Аламут - Владимир Бартол
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушки могли только охать и ахать.
"Чье это все?" спросила Халима.
"Это все собственность Сайидуны, - сказала Мириам.
"Это правда, наш хозяин богат".
"Богаче, чем султан и халиф".
"Все это предназначено для вас", - объяснила Мириам. "Каждый из вас возьмет то, что ему больше подходит, и будет хранить это в своей комнате".
Она заставила девушек начать примерять шелковые одеяния и вуали. Она накинула на плечи тяжелые парчовые накидки, украсила их кольцами, браслетами, браслетами и серьгами, раздала халаты и сандалии, повесила на шею ожерелья. Она вручила каждой из них искусно сделанное металлическое зеркало и ларец с янтарем и ароматами. Она снабдила их диадемами, лентами, маленькими тюрбанами и другими головными уборами.
Девушки купались в роскоши. Каждая из них чувствовала себя сказочной принцессой.
"Так будет совсем несложно представить, что мы - хасиды!" воскликнула Халима. Ее щеки сияли от волнения.
"Разве я тебе не говорила?" Фатима сказала. "В конце концов мы перестанем верить, что мы обычные девочки".
Халима натянула легкую вуаль. Она надела накидку, а затем позволила ей соскользнуть с плеч, так как видела, как Мириам надевала свою, вернувшись вечером после визита к Сайидуне.
"Боже мой, какая она красивая!" воскликнула Сара.
Халима покраснела.
"Когда к нам придут гости, мы, наверное, не будем так одеты, правда?" - спросила она.
"Дурачок! Почему ты думаешь, что примеряешь их?" Мириам рассмеялась.
"Мне будет стыдно".
Каждая собрала свои вещи и отнесла их в свою комнату.
Внезапно раздался звук рожка.
Из кухни вбежала Апама.
"Быстрее все, собирайтесь! Саидуна идет".
В это время Хасан вел обстоятельную беседу с великим даисом в своих покоях. Он зажег несколько ламп и задернул шторы на окнах. Евнух внес большой кувшин с вином. Мужчины опустились на подушки, и кувшин перелился изо рта в рот.
Хасан начал.
"Я вызвал тебя из Рудбара, Бузург Уммид, чтобы ознакомить тебя и Абу Али с моей последней волей и завещанием. Я хотел, чтобы Хусейн Алькейни тоже был здесь, но события опередили меня, а Хузестан находится слишком далеко, чтобы я мог послать за ним. Это касается принципов преемственности в нашем учреждении".
Абу Али рассмеялся.
"Вы говорите так, как будто собираетесь попрощаться с миром завтра. К чему такая спешка? Может быть, мы с Бузургом Уммидом покончим с жизнью раньше вас".
"Вы упомянули Хусейна Алькейни, - заметил Бузург Уммид, - но что случилось с вашим сыном Хосейном, что вы забыли о нем? Ведь он ваш естественный наследник".
Хасан вскочил на ноги, как будто его укусила змея. Он начал метаться по комнате и кричать.
"Не напоминайте мне об этом глупом теленке! Мой институт основан на разуме, а не на идиотских предрассудках. Сын! Сын! Какой сын? Неужели вы думаете, что я разобью в пух и прах свой прекрасный план и поручу его какому-то идиоту, которого счастливый случай сделал моим сыном? Я предпочитаю следовать примеру римской церкви, которая ставит во главе только самых способных. Королевства, построенные на крови и родстве, вскоре приходят в упадок. Римская церковь стоит уже тысячу лет! Сыновья? Братья? По духу вы все мои сыновья и братья. Именно дух задумал мой план".
Величественная трибуна чуть не вздрогнула от неожиданности.
"Если бы я знал, что так сильно расстрою вас своим замечанием, я бы промолчал", - сказал Бузург Уммид. "Но откуда мне было знать, что ваши взгляды на родство и престолонаследие настолько... ну, настолько уникальны?"
Хасан улыбнулся. Ему было немного стыдно, что он потерял контроль над собой.
"Вернувшись из Египта, я также не перестал доверять кровным родственникам", - ответил он, похоже, в знак извинения. "Они привезли мне моего сына, который был так красив и силен, что на него было радостно смотреть. "Я увижу в нем свою собственную молодость", - подумал я. Я взял его в дом и... как мне объяснить вам мое разочарование? Где та страсть к поиску истины, где то высшее призвание, которое потрясло мою душу, когда я был в его возрасте? Я не смог найти в нем даже следа этого. Для начала я сказал ему: "Коран - это книга с семью печатями". Он ответил: "Не мне их снимать". "Но разве вас не тронуло открытие тайны, известной лишь немногим?" "Нет, ни капельки". Такое безразличие показалось мне непостижимым. Чтобы расшевелить его, я рассказал ему о трудностях своей юности. "И к чему привели все ваши трудности? Вот и все впечатление, которое произвели на него признания отца. Чтобы шокировать его, чтобы вывести из оцепенения, я решил открыть ему наш главный секрет. "Знаешь ли ты, чему учит наша вера как высшей мудрости?" - обратился я к нему. Ничто не реально, все дозволено". Он отмахнулся. "Я разобрался с этим, когда мне было четырнадцать лет". Понимание, над которым я бился всю жизнь, ради окончательного подтверждения которого я рисковал всеми опасностями, посещал все школы, изучал всех философов, он понял и покончил с ним к четырнадцати годам. Может, он родился таким мудрым, - подумал я. Но он не понимал даже самых элементарных уроков науки. Я был раздосадован такой тупостью. Я передал его Хусейну Алкейни в качестве пехотинца".
Собравшиеся на большом помосте обменялись взглядами. Бузург Уммид думал о своем сыне Мухаммеде, которого он очень любил. Действительно ли он собирался отправить его в Хасан для обучения на федая? Он почувствовал, как по позвоночнику побежали мурашки.
Абу Али спросил: "Ибн Саббах, ранее ты сказал, что наш институт основан на разуме. Что именно вы имели в виду?"
Хасан сцепил руки за спиной и начал медленно расхаживать взад-вперед.
"Концепция моего правления не совсем нова, - сказал он. "Девяносто лет назад халиф Хаким Первый пытался сделать нечто подобное в Каире, когда провозгласил себя олицетворением Бога. Но, видимо, самовнушение повлияло на его разум. Он помутился рассудком и в итоге уверовал в свое божественное происхождение. С другой стороны, его выход на сцену оставил нам наследие, которое тем более ценно. Я имею в виду наш верховный девиз, который Хаким использовал для обоснования своих поступков".
"Не кажется ли тебе, ибн Саббах, - продолжал Абу Али, - что с тех пор, как столько людей узнали об этом нашем принципе, его ценность обесценилась?"
"Как я только что показал вам на жалком примере моего сына, в максиме о том, что ничто не реально и все дозволено, есть странная двойная грань. Для
