Личные мотивы - Александра Маринина

Спустя два года они поженились, Максиму тогда было пять с половиной лет, и он отлично понимал, что дядя Сева — не папа, хотя родного отца не помнил вовсе. Еще через год, в 1973-м, у Зои и Всеволода родился сын Мишенька. И если за младшего мальчика Зоя всегда была спокойна, то за Максима у нее постоянно болела душа: она очень боялась, что отношения между сыном от первого брака и новым мужем не сложатся, ей казалось, что, если мальчик будет не самым лучшим, не самым умным и не самым послушным на свете, Сева в нем разочаруется и Максим начнет его раздражать. Тем более что Сева был таким серьезным, ответственным, настоящим тружеником, честным и порядочным человеком и любые недостатки в неродном сыне мог воспринять негативно.

И еще одно беспокоило Зою Петровну: она опасалась, как бы Максим не унаследовал от родного отца стремление к должностям и готовность к холуйству. Она воспитывала сына в строгости и постоянно внушала ему, что главное — это собственный труд и собственные достижения, что всем нужно заниматься вдумчиво и серьезно и достигать высоких результатов, что ни в коем случае ничего вплоть до мытья посуды нельзя делать кое-как, нужно все делать только на «отлично». Зоя Петровна говорила Максиму, что человек может гордиться только результатом своего труда, а вовсе не должностью и не привилегиями. Если сын приносил из школы отличные оценки, мать никогда не хвалила его — боялась перехвалить, только удовлетворенно кивала, мол, так и надо и ничего другого она не ждала и не потерпит. Когда Максим начал заниматься спортом, Зоя Петровна тоже ждала от него только высоких достижений. «Ты можешь сделать еще лучше, — повторяла она, — еще больше, еще качественнее, нельзя останавливаться на достигнутом и почивать на лаврах. Нужно стремиться выше и выше». И он стремился. Зоя Петровна боялась, что Сева будет недоволен мальчиком, и гнала сына вперед и вперед, к тому же она хотела, чтобы Максим уверенно владел знаниями и мог впоследствии найти себя в профессии.

Поэтому и не говорила сыну, что любит его, что он у нее самый лучший, самый замечательный. Для него же старалась. Понятно, что теперь, когда Виталий Андреевич все уши прожужжал Максиму о том, какой он чудесный и умный, сын слушает только отца. Теперь для него отец со своими нереализованными амбициями — свет в окошке. Вот она, обратная сторона родительской строгости, которую использовали, казалось бы, исключительно во благо.

Но как, как объяснить все это Максиму теперь, когда ему сорок два года и когда он полностью подпал под влияние отца, потому что чувствует себя недолюбленным матерью? Вести со взрослым человеком душещипательные разговоры? Смешно начинать сейчас, если никогда прежде этого не делала. Не таковыми были отношения между матерью и сыном, не было в них места теплой искренности и доверительности. Стиль общения сложился за много лет, и невозможно вдруг, в одну минуту, изменить его. Но и промолчать, закрыть тему и отпустить Максима с мыслью, что он прав и что Зоя Петровна действительно больше любила младшего сына, Мишеньку, совершенно невозможно. Нужно найти какие-то слова, доходчивые, правильные и убедительные. Но у Зои Петровны не было навыка поиска таких слов в разговоре с сыном, все их общение за много лет сводилось к формуле «указание — отчет о выполнении». И она произнесла единственное, что пришло в тот момент в голову:

— Ты не прав, Максим. Все это не так.

У нее не хватило душевных сил добавить: «Я тебя всегда очень любила и сейчас люблю». Зоя Петровна понимала, что надо это сказать. Но не смогла.

Опасения Насти Каменской оказались не напрасными: когда она нашла и опросила всех людей из списка, информации было так же мало, как и в начале работы. Необходимость ехать в Руновск встала перед ней в полный рост в пятницу днем, однако отъезд пришлось отложить до вечера воскресенья — в выходные дни делать ей в Руновске нечего.

— Я тебе сколько раз повторял: не дергайся, — со смехом говорил ей Стасов по телефону. — Отдыхай, расслабляйся, готовься к следующему этапу работы. Поедешь в воскресенье вечером и с понедельника приступишь к изысканиям.

— Да я и так на этом задании не убилась, — оправдывалась Настя. — Мне кажется, я тут больше по кофейням рассиживаюсь и по набережной прогуливаюсь, чем работаю.

— Привыкай, — философски ответил Стасов, — работа частного детектива тем и отличается от работы сыщика при погонах и при ксиве. Сыщик вхож в любую дверь в любой день недели, а нам, любителям, приходится считаться с желаниями людей и их возможностями общаться с нами. Нам с тобой никто ничего не должен, мы не государственные служащие. Короче, Каменская, не парься сама и мне мозг не выноси.

В субботу до самого вечера Настя и Чистяков гуляли, загорали, плавали в гостиничном бассейне и наслаждались жизнью. А ночью случилась южная гроза, которой Настя никогда в жизни не видела и очень испугалась. Проснулась она от множественных вспышек в окне и мгновенно впала в панику, потому что грома не услышала. Вспышек было очень много, они следовали одна за другой практически без интервала. Трясясь от страха, она разбудила Алексея, который быстро разобрался, что к чему.

— Это гроза, Аська, бояться нечего.

— Но грома же нет, — возразила она дрожащим голосом. — Может, война началась?

— Тьфу на тебя! — рассердился Чистяков. — Открой окно — услышишь гром. Здесь хорошие стеклопакеты стоят.

— А если не услышу?

— Услышишь, куда ты денешься.

Он перевернулся на другой бок и натянул на себя одеяло до самого носа. Настя побоялась еще немножко, потом выползла из постели, подошла к окну и открыла створку. Конечно же, это была обыкновенная гроза.

Дождь лил всю ночь, и воскресенье было пасмурным и ветреным, гулять не хотелось, они валялись в номере, спали, болтали, по очереди играли в игрушки на айподе, потом Чистяков вслух дочитывал очередной триллер, а Настя тупо слушала, хотя мало что понимала — начало Алексей читал без нее.

Вечером они простились с гостеприимным хозяином отеля Бессоновым и отправились на вокзал, едва не опоздав на поезд: Бессонов никак не соглашался отпустить их без прощального бокала вина. Спальных вагонов в поезде не было, но Стасов разрешил купить четыре билета и занять вдвоем целое купе, так что до Руновска Настя с мужем доехали с относительным комфортом. Правда, чай, который принесла похмельного вида проводница, был на вкус более чем отвратительным, зато пирожки, сунутые им «на дорожку» Бессоновым, оказались на диво удачными, и это с избытком компенсировало все прочие неудобства.

Еще в Южноморске Настя при помощи Интернета выяснила, что гостиница в Руновске только одна, и та крайне невысокого пошиба. Поэтому когда в понедельник утром они увидели на вокзале женщин всех возрастов с картонными табличками «Квартиры, комнаты, недорого», то решили жилищный вопрос за пять минут. Толстая добродушная тетка пообещала, что квартира в центре, хорошая, чистая, и от больницы недалеко.

— Лечиться приехали? — Она с сочувствием посмотрела на Настю, когда услышала ее вопрос про больницу. — Или у вас там лежит кто?

— Да мы по делу, — уклончиво ответила Настя. — А что, у вас действительно многие жилье сдают? Я смотрю, тут прямо целая толпа с табличками.

— Многие сдают, многие, — закивала тетка, шустро проталкиваясь через вокзальную толпу. — У нас ведь в городе с работой трудно, и все, у кого есть дачи, на теплый сезон туда перебираются, а городское жилье сдают. Все-таки приработок.

— Неужели так много желающих снять квартиру или комнату? — удивился Чистяков. — Откуда же столько приезжих? Если в городе работы нет, то и производства нет, а если нет производства, то откуда же взяться командированным?

— Так жилье не командированные снимают, а отдыхающие, вот как раз на сезон им жилье и нужно, — охотно объяснила тетка. — У нас тут водохранилище и рыбалка отменная, здесь еще при советской власти всякие шишки отдыхали, для них и государственные дачи строили, и рыбу разводили, и пляжи благоустраивали. И леса у нас грибные. К нам со всей области отдыхать ездят.

Тетка не обманула, маленькая, но уютная и чистая квартирка действительно оказалась в самом центре города, в десяти минутах ходьбы от вокзала и в трех кварталах от больницы, и посуточная аренда ее, к слову заметить, стоила меньше, чем их шикарный номер в отеле «Райский уголок». Пока Настя принимала душ и мыла голову, Чистяков сходил в расположенный в этом же доме магазин, купил ряженку, сладкую творожную массу, черный хлеб, сахар и растворимый кофе. Они быстро позавтракали и отправились в местную больницу.

На заданный в регистратуре вопрос о том, помнит ли кто-нибудь доктора Евтеева, Настя получила от молоденькой сестрички лаконичный ответ:

— Лично я не помню. Он когда здесь работал?

— До восемьдесят пятого года.