Смерть после бала - Найо Марш

— Вы совершенно покорили старого дуралея, — сказал Аллейн.

— Кто он такой?

— Он русский, достался мне в наследство от одного из дел, которые я вел. Его чуть было не арестовали. Неужели вы вправду можете есть икру и пить чай по-русски[44]? Хотя он принес немного молока.

— Я не хочу молока, и я могу съесть любое количество икры, — заявила Трой.

Когда они закончили и Василий убрал со стола, Трой сказала:

— Мне пора идти.

— Еще рано.

— Разве вам не нужно быть в Скотланд-Ярде?

— Они позвонят, если я срочно понадоблюсь. Я должен быть там позже, вечером.

— Мы ни разу не упомянули Банчи, — сказала Трой.

— Да, — ответил Аллейн.

— Вы сегодня рано закончите?

— Не знаю, Трой.

Он сел на скамеечку для ног, стоявшую рядом с ее стулом. Трой взглянула, как он оперся подбородком на длинные, худые руки.

— Не нужно говорить об этом деле, если вам не хочется. Но если вам захочется о нем поговорить, то я здесь.

— Вы здесь. Я все еще пытаюсь привыкнуть к этому. Как вы думаете, вы еще когда-нибудь придете сюда? Известно ли вам, что я поклялся себе не сказать вам ни слова о любви за весь сегодняшний благословенный вечер? Что ж, может быть, нам действительно лучше поговорить об этом деле. Я совершу вопиющий служебный проступок и скажу вам, что, может быть, сегодня вечером произведу арест.

— Вы знаете, кто убил Банчи?

— Мы полагаем, что нам это известно. Если сегодняшнее представление пойдет так, как нужно, мы сможем получить основания для ареста. — Он повернулся и посмотрел ей в лицо. — О! — сказал он. — Опять моя работа! Почему она вызывает у вас такое отвращение?

— Мое отношение ничем не обосновано и неоправданно, — ответила Трой. — Просто я испытываю непреодолимый ужас перед смертной казнью. Я даже не знаю, согласна я или нет с аргументами в пользу ее отмены. Это просто один из тех случаев, которые сродни болезни. Как клаустрофобия. Когда я была ребенком, я обожала легенды Инголдсби. В один прекрасный день наткнулась на ту, что о милорде Томноди и о повешении. Она произвела на меня необычайное впечатление. Она снилась мне по ночам. Я никак не могла выбросить ее из головы. Я часто переворачивала страницы этой книги, зная, что вот-вот дойду до нее, замирая от ужаса, и все равно должна была ее прочесть. Я даже сделала рисунок на этот сюжет.

— Это должно было вам помочь.

— Не думаю, чтобы это помогло мне. Мне кажется, у каждого человека, даже у тех, кто напрочь лишен воображения, есть свой кошмар, который мучает его. У меня всегда был этот. Я никогда раньше об этом не говорила. Поэтому вы можете понять, что когда мы с вами тогда встретились во время расследования и вы арестовали человека, который был мне знаком… — Ее голос дрогнул. — А потом был суд, и конец…

Нервным движением она дотронулась до его головы.

— Это не ваша вина. И в то же время мне невыносима мысль, что вы к этому причастны.

Наступила полная тишина.

Аллейн взял ее руку и прижался к ней губами. Все, что ему когда-либо доводилось испытывать, малейшие оттенки чувств — глубокая скорбь, легкое недовольство, огромная радость и маленькое удовлетворение, — все это было лишь увертюрой к тому мгновению, когда ее рука растаяла под его губами. Он ближе склонился к ней. Все еще держа ее руку как талисман, он проговорил, почти касаясь губами ее ладони:

— Так должно было быть. Клянусь, это было предопределено. Не может быть, чтобы я один чувствовал такое. Трой?

— Не сейчас, — прошептала Трой. — Не нужно больше. Пожалуйста.

— Нужно.

— Пожалуйста.

Он наклонился, сжал ее лицо в своих ладонях и крепко поцеловал в губы. Он почувствовал, как она вся ожила от его прикосновения.

— И не думайте, что я собираюсь просить у вас прощения, — сказал он, отпустив ее. — Вы не имеете права отказываться от всего этого. Вы слишком привередливы, моя милая. Я ваш мужчина, и вы сами знаете это.

Они уставились друг на друга.

— Это то, что вам нужно, — добавил Аллейн. — Высокомерный мужчина.

— Самоуверенный индюк, — дрожащим голосом произнесла Трой.

— Я знаю, знаю. Но, по крайней мере, вам это не показалось невыносимым. Трой, ради Бога, неужели мы не можем быть честными друг с другом? Когда я поцеловал вас, почувствовал, что вы отвечаете мне с таким же пылом. Мог я ошибиться?

— Нет.

— Словно все ваше тело кричало, что вы любите меня! Как я могу после этого не быть самоуверенным?

— Как я могу не быть потрясенной?

Когда он увидел, что она действительно потрясена случившимся, мучительная волна сочувствия поглотила все его мысли. Он пробормотал:

— Простите меня, мне очень жаль.

Трой начала говорить очень медленно.

— Дайте мне сейчас уйти. Я хочу подумать. Постараюсь быть честной. Даю вам слово, я никогда не думала, что люблю вас. Мне казалось, я не могу любить вас, если при каждой нашей встрече меня охватывает чувство, будто вы требуете от меня чего-то, и это приводит меня в бешенство. Я ничего не знаю о физической стороне любви. Я не знаю, как много она значит. Просто не могу побороть свой страх, и в этом все дело.

— Идемте. Я поймаю вам такси. Подождите минуту.

Он выскочил на улицу и остановил такси. Когда он вернулся, она стояла около камина, держа в руке свою шапочку, и казалась очень маленькой и потерянной. Он принес ее пальто и бережно накинул ей на плечи.

— Я оказалась такой слабой, — сказала Трой. — Когла согласилась поехать к вам, я думала, что сумею контролировать ситуацию, и все будет очень спокойно и абсолютно безлично. Вы казались таким измученным и обеспокоенным, а мне было так нетрудно это сделать. А теперь посмотрите, что из этого получилось?

— Небеса разверзлись, и звезды попадали вниз. Я чувствую себя так, будто за последний час обежал вокруг земного шара. А теперь вы должны уйти.

Он проводил ее до такси. Прежде чем закрыть дверцу, он сказал:

— Ваш самый преданный индюк.

28. Аллейн собирает главных действующих лиц

Часы заместителя комиссара полиции пробили без четверти девять, когда Аллейн вошел в его кабинет.

— Привет, Рори.

— Добрый вечер, сэр.

— Как ты уже, без всякого сомнения, успел заметить своим наметанным глазом, моей секретарши нет на месте. Поэтому можешь отбросить этот официальный тон. Садись и закуривай свою трубку.

— Благодарю вас, — сказал Аллейн.

— Чувствуешь себя как на иголках?

— Немного. Я буду выглядеть последним ослом, если они не оправдают моих ожиданий.

— Уж это точно. Дело-то очень громкое, старший инспектор.

— Как будто я сам этого не знаю, сэр!

— Кто будет первым?

— Сэр Герберт и леди Каррадос.

— Кто-нибудь уже приехал?

— Все, кроме Даймитри. Фокс рассредоточил их по разным местам. В его кабинете, в моем кабинете, в приемной. Фокс доложит сразу же, как только появится Даймитри.

— Хорошо. А пока давай еще раз обговорим план действий.

И они углубились в детали.

— Что ж, — сказал наконец заместитель комиссара, — дело весьма щекотливое, но может и выгореть. Как я понимаю, все зависит от того, насколько ты сумеешь раскрутить их.

— Благодарю вас, сэр, ваши слова меня очень подбодрили, — мрачно ответил Аллейн.

Часы заместителя комиссара пробили девять. Аллейн вытряхнул трубку. В дверь постучали, и в комнату вошел Фокс.

— Все готово, сэр, — сказал он.

— Хорошо, мистер Фокс. Пригласите их.

Фокс вышел. Аллейн взглянул на два стула, расположенных прямо под висящей на потолке лампой, затем на шефа, неподвижно сидящего за столом, на котором горела настольная лампа с зеленым абажуром. Сам Аллейн стоял у камина.

— Декорации готовы, — произнес спокойный голос из-за зеленой лампы. — Занавес поднимается.

Последовала недолгая пауза; дверь снова открылась.

— Сэр Герберт и леди Каррадос, сэр.

Они вошли. Аллейн сделал шаг им навстречу, поприветствовал с подчеркнутой официальностью, а затем представил их заместителю комиссара. Каррадос обменялся с ним рукопожатием, при этом его манеры представляли собой удивительную смесь королевской снисходительности и стоической непреклонности первых христианских мучеников.

Заместитель комиссара обратился к ним вежливо, но сухо:

— Добрый вечер, леди Каррадос. Добрый вечер, сэр Герберт. Учитывая некоторую полученную нами информацию, старший инспектор Аллейн и я решили пригласить вас сюда. Поскольку дело ведет мистер Аллейн, я предоставляю говорить ему. Садитесь, пожалуйста.

Они сели. Свет от лампы, расположенной прямо над ними, падал на их лица, отчего под глазами и на скулах легли глубокие тени. Они одновременно повернули головы в сторону Аллейна.

— Большая часть того, что я имею сказать, адресована вам, сэр Герберт, — сказал Аллейн.