Смерть в кредит - Луи Селин

«Что ты говоришь? Ах ты, сопливое дерьмо! Ну и наглость!» Я был молод и уже пытался ломаться? Ах! просто неслыханно! Ах! дьявольская наглость! Ах! ну и бесстыдство! Господи Боже мой! Ведь у меня все было впереди! Все радости жизни! И я смел роптать на свою судьбу! На свои ничтожные невзгоды! Ах! Посредственность, убожество! Убийственная наглость! Полное бесстыдство! Немыслимая испорченность! Они готовы были стереть меня в порошок, лишь бы я взял свои слова обратно! И нога, и абсцесс, и все страдания были забыты!.. Моя мать сразу же выпрямлялась! «Несчастный! Сейчас же! Безмозглый придурок! Возьми назад свои оскорбительные слова…»

Я повиновался. Я, в отличие от них, не очень хорошо понимал, в чем заключается блаженство молодости… Они бы точно прибили меня, если бы я не уступил… Стоило мне выразить хоть малейшее сомнение и принять агрессивный вид, они теряли всякое самообладание… Они бы предпочли видеть меня в гробу, чем слышать, как я оскверняю и отвергаю дары Неба. В ответ на любой порыв с моей стороны глаза моей матери начинали излучать негодование и ужас! Она готова была запустить мне в башку любой предмет, оказавшийся под рукой… если бы я продолжал настаивать на своем… Я имел право только радоваться и благодарить! Я был рожден под счастливой звездой! какое счастье! Вот мои родители — другое дело! Они-то как раз были подвержены различным бедам и трагедиям… А я был лишь бессловесной скотиной. Молчать! Обуза для семьи!.. Я должен был лишь подчиняться… и молчать! Чтобы они забыли обо всех моих ошибках и мерзких наклонностях!.. Огорчались только они! Сочувствовать должны были только им! Лишь они знали, что такое жизнь! Лишь у них была чувствительная душа! Кто ужасно страдал? от таких ужасных условий? от превратностей судьбы?.. Только они! Лишь они всегда и везде были одиноки! Они не хотели, чтоб я в это вмешивался, не могли допустить даже мысли о том, что я им помогаю… что я к этому хоть как-то причастен… Это была только их привилегия! Я считал, что это крайне несправедливо. Но это не подлежало обсуждению.

* * *

Они могли сколько угодно говорить и ругаться, я оставался при своих убеждениях. Я тоже считал себя обделенным во всех отношениях! Сидя на ступеньках «Амбигю», как раз там, где «валлас», я снова и снова приходил к тому же выводу… Это было очевидно!..

Иногда, решив, что день потерян, я отказывался от поисков места и просто слонялся по улицам… Я выкуривал тонкую сигарету… Трепался с разными темными личностями, местными бродягами, у которых всегда было полно секретных сведений и поддельных свидетельств… Они не скупились на советы… Они читали все объявления, все афишки и наглядные пособия… Среди них был даже татуировщик, который еще подстригал собак… Самые низкопробные профессии… Ле Аль, Ля Вилетт, Берси… Они были грязные, как свиньи, засаленные, опустившиеся и завшивевшие… Они все преувеличивали до такой степени, что это казалось манией! Они постоянно жульничали, пытались вас надуть и из кожи вон лезли, рассказывая о своих связях… победах… и успехах… Обо всех пережитых приключениях… Границ для вранья не существовало… Разногласия устранялись при помощи ножа, а иногда в канале Сен-Мартэн… постоянно упоминался чей-нибудь знаменитый кузен, бывший главный советник… Они претендовали невесть на что! Даже «сандвичи», самые доходяги… держались за некоторые эпизоды своей жизни, насмехаться над коими не следовало… Выдумки толкают на преступление сильнее, чем алкоголь… У многих уже нечем было жевать, они были насквозь трухлявые, подслеповатые… А у некоторых выпирали животы… Я понемногу начинал видеть и себя таким же…

К шести часам вечера я, как правило, заканчивал свои попытки… На день вполне достаточно!.. Место было благоприятное для отдыха, настоящий пляж… Я давал отдых ногам… У «Амбигю» на своеобразном пляже собирались все измотанные до предела доходяги и те, кто ленился бродить по жаре, а предпочитал выпить за будущий успех. Я хорошо их понимал… Вдоль всего театра под каштанами… Тянулась решетка, на которую вешали старье… Все удобно рассаживались и передавали друг другу бутылки пива… Белую кровяную колбасу и чеснок, сливочные сырки и камамбер… На возвышениях и ступенях устраивалась целая Академия… Самая разношерстная толпа… Но я уже это все видел… еще когда работал у Горложа… Тут были сопливые сутенеры и солидные агенты… сборная солянка всех возрастов… и те, кто немного подрабатывал осведомителями в Полицейском управлении. Они стреляли сигары… Там всегда было два или три «букмекера», пытавшихся поймать удачу… Были очень пожилые коммивояжеры, таскавшие коробки с образцами никому не нужных товаров… Были сопляки, еще слишком зеленые, чтобы промышлять в Лесу… Один юнец, ошивавшийся там каждый день, специализировался на общественных писсуарах, заодно он подбирал там куски засохшего говна… Он рассказывал о своих приключениях… У него был знакомый старый еврей, колбасник с улицы Аршив, тоже страстный любитель… Они пожирали их вместе… Однажды они влипли… Его не было видно два месяца… Когда он вернулся, его было не узнать… Агенты его так отделали, что он попал в больницу… Эта взбучка его полностью изменила… Он просто преобразился… Голос у него переменился на бас. Он отпустил бороду… И больше не хотел есть дерьмо.

Там еще появлялась сводня, в общем-то довольно соблазнительная. Она прогуливала свою дочь, девочку в длинных красных чулках перед «Фоли Драматик»… Кажется, это стоило 20 монет… Я бы тоже не отказался… Но в то время это было целым состоянием… В нашу сторону они даже не смотрели, такие ублюдки им были не нужны… Звать было бесполезно…

Из своих походов я приносил газеты и разные остроты… Вшей тоже, что было неприятно… Я сам не знаю, как подцепил их… Пришлось мазаться… Вши на «пляже» перед «Амбигю» были настоящим проклятием… Особенно педики, таскавшиеся по площадкам, были просто нафаршированы ими… Они вместе ездили за мазью в Сен-Луи… Потом вместе отправлялись «мазаться»…

Я как сейчас вижу свою соломенную шляпу, крепкое канотье… она все время была у меня в руке и весила почти два ливра… Она должна была прослужить мне два года, а, если возможно, то и три… Я носил ее до армии, то есть до двенадцатого класса. Свой воротничок я снимал все чаще, он оставлял на шее жуткую багрово-красную отметину… В то время все мужчины носили до самой смерти красную борозду вокруг шеи. Это напоминало магический знак.

Обсудив объявления и приглашения на работу, все набрасывались на спортивные колонки, где сообщалось, что на стадионе «Буффало» все Шесть дней будут соревноваться Морэн и всеобщий любимец Фабер… Завсегдатаи «Лонгшама» прятались в противоположном углу… Девчонки из кабака ходили взад-вперед… Мы их не интересовали, у них были свои дела… С нами можно было лишь иногда потрепаться, сборище жалких недоделков…

Тогда только начинали ходить автобусы, знаменитые «Мадлен-Бастий», с высоким империалом, чтобы туда забраться, нужно было приложить все свои силы, всю энергию… Это был еще тот спектакль, настоящая вакханалия! У Сен-Мартэн все переругивались. Пассажиры, уже находившиеся наверху, принимали участие в спектакле… Они делали, что хотели. Машина рисковала опрокинуться из-за того, что они в волнении перевешивались на одну сторону… Они цеплялись за бахрому, за стойки, за сиденья, за шедшие вокруг поручни… Испускали победные крики… Лошади были уже загнаны, это было видно… Больше они никому не будут нужны… Дядя Эдуард всегда об этом говорил… Таким образом перед «Амбигю» вот так, между пятью и семью часами, я наблюдал надвигающийся прогресс… но мне, как всегда, там не было места… Я все время отправлялся домой на своих двоих… Я никак не мог найти хозяина, чтобы начать все сначала… Как ученик я им не подходил, я уже вышел из этого возраста… А для служащего был еще слишком молод… Я находился в неблагоприятном периоде… и даже если бы я хорошо говорил по-английски, было бы то же самое!.. Им это было не нужно! Иностранные языки могли понадобиться лишь в больших магазинах. А там новичков не брали!.. Во всех отношениях я ровным счетом ничего не стоил!.. Хоть на уши встань!.. Все безрезультатно!..

Постепенно, очень осторожно, я начал делиться с матерью посещавшими меня мыслями, что мои перспективы не так уж радужны… Но разубедить ее было невозможно… Теперь она строила другие планы, касающиеся только ее, она собиралась создать новое предприятие, гораздо более выгодное. Это уже давно подзадоривало ее, а теперь она наконец решилась!.. «Видишь ли, дружок, пока я не буду рассказывать об этом твоему отцу, держи все это при себе… Я не хотела бы его разочаровывать, беднягу!.. Он и так страдает, когда видит, как мы несчастны… Но, между нами, Фердинанд, я думаю, что наша бедная лавка… Тсс! Тсс! Тсс!.. Она не сможет больше подняться… Гм! Гм! я боюсь худшего, ты знаешь!.. Это дело решенное!.. Конкуренция в наших кружевах стала чрезмерной!.. Твой отец не может этого осознать. Он не имеет с этим дела, как я, каждый день… И слава Богу! Теперь товара нам нужно уже не на несколько сотен, а на тысячи и миллионы франков, чтобы иметь подходящий выбор! Где же взять такое состояние? Откуда взять кредит, Боже мой? Все это под силу лишь крупным предпринимателям! С колоссальным штатом!.. Наш магазинчик, ты видишь, обречен!.. Это вопрос лишь нескольких лет… Месяцев, может быть!.. Сопротивляться бессмысленно… Крупные супермаркеты раздавят нас… Я уже давно вижу, как это надвигается… Со времен Каролины… становилось все хуже и хуже… это не вчера началось! Мертвые сезоны следуют один за другим… и с каждым годом все чаще… Они становятся все длиннее и длиннее… Да и я, ты знаешь, мой мальчик… нельзя сказать, что мне не хватает энергии!.. Нам необходимо выкарабкаться!.. Вот что я попытаюсь сделать, как только мне станет лучше… как только я смогу встать на ноги. Тогда я сразу буду искать работу в большом магазине… Мне не трудно будет ее найти!.. Они знают меня давно!.. Знают, как я борюсь! Мужества мне не занимать… Они знают, что мы, твой отец и я, люди безупречные… что нам можно доверять… что угодно!.. Это я могу тебе точно сказать… Марескаль!.. Батей!.. Рубик!.. Они знают меня еще со времен Бабушки!.. Я не новичок в этом деле… Они знают меня уже 30 лет, всю жизнь я была продавщицей и коммерсанткой… Мне не трудно будет найти… Ничьих рекомендаций мне не надо… Я не люблю работать на других… Но в настоящее время выбора нет… Твой отец ничего не заподозрит… абсолютно… Я скажу ему, что иду к покупательнице… Он увидит в этом лишь рвение!.. Я буду уходить, как обычно, и всегда буду возвращаться вовремя… Ему, несчастному, было бы стыдно видеть, что я работаю у других… Он был бы унижен, бедняга… Я хочу избавить его от этого!.. Любой ценой!.. Он бы этого не вынес!.. Я не смогла бы его утешить!.. Его жена служит у других!.. Боже мой!.. Даже то, что я работала у Каролины, на него плохо действовало… В конце концов он ни о чем не догадается!.. Я буду ходить один день по одной улице, другой день — по другой… Это будет не так уж сложно… лучше, чем это постоянное колебание!.. Гнусная эквилибристика, от которой мы подыхаем!.. Постоянные усилия!.. Нужно везде затыкать дыры! это настоящий ад, в конце концов! Мы заплатим за это собственной шкурой! У нас будет гораздо меньше волнений! Платить здесь! Платить там! Сколько можно! Какой ужас! Бесконечная мука… У нас будет небольшой, но постоянный доход… Больше не будет резких колебаний! Кошмаров! Вот чего нам не хватало! Всегда!.. Чего-то прочного! Хуже не будет, чем все эти двадцать лет! Постоянное изворачивание! Боже мой! Вечная погоня за сотней су, а покупательницы никогда не платят! Только одну дыру заткнули, появляется другая!.. О! Независимость — это прекрасно! Я всегда ценила ее, моя мать тоже! но я не могу больше… Все у нас будет хорошо, ты увидишь, если мы возьмемся за это вместе, мы сразу сможем свести концы с концами!.. Будет и домработница! Раз это доставляет ему такое удовольствие!.. Не говоря уж о том, что мне она очень нужна! Это не роскошь!»